Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— Нет.
— Попробуем еще раз!
Проектор выбросил в темноту: 1923. Мальчик а-ля Том Сойер карабкается на дерево за яблоками, поворачивается в кадр, смеется, при этом под рубашкой проступают бугорки — и это явно не яблоки.
— Том-Сойерша… Кто такая — ума не приложу.
Старец вывалил на экран по очереди еще штук пятнадцать образов — начал 1925-м, а закончил 1952 годом. Здесь были все — женщина-загадка, мисс Очевидность, добрая фея, мерзкая ведьма, сумасбродка, вещь в себе, красавица, простушка, серая мышь, хитрая лиса и святая невинность…
— Никого из них не узнали? Черт! Так ведь можно и голову сломать. Все пытаюсь вспомнить, зачем я сохранил эти дурацкие пленки… Видите — кто перед вами сидит! Вы хоть представляете, сколько мне лет?
— Девяносто — девяносто пять — что-то около этого?
— Десять тысяч — не хотите? Помните корзинку, которая плыла по Нилу? Так это меня в ней нашли. Я — спустился с холма со скрижалями. И неопалимую купину — тоже я. И когда Марк Антоний повелел: «Спустите псов войны», думаете, кто их спустил в таком количестве? Или это все просто чудеса? Верите ли — ночью спать не могу, все стучу себя по голове, пытаюсь собрать мозги в кучу. Но каждый раз, когда уже вроде совсем что-нибудь вспомнишь, только чуть повернешь голову, случайно — и мозги опять растекаются, как кисель… Черт знает что! Так вы точно никого и ничего не вспомнили? И на фотографиях тоже? Очень странно все это. Прямо детектив какой-то!
— Вот и я про то же. Я, собственно, из-за этого и тащился к вам сюда — пытаюсь идти по следу. А может быть, тот самый голос по телефону…
— Какой голос?
— Голос Констанции Раттиган, — сказал я.
Я подождал, пока у него перед глазами осядет туман.
— А она-то тут при чем? — спросил он.
— Может быть, она что-то знает. Последний раз, когда я ее видел, она стояла в бетонных отпечатках собственных ног.
— Вы думаете, она может знать, что это за лица, что значат все эти фамилии? Погодите… Голос под дверью… Так, кажется, это было сегодня… Нет, нет — не вчера. Ну да, сегодня, она сказала: отдайте их!
— Кого — их?
— Не кого, а что. Как вы думаете, много ли здесь того, что я мог бы отдать?
Я посмотрел на картинки, развешанные по стенам. Клайд Рустлер перехватил мой взгляд.
— Кому они могли понадобиться… — сказал он. — Абсолютно ничего ценного. Даже я уже теперь не помню, какого черта я их сюда прицепил. То ли чьи-то жены, то ли девицы из бывших…
— А сколько их у вас?
— Пальцев на руках не хватит.
— Значит, Констанция хотела их у вас заполучить. Может — из ревности?
— Констанция? Может! Кто-то имеет привычку хамить за рулем на улице, а она лихачит, прыгая из койки в койку. Ей нужно обязательно всех распихать локтями, а еще лучше задавить или взорвать. Всех моих цыпочек, всех до одной… Ну, ладно. Допивайте вино. У меня куча дел.
— Интересно, каких?
Вместо ответа он снова принялся перематывать свои пленки в проекторе, явно настроившись не менее чем на тысячу и одну ночь волшебных сказок из прошлого.
Я еще раз прошелся вдоль стены, лихорадочно переписывая имена с фотографий, после чего сказал:
— Если Констанция придет еще раз, вы сможете дать мне знать?
— Если она явится сюда за фотографиями?! Спущу ее с лестницы.
— Кое-кто уже грозился это сделать — правда, на лестницы не разменивался. Пообещал сразу в преисподнюю. А вы-то за что ее так?
— Наверняка ведь есть какая-то причина… Надо только вспомнить! Так зачем, вы говорите, сюда пришли? И как вы меня назвали?
— Клайд Рустлер.
— Ну да. Он самый. Теперь вспомнил. А вы знаете, что я отец Констанции?
— Что?!
— Отец Констанции. Я думал, я вам говорил. Ладно, идите. Доброй ночи.
Я вышел и закрыл дверь, оставив за ней неизвестно чьи лица на стенах, запечатленные неизвестно кем.
Глава 24
Спустившись в зал, я прошел его до конца и посмотрел вниз. Потом шагнул в оркестровую яму, добрался до задней стены — и через дверь вгляделся в глубину длинного вестибюля, где одна кромешная ночь сменяла другую, сгущаясь в черную точку где-то вдалеке, в районе заброшенных гардеробных.
Ужасно захотелось выкрикнуть имя… Прямо туда.
Но что, если она… отзовется?
Темнота в коридоре была такой густой, что в ней мерещился шум моря или ход невидимой реки.
Я занес было ногу, чтобы сделать шаг вперед, но быстро передумал и вернул ее на место.
Черный океан продолжал шуметь, и кромка берега убегала куда-то в бесконечность…
Я развернулся и поспешил покинуть царство вечной тьмы — скорее наверх, через оркестровую яму, потом в проход между рядами сидений, на которых никто не сидит, к двери, за которой, на что я очень надеялся, обнаружится синее вечернее небо…
Я отнес неправдоподобно маленькие туфли Раттиган к ее отпечаткам и стал осторожно пристраивать их на место.
И в этот момент почувствовал, как на плечо мне легла рука моего ангела-хранителя.
— Да ты, брат, воскрес из мертвых… — сказал Крамли.
— Воистину воскрес… — сказал я, оглядываясь на красные врата граумановского театра, за которыми массово роились кинопризраки.
— Она там, — свистящим шепотом сказал я, — и я ума не приложу, как ее оттуда вытащить.
— Думаю, небольшого денежного взрыва будет достаточно.
— Крамли!
— Ой, извини, я и забыл, что мы говорим о Флоренс Найтингейл[441]…
Я отошел в сторону, чтобы Крамли смог получше разглядеть крохотные туфельки Раттиган — в следах, оставленных ею на бетоне миллионы лет назад.
— Прямо скажем, не рубиновые башмачки Дороти[442]… — вынес свой приговор он.
Глава 25
Тихим теплым вечером мы тащились через весь город домой. Всю дорогу я рассказывал сказки про бескрайний черный океан, который шумит в коридорах театра Граумана.
— Там есть целый цокольный этаж с бывшими раздевалками. Думаю, в них можно откопать раритеты, которые хранятся и с двадцать пятого года, и с тридцатого. Что-то мне подсказывает, что она именно там…
— Лучше бы это что-то захлопнуло свою пасть, — сказал Крамли.
— Надо, чтобы кто-нибудь спустился туда и проверил.
— А сам что — боишься?
— Ну, не то чтобы…
— Значит, боишься! Тогда молчи и смотри за дорогой.
Наконец мы приехали к Крамли. Там он приложил мне ко лбу холодное пиво.
— Подержи вот так — пока не почувствуешь, что излечился от слабоумия.
Я не сопротивлялся. Крамли включил телевизор и принялся щелкать по каналам.
— Даже не знаю, какое из зол хуже — твой словесный понос или региональные новости.
— Отец Шеймус Раттиган… — донеслось вдруг с экрана.
— Оставь! — закричал я.
Крамли вернул предыдущий канал.
— … в соборе Святой Вивианы.
Последовали треск статического разряда и снежная буря телевизионных помех.
Крамли принялся стучать по вероломному ящику кулаком.
— … от естественных причин. Ему сулили должность кардинала…
Экран пронзила короткая снежная агония, после чего телевизор сдох уже окончательно.
— А я ведь собирался сдать его в починку… — вздохнул Крамли.
В этот же момент мы оба уставились на телефон, мысленно заклиная, чтобы он зазвонил.
И разом подпрыгнули на месте.
Потому что он действительно зазвонил!
Глава 26
Звонила женщина — ассистент отца Раттигана, Бетти Келли, — оказывается, уже третий раз. Из ее бессвязной речи я понял, что она просит о помощи.
Я предложил тот вид помощи, который был доступен прямо сейчас, — приехать на место.
— И, пожалуйста, поскорее — иначе я тоже умру, — взмолилась она.
Когда мы с Крамли подъехали к собору Святой Вивианы, Бетти Келли, глубоко погруженная в себя, ждала нас на улице. Нам пришлось постоять, прежде чем она обратила на нас внимание. Наконец, она слабо махнула нам рукой, после чего снова опустила взгляд в землю. Мы подошли и встали рядом. Я представил ей Крамли.
— Мои соболезнования, — сказал я.
Она подняла голову.
— Значит, это вы говорили тогда с отцом Раттиганом! — вздохнула она. — Прошу вас, ради всего святого, давайте зайдем внутрь.
Главный вход уже закрыли на ночь, нам пришлось заходить через боковую дверь. Едва оказавшись внутри, Бетти Келли покачнулась и едва не упала в обморок. Я подхватил ее и усадил на скамью, чтобы она пришла в себя.
— Мы торопились, как могли, — сказал я.
— Вы его знали? — почти шепотом спросила она. — Извините, если что-то путаю. Или у вас просто были общие знакомые или друзья?
— Родственники. С той же фамилией.
— Раттиган! Это она его убила. Подождите… — Она схватила меня за рукав, потому что я сразу вскочил на ноги. — Сядьте, — прошипела она. — Это не было убийство в прямом смысле этого слова. Но все равно — это она его убила.
