Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— Тупик, мертвая зона, — сказал Генри. — Наверху пусто, внизу пусто. Все ниточки ускользнули. Но вот куда?
Словно в ответ, из темной дыры в холодном полу донесся нечеловеческий крик. Мы прямо подпрыгнули на месте.
— О господи! — вскричал Фриц.
— Боже! — заорал я.
— Силы небесные! — сказал Генри. — Надеюсь, это не Молли, Долли, Холли?
Я шепотом повторил это за ним, как будто читал молитву.
Фриц зыркнул на меня и выругался.
Крик повторился, уже дальше, вниз по течению. У меня к глазам подступили слезы. В одно мгновение я подскочил к люку и свесился через край. Фриц схватил меня за локоть.
— Ты слышал? — крикнул я.
— Ничего я не слышал!
— Кто-то кричал!
— Да это просто вода шумит.
— Фриц!
— Только не говори, что я тебе вру.
— Но, Фриц!
— Нет, ты говоришь «Фриц!» так, как будто я тебе вру. А я не вру. Но ты же ведь не имеешь в мыслях затащить меня в эту дыру? Скажи, ты, сучий потрох, — ведь нет?
— Тогда я пойду один!
— Эх, была бы здесь твоя жена, она бы тебе еще и ускорение придала, dummkopf!
Я заглянул в люк. Где-то вдалеке снова прозвучал крик. Фриц выругался.
— Ты пойдешь со мной, — сказал я.
— Не-не-не-не…
— Что — боишься?
— Я — боюсь? — Фриц вынул из глаза монокуляр. Судя по всему, этот прибор служил еще и затычкой, которая удерживала кровь под кожей, потому что лицо его моментально побелело прямо через загар. Глаза увлажнились. — Я — боюсь? То есть ты хочешь сказать — Фриц Вонг испугался какой-то вонючей пещеры?
— К сожалению, — подтвердил я.
— Знаешь что, оставь-ка свои сожаления при себе. Величайший в истории кинематографа режиссер студии «UFA» в них не нуждается.
Он вставил на место свой огнедышащий монокуляр.
— В общем, так, — продолжал он. — Сейчас я найду телефон и позвоню Крамли — и пусть он сам вытаскивает тебя из этой черной дыры. Трудный подросток, мать твою!
— Я тебе не подросток.
— А кто же ты? Ах, ну да, как же я забыл, — олимпийский чемпион по нырянию в бассейн без воды! Давай-давай, лезь туда, ломай себе шею, захлебывайся в дерьме!
— Скажи Крамли — пусть едет к водостоку и двигается мне навстречу со стороны моря. На полдороге встретимся. Если увидит Констанцию — пусть хватает. Если меня — тем более.
Фриц сощурил один глаз, как будто вторым собирался открыть по мне огонь прямо через монокуляр.
— Небольшой совет от обладателя премии «Оскар». Не желаешь?
— Что еще?
— Падай быстро. Упадешь — не останавливайся. Беги, тогда тебя не схватят — кто бы там ни прятался. Увидишь ее — скажи, пусть бежит следом. Всосал?
— Всосал!
— В общем — или сдохнешь, как собака, или… — Он осклабился. — Станешь крутым отморозком, который прошел сквозь ад…
— Встречаемся на берегу?
— Я там не буду!
— Будешь!
Фриц направился к выходу, где уже стоял Генри.
— Хочешь пойти с этим полудурком? — прорычал он.
— Нет.
— Что, темноты боишься?
— Да я сам чернее любой темноты! — сказал Генри.
И они ушли.
А я, изрыгая немецкие ругательства, стал спускаться вниз — туда, где меня ждало туманное будущее и остатки ночного дождя.
Глава 40
Сразу, без перехода, я очутился в Мехико 1945 года. Или в Риме 1950-го.
Катакомбы.
В темноте так всегда бывает — мерещится черт знает что. Мумии, которых вышвырнули из могил за то, что они не оплатили кладбищенскую ренту. Или груды костей и черепов, про которые с каждым шагом думаешь, что, вот, сейчас зацепишь ногой — и они с грохотом повалятся во все стороны…
Тьма.
Я зажат между двумя слоями вечности, в сумраке, пролегающем под Мехико и Ватиканом.
И здесь — только тьма.
В последний раз я оглянулся на лестницу, ведущую в безопасный мир, где я оставил слепого Генри и злобного Фрица. Но они уже ушли наверх, к свету. К фасаду Граумана с его давно и безнадежно протекающей крышей.
Я отчетливо слышал, как ниже по течению, километрах в пятнадцати отсюда, где-то в Венеции, тяжело бухает сердце прибоя. Где-то там тоже был, мать его в пень, безопасный мир. Там блуждал соленый ночной ветер, с которым меня разделяли несколько тысяч метров серого бетона…
И тут я резко вдохнул. Потому что увидел…
Как из темноты, еле волоча ноги, прямо на меня бредет какой-то бледный человек.
Нет, он не был пьян, но в нем явно сквозило что-то ненормальное. Эти странные вывернутые колени и локти. Эта опрокинутая голова. Руки, висящие, словно тушки подстреленных птиц. А взгляд…
— Я тебя знаю! — вдруг выкрикнул он.
Фонарик выпал у меня из рук.
Он поднял его и воскликнул:
— Что ты делаешь здесь, внизу? — Его голос отскакивал от бетонных стен. — Ты же ведь… — И он назвал мое имя. — Ну, точно! Ты что, тут прячешься? Или насовсем? Что ж, добро пожаловать… — Я, не отрываясь, смотрел, как бледная призрачная рука размахивает моим фонарем. — Ничего местечко, а? Я здесь уже целую вечность. Спустился посмотреть. Назад не вернулся. Друзей тут толпа. Хочешь, познакомлю?
Я замотал головой.
— Действительно… На кой черт тебе сдались какие-то заблудшие в подземелье придурки!
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — спросил я. — Мы что — вместе учились в школе?
— Не помнишь! Черт бы тебя подрал!
— Гарольд? — попытался угадать я. — Росс?
В тишине было слышно, как где-то вдалеке капает из крана вода.
Я продолжал называть имена. К глазам опять подступили слезы. Ральф, Сэмми, Арнольд — эти были в школе. Гэри, Филипп — ушли на войну, храни их Господь.
— Кто ты? Когда мы познакомились?
— Никто никогда никого не узнает, — сказал он, куда-то ускользая.
— Ты был моим близким другом?
— Я всегда знал, что ты далеко пойдешь. А у меня ни фига ничего не выйдет… — Его голос теперь доносился откуда-то издалека.
— Что, война?
— Нет, я умер еще до войны. И после нее тоже. И вообще никогда не рождался, ну что — угадал? — Он почти растворился.
— Эдди! Эд… Эдвард… Эдуарде, это ты! — У меня заколотилось сердце.
— Когда ты звонил мне последний раз? А на моих похоронах был? Знаешь хотя бы, что я…
— Не знал… — сказал я, в невольном порыве шагнув к нему.
— Приходи почаще. Стучаться не надо. Я всегда на месте. Погоди! — крикнул он. — Ты кого-то ищешь? Как она выглядит? Слышишь меня? Как она выглядит? Я правильно понял? Да или нет?
— Да! — выпалил я.
— Она пошла туда… — Он махнул моим фонариком.
— Когда?
— Только что. Что она делает здесь, в Дантовом аду?
— Как она выглядела? — крикнул я.
— «Шанель номер 5»!
— Что?
— «Шанель»! На этот запах сбегаются крысы. Ей сильно повезет, если она дойдет до берега. Но я успел ей крикнуть: «Держись подальше от Масл-Бич!»[488]
— Что-что?
— Говорю, я крикнул ей: держись. Она где-то тут, неподалеку. «Шанель номер пять»!
Я выхватил у него из рук свой фонарик и направил луч прямо в призрачное лицо.
— Где?
— А зачем тебе? — Он засмеялся безумным смехом.
— Не знаю, какая разница!
— Да там, там…
Он продолжал гоготать, и его смех плясал от стены к стене.
— Не вижу где!
— А зачем тебе? «Шанель»! — И снова хохот.
Я повел вокруг себя фонарем.
Пока он нес свою чушь, мне показалось, что где-то там, вдалеке, что-то произошло с погодой — какие-то шумные сезонные изменения. Я подумал, что вероятность дождя высокая — сухой чисткой тут явно не обойдется. Сначала воды будет по щиколотку, потом по колено, а потом затопит все к чертовой матери до самого моря!
Мой луч заметался — вверх, по кругу, обратно… Пустота. Звук нарастал. Теперь стало ясно, что перемены погоды тут ни при чем — это был не шум дождя, а шепот множества голосов. Не стук капель о цементный пол, а шлепанье босых ног. Чьи-то тихие вопросы, возгласы удивления и даже перебранки.
О господи… Это же люди — такие же призрачные тени, как та, что я встретил. Много теней. Тысячи теней и их голосов, и теней этих теней — все их треклятое племя в полном составе. Здесь и немые призраки из киноаппаратной Раттиган, и привидения из Граумана, взмывающие под потолок, чтобы пройти, как короткий ливень, и исчезнуть… Какой-то странный ветер сдул их всех — с ее проектора, с бледных экранов кинотеатра. Одел их в паутину, дал им голоса, заставил светиться изнутри… Боже милосердный, что же за бред!
Я прикрыл луч фонаря рукой, потому что боялся, что в его свет опять попадет это ужасное лицо. Он по-прежнему был здесь — городской сумасшедший из водостока. И продолжал что-то мямлить и клянчить у меня над ухом. Сколько я ни пытался отойти в сторону, я все равно чувствовал на щеке его горячее дыхание. Еще больше я боялся светить в туннель, где один раз мой луч уже открыл шлюзы для прохода призрачной нечисти. Их голоса были все громче, все ближе… Поток темноты нес с собой целую толпу… Шум дождя, похожий на шум голосов, и шум голосов, похожий на шум дождя… Мой полоумный дружок стал расти и наползать на меня в темноте, и мне показалось, что он схватил меня за рукав и держит и его хватка все крепче… А голоса все ближе… И я понимаю, что надо срочно валить отсюда, бежать, не разбирая куда, — в надежде на то, что эти твари безногие!
