Джон Берли - Уайклифф и козел отпущения
Тич ожидал их на причале возле своего катера, пришвартованного у стенки. Он узнал Уайклиффа и поприветствовал его улыбкой. Уайклифф с Кертисом устроились на корме. Смит сел с подветренной стороны в укрытии на носу на маленьком сиденье рядом со Штурвалом. Тич принес несколько желтых непромокаемых плащей.
– Это вам пригодится, когда выйдем из гавани.
И действительно, они еще не миновали траверса входа в гавань, как катер стало обдавать брызгами, что очень удивило Уайклиффа, которому море показалось утром таким тихим под яркими лучами солнца. Тич держался недалеко от берега, и Уайклифф хорошо видел дорожку, по которой катилось колесо, и насыпной трамплин, оттолкнувшись от которого оно совершило свой последний полет перед падением в воду. Катер заливало все сильнее; Уайклифф и Кертис завернулись в плащи, а Смит скорчился на своем сиденье, его серые усы обвисли, на них блестели капельки воды. Неровная береговая линия впереди постепенно переходила в длинную косу, чья низкая ровная поверхность нарушалась двумя вышками заброшенных шахт.
– Коса Грамбла, Айдлеры лежат с ее подветренной стороны, недалеко от берега.
Волны покрылись барашками, и вода, плескавшаяся через борт, казалось, кипела. Время от времени катер форштевнем налетал на крупную волну и отскакивал от нее, как испуганный жеребенок. Уайклифф, чувствуя себя очень неуютно, испытывал угрызения совести, глядя на Смита, бледного, с несчастным выражением, ухватившегося одной рукой за оттяжку мачты, а другой державшегося за сиденье.
Медленно они заходили под защиту косы, и примерно через полчаса волнение стихло. По мере приближения к островам перед взглядом Уайклиффа возникали изъеденные морем черные скалы с плоскими вершинами, поднимавшиеся из воды, как колонны какого-то гигантского храма. Поначалу они казались расположенными так близко друг к другу, что представлялись непроходимым барьером, но вблизи выяснилось, что между ними были проливы в несколько ярдов шириной.
– Айдлеры, – махнул рукой Кертис.
Тич уменьшил обороты и медленно вел катер вдоль скал.
– Вон оно! – неожиданно крикнул он.
Тич указывал в самую середину архипелага, и Уайклифф похолодел, когда моряк направил судно в узкий пролив между двумя скалами. Сейчас они казались огромными, и волны с шумом и брызгами разбивались об их черные, блестящие на солнце бока. Двигатель работал чуть слышно, и суденышко двигалось по лабиринту камней, как будто само знало дорогу. Несмотря на прибой, море было тихим и в темной маслянистой воде плавало много деревянных обломков, поднимаясь и опускаясь в медленном ритме, задаваемом зыбью.
– Туда, – указывал пальцем Кертис.
Уайклифф увидел чайку, которая стояла, похоже, прямо на воде. Но в этот момент она с жалобным криком взлетела, и он увидел край решетчатой рамы колеса, чуть выступающей из волн прибоя. Тич медленно миновал колесо, потом дал задний ход и приблизился к нему кормой. Когда до колеса оставалось не больше фута, он резко перевел ручку реверса гребного вала и через мгновение выключил мотор. Теперь катер покачивался на волнах синхронно с колесом, будто связанный с ним невидимыми нитями.
– Вам, пожалуй, следует его сфотографировать.
Страдая от качки, Смит все же сделал пару снимков. Теперь колесо было видно целиком. Оно почти не выступало над поверхностью воды, плавая в обрамлении мусора и щепок.
– Мы возьмем его на короткий буксир, – предложил Тич. Он перешел на корму и, ухватившись за край колеса, стал поднимать, пока не втащил нижний его диск на транец. Большая часть конструкции теперь находилась в воздухе, и ее можно было хорошо рассмотреть. Обгорелые и почерневшие ветви тиса и лавра все еще опутывали деревянный остов колеса, но теперь на них еще налипли и водоросли. От чучела Не осталось и следа.
Уайклифф попытался сосредоточиться на осмотре колеса, стараясь не замечать нагромождений камней, среди которых качался катер. Его очень тревожило, что Тич, казалось, тоже не обращал внимания ни на что, кроме остатков колеса. Суденышко, однако, вело себя как послушная лошадка и только поднималось и опускалось вместе с волнами, не пытаясь приблизиться к сулящей опасности кромке воды.
Колесо быстро закрепили одним концом на корме, оставив другой конец в воде. Тич завел мотор, и они стали медленно выбираться из скал. Когда они проходили мимо двух близко расположенных каменных столбов, так напугавших Уайклиффа на пути сюда, оказалось, что между ними достаточно места не только для катера, но и для тащившегося сзади плашмя колеса – между ним и скалами остался изрядный промежуток.
– Обратно мы пойдем медленнее, – предупредил Кертис. – Колесо будет тормозить нас. Зато теперь ветер попутный, и нас не будет так качать.
Они сели на кожух двигателя, и Уайклифф, наконец почувствовавший себя в безопасности, решился даже закурить трубку.
Когда они вошли в гавань, был пик прилива, и палуба катера с привязанным к корме колесом оказалась почти на высоте причала. Они прибыли как раз вовремя – небо заволокло серыми облаками, и ветер нагнал буруны даже в заливе.
– Хорошо успели, – порадовался Тич. – Будет настоящий шторм.
На причале уже собралась изрядная толпа любопытных. Но все готовы были помочь и быстро освободили на берегу место, куда можно было бы вытащить колесо. Наконец Уайклифф смог подробно осмотреть его конструкцию. В колесе отсутствовали ступица и спицы. Вся середина была пустая. По сути, колесо состояло из двух концентрических колец – внешнего, диаметром в девять футов, и внутреннего, шестифутового. Козла отпущения привязывали за щиколотки и запястья к внутреннему кольцу, и Уайклифф полагал, что сможет найти места крепления. К его удивлению, это оказалось очень просто – в четырех местах дерево обгорело.
Кертис предложил перевезти колесо в сарай во дворе полицейского участка, и Уайклифф поручил ему организовать транспорт. В толпе зевак Уайклифф заметил Эрни Пассмора. С ним была девушка с прямыми светлыми волосами. Они беседовали и выглядели очень серьезными. Все говорило за то, что девушка была дочерью Эрни.
Старший инспектор хотел раз и навсегда закрыть вопрос о возможном путешествии Риддла в колесе, а для этого необходимо было вызвать эксперта для тщательного осмотра улики. Уайклифф позвонил в криминалистическую лабораторию и попросил прислать кого-нибудь. На столе в кабинете снова скопилась стопка отчетов. В них не сообщалось никаких новых данных, в том числе и от детектива, которому были поручены поиски вокруг дома Джордана. Обыскали территорию в четверть мили шириной, на целую милю простиравшуюся за участком фермера. Безрезультатно. Уайклифф решил отозвать команду и вернуть по крайней мере дюжину человек к исполнению их основных обязанностей.
Только во второй половине дня Уайклифф сообразил, что после завтрака у него во рту не было и маковой росинки. Он уже собрался выйти в город в поисках какого-нибудь ресторанчика, как его остановил телефонный звонок.
Звонила Зила.
– Чарльз! Что за дела, в конце концов! Ты почему ничего нам не сообщил?… Я узнала совершенно случайно. «Ты должен съехать из отеля и пожить у нас… Никаких отговорок!.. Но это же полная чушь… Мой дорогой, за кого ты нас принимаешь? Разве бедняга Тони и я в состоянии замыслить что-нибудь, дабы воспрепятствовать совершению правосудия?… Ну, может быть, ты и прав… Хорошо, если ты на этом настаиваешь, но сегодня вечером будь у нас и позволь все же попытаться переубедить тебя… Конечно, только поужинать… Обязательно!
Придется пойти, но Уайклифф пообещал себе, что это будет в первый и последний раз.
Когда он наконец отправился в гостиницу. Уайклиффа поразили изменения в погоде. Выйдя с закрытой со всех сторон уютной площади, где находился его офис, на центральную улицу, он был почти сбит с ног неожиданным порывом ветра. До него дошло, что маленькие площади и усаженные деревьями аллеи, хороши не только с эстетической точки зрения. Из окон его гостиничного номера море выглядело грязно-серым пространством, усеянным белыми гребешками волн. По небу неслись рванью облака, а над краем маленького мыса, на котором стояло здание отеля, вздымались фонтаны брызг от ударов могучих валов. Близилось время заката, но не похоже было, чтобы сквозь завесу туч прорвался хоть крохотный лучик солнца.
Уайклифф принял ванну и отправился в бар. Посидев там, он взял свою машину и поехал вверх по холму в сторону верещатника. Стало темно. Машину сотрясало от порывов ветра. Свет фар едва отражался от черной поверхности дороги и от торфяных обочин. Он отъехал на полмили в глубь суши. Сзади осталась ферма Джордана, и теперь он двигался по местности, которую на языке геологов называли плато, оголенном морской эрозией. Слева от дороги шел пологий склон, выше по которому среди зарослей вереска и россыпей валунов стояло жилище Баллардов.
