Йоханнес Зиммель - В лабиринте секретных служб
Обзор книги Йоханнес Зиммель - В лабиринте секретных служб
Пролог
Он был холост. Соседи считали его спокойным, приятным человеком, солидным западногерманским коммерсантом.
— Моя дорогая Кетти, — сказал Томас Ливен, — вы красивы, молоды и, несомненно, должны многое знать.
Хотите у меня чему-либо научиться?
— С радостью, — прошептала девушка.
— Хорошо, я познакомлю вас с рецептом приготовле ния вкусного салата. Что мы делали до этого?
Кетти присела в реверансе.
— Два часа назад мы прополоскали в воде две неболь шие головки салата, мой господин, и отобрали наиболее нежные листья.
— Что мы сделали с ними далее? — продолжал экзаме новать Томас Ливен.
— Мы завернули их в салфетку, чтобы удалить послед ние капли воды.
— Очень важно, чтобы листья были сухими, — заметил учитель. — Теперь мы сосредоточимся на приготовлении соуса к салату, — добавил он. — Дайте мне, пожалуйста, салатницу и салатный прибор.
Передавая их, Кетти случайно коснулась длинной узкой руки своего хозяина, и ее охватила сладкая дрожь. «Что за мужчина!»—опять подумала она.
Так думало бесчисленное множество людей, которым в прошедшие годы пришлось познакомиться с Томасом Ливеном. В зависимости от положения этих людей можно было определить, кого и что Томас Ливен любил и кого и что ненавидел.
Томас Ливен ненавидел униформу, политиков, вооруженное насилие, ложь, плохие манеры и грубость.
Томас Ливен любил красивых женщин, элегантную одежду, дорогую мебель, скоростные автомобили, хорошие книги, отличную кухню, ценил ум.
Одно время Томас Ливен, образец порядочного гражданина, избегая интриги, жил спокойно, в полной безопасности. И именно такого человека злой рок вырвал из этой удобной для него жизни.
Томас Ливен был вынужден помимо своей воли сотрудничать с такими организациями, как германский абвер и гестапо, британская «Секрет Сервис», французское «Второе бюро», американское ФБР и советская служба госбезопасности.
За пять лет войны и двенадцать послевоенных лет Томас Ливен сменил шестнадцать фальшивых паспортов, девять гражданств и подданств.
Во время войны Томас Ливен вносил большую путаницу в планы германской и союзнических разведывательных служб. После войны он почувствовал, что здравый смысл, которым он руководствовался и в который верил, восторжествовал. Заблуждение!
Рыцари плаща и кинжала не оставили его в покое. И тогда Томас Ливен начал сводить с ними счеты. Он обирал спекулянтов в период оккупации, гиен денежной реформы и нуворишей, разбогатевших в период «экономического чуда». Для Томаса Ливена не существовало «железного занавеса». Он действовал и на Западе, и на Востоке. Депутаты земельных ландтагов и бундестага в Бонне дрожали и дрожат до сих пор, так как Томас Ливен жив и очень много знает о подставных банках, строительных и других аферах германского бундесвера.
Сейчас он, разумеется, не носит имя Томаса Ливена.
Надеюсь, нам простят, что в данной ситуации мы изменили его имя и адрес. Однако история нашего миролюбивого героя, чьей страстью всегда являлось приготовление вкусной пищи и который поневоле стал участником одной из величайших авантюр нашего времени, от начала до конца правдива.
Мы начинаем эту историю 11 апреля 1957 года вечером, в тот момент, когда Томас Ливен учил Кетти готовить салат. Итак, вернемся снова на кухню его виллы.
— Салат не должен никоим образом соприкасаться с металлом, — говорил Томас Ливен.
Кетти загипнотизированно смотрела на его руки и, все еще охваченная волнением, слушала эту своеобразную лекцию.
— Теперь о соусе. Берут немного черного перца, соли, чайную ложку горчицы. К этому добавляют мелко нарезан ное яйцо, много петрушки, еще больше другой зелени, четыре столовых ложки итальянского оливкового масла.
Кетти, пожалуйста, масло!
Кетти, покраснев, подала бутылку с маслом.
— Четыре ложки, как я сказал, к этому 250 граммов сметаны, кислой или сладкой — дело вкуса. Я предпочитаю кислую.
В этот момент открылась дверь на кухню и появился человек богатырского роста. На нем были брюки в черно-серую полоску, домашняя куртка с сине-белыми полосами, белая рубашка и белый галстук-бабочка. Жесткие волосы покрывали голову.
— Что случилось, Бастиан? — спросил Томас.
Слегка пришептывающим голосом с французским акцентом слуга ответил:
— Герр директор Шеленберг прибыл по вашему при глашению.
«С точностью до минуты, — отметил Томас Ливен, — с ним можно иметь дело». Он снял фартук.
— К столу пригласишь через десять минут. Ты, Бастиан, будешь обслуживать. Вы, Кетти, свободны.
Томас Ливен отправился в выложенную черным кафелем ванную, а Бастиан в это время почистил смокинг хозяина.
— Как выглядит господин директор? — спросил Томас.
— Обычный провинциал. Жирный, бычий затылок и круглое брюшко.
Томас Ливен подумал: «Звучит симпатично». Надевая смокинг, он почувствовал запах коньяка.
— Ты успел приложиться к коньяку? — спросил он Бастиана.
— Только один глоточек, я немного взволнован.
— Оставь это! Если сегодня произойдет что-нибудь неожиданное, мне понадобится твоя светлая голова. Ты не имеешь права бить господина директора, если не трезв.
— Толстяка я возьму на себя, даже будучи мертвецки пьяным.
— Спокойно! Как тебе действовать, когда я буду звонить, ясно?
— Конечно.
— Повтори!
— Один звонок — я приношу следующее блюдо, два звонка — я несу фотокопии документов, три звонка—я вхожу с мешком песка.
— Я буду тебе благодарен, если ты не перепутаешь.
— Великолепный суп, — говорил спустя несколько минут директор Шеленберг. Он отклонился назад, вытирая салфеткой свои узкие губы.
— «Леди Керзон», — сказал Томас Ливен и позвонил один раз, нажимая на кнопку, скрытую под крышкой стола.
— Какая леди? — переспросил директор.
— «Керзон»—так называется суп. Черепаха с вишнями и сметаной, — ответил Томас.
— Ах, так!
Пламя свечи, стоявшей на столе, вдруг заколебалось. Бесшумно появился Бастиан, внося второе блюдо—курицу в красном перце. Пламя свечи успокоилось. Свет падал на темно-голубой ковер, широкий фламандский стол, на удобные деревянные стулья тоже старофламандской работы. Курица, несомненно, понравилась директору.
— Деликатес! Просто великолепно! Очень мило, что вы пригласили меня, герр Ливен. Где же мы можем поговорить о делах?
— Все обговаривается самым лучшим образом во время еды, герр директор, возьмите еще рису, он стоит перед вами.
— Благодарю, герр Ливен, скажите, о каком деле пойдет речь?
— Еще немного салата?
— Нет, спасибо.
— Ну, отлично, — сказал Томас Ливен и продолжил: — Герр директор, вы владеете бумажной фабрикой?
— Да, это так. Все восстановлено из руин.
— Этим можно гордиться. Ваше здоровье! — Томас поднял свой бокал.
— Спасибо. Принимаю ваш тост.
— Герр директор, насколько я знаю, вы изготавливаете особую бумагу с водными знаками?
— Да.
— Вы поставляете этот сорт бумаги для печатания новых акций акционерному обществу «СНПС»—Союзу немецких производителей стали, которое продает их сей час на бирже?
— Правильно. Могу вам сказать, что изготовление этой бумаги находится под строжайшим контролем, поднимается крик по поводу каждого испорченного клочка бумаги.
Это делается для того, чтобы мои рабочие не пришли к мысли напечатать себе пару акций.
— Герр директор, мне хотелось бы заказать 50 листов этой бумаги.
— Что? Вы… хотите…
— 50 листов большого формата бумаги, на которой печатаются акции. Как директору вам не составит большого труда обойти контроль.
— Но, ради Бога, что вы будете с ней делать?
— Печатать акции, естественно, а вы думали, зачем мне эта бумага?
Директор Шеленберг сложил свою салфетку, посмотрел не без сожаления на полную тарелку и сказал:
— Боюсь, я теперь должен идти.
— Ни в коем случае. Сейчас подадут яблоки в винном соусе и гренки с сыром.
Директор встал.
— Герр Ливен, я забуду, что когда-то был у вас.
— Сомневаюсь, что вы сможете когда-нибудь это за быть, — возразил Томас, добавляя в свою тарелку рис. — Почему, собственно, вы стоите, герр милитервиртшафтсфюрер? Сядьте!
Лицо Шеленберга стало красным. Он тихо переспросил:
— Что вы сказали?
— Садитесь, курица остывает.
— Вы сказали — милитервиртшафтсфюрер?
— Именно так я и сказал, вы были им, даже если в 1945 году забыли указать об этом в анкете. Зачем об этом вспоминать? В свое время вы достали себе новыедоку менты и сменили имя. Ваше имя было Макс.
— Вы с ума сошли!
— Ни в коем случае. Вы занимали этот пост в Познани.
Вас до сих пор разыскивает польское правительство как военного преступника, разумеется, под именем Макс, а не Шеленберг.
