Наталья Троицкая - Сиверсия
Встав на табурет, Алина принялась украшать гирляндой из лампочек верхушку елки, в то время как Антон крепил к еловым лапам гирлянду внизу.
– Скажи, а ты с кем живешь? – вдруг спросил он.
– Одна.
– А почему ты домработницей работаешь? Ты в школе плохо училась?
Она не скрыла улыбки.
– В школе я хорошо училась. Но у меня много знакомых, которые в школе учились плохо, двоечниками были и заядлыми хулиганами, а в итоге стали очень хорошими, умными и успешными людьми. Учеба не показатель.
– А у тебя дети есть?
– Нет.
– Почему ты замуж не выходишь?
– Слушай, маленький философ, а игрушки на елку где?
Антон растерянно пожал плечами.
– Надо поискать.
– Вы раньше с отцом наряжали елку?
Антон замотал головой.
– Я хотел сюрприз…
– Что же будем делать? Домой ехать далеко. Магазины уже закрыты. А твой отец вот-вот будет дома.
– Тогда к соседям! – твердо сказал Антон.
Едва Алина успела проверить мясо в духовке, Антон вернулся.
– Я принес! – радостно закричал он с порога. – Тетя Поля, с первого этажа, дала. У нее много! Новенькие совсем и старые… Я разные взял.
Елку нарядили к девяти. Рядом накрыли стол. Оставалось три часа до Нового года.
От праздничного мерцания огоньков на елке, запаха хвои и ароматов ужина комната стала совсем уютной, а не пустой и холодной, как после его ухода.
– Ну, вот. Все сделали, – подытожил Антон. – Тебе, наверное, идти нужно? Ты и так со мной много времени потеряла. Если честно, – Антон взял Алину за руку, – я не хочу, чтобы ты уходила. Ты – «свой парень»!
– Скажи, сколько обычно длится дежурство у твоего отца?
Антон пожал плечами.
– По-разному.
– Как ему позвонить? Я очень волнуюсь.
– Не знаю.
– А мама знает? Пожалуйста, позвони маме.
– Не знает она!
Антон отвернулся и пальцем стал ковырять щель в паркете. Алина тронула его за плечо.
– Я наврал! – вдруг выпалил он. – У меня отец – алкоголик. Мать – алкоголичка! Дерутся, бьют меня и друг друга. А дядя Саша возится со мной, как с сыном, даже ключи от квартиры дал. Сказал, что могу приходить, когда захочу. Вот я и решил, пока он на работе, сюрприз ему сделать. В праздник человеку плохо одному. Тут ты права. А дядя Саша всегда один. У него глаза грустные. Я тоже всегда один. Мои с обеда пьяные спят. Паленой водки где-то по дешевке купили… Деньги, последние, что я на елках за неделю заработал, пропили…
Кулаком небрежно он стер брызнувшие слезы.
Алина погладила его по голове. Он вырвался.
– Я тоже должна признаться тебе. Я не домработница. Я тоже хотела сделать сюрприз Александру Ивановичу. Два сюрприза – это же здорово!
Алина протянула ему руку.
– Мир?
– Ты правда не обиделась?
– Что ты…
Алина обняла мальчишку.
– Ты хорошая.
– Я уверена, будь у Александра Ивановича сын, он не смог бы относиться к нему лучше, чем к тебе. Слушай, Антоша, а давай-ка перекусим!
– Я голодный. Я с утра на елочном базаре работал. Елки продавал. Сурену, хозяину, сказал, что сегодня работать буду не за деньги, а за вот эту елку. Представляешь, вот эту красавицу заработал! Мужики мне говорят: «Глупый, бери лучше деньги!» Но я же деньги дяде Саше на Новый год не подарю…
– Ты что, целый день был на морозе?!
– Мы с мужиками подменяли друг друга. По полчаса в котельной, у Борисыча, отогревались.
Алина с удовольствием кормила Антона, радовалась, глядя, как он уплетает кушанья за обе щеки. Сама же к еде не притронулась. На сердце было неспокойно и муторно.
После ужина Алина настояла, чтобы зазевавший Антон немного поспал, и обещала разбудить его сразу, как придет Хабаров. Антон отказался от предложенной спальни и устроился прямо в зале, возле елки, на громадном кожаном диване. Она укрыла ребенка мягким пледом и ушла на кухню.
Было почти десять вечера. От соседей доносились звуки праздничных застолий, двор тонул в канонаде фейерверка. Люди жили праздником.
«Сделать, что ли, фруктовый салат на десерт? От тупого ожидания я просто сойду с ума…» – подумала она.
Алина вымыла фрукты, словно вспомнив о празднике, тихонько включила телевизор.
Мимо пожарных машин и машин «Центроспаса» туда-сюда сновали люди в камуфляже и суетились штатские.
«Что происходит?» – Алина прибавила звук.
Пятый канал давал прямой репортаж с площади Советских Космонавтов. Репортаж вел однокурсник Алины по журфаку МГУ Сергей Ведищев.
– … в операции по освобождению заложников будет задействован СОБР. Напомню, что именно СОБР принимал участие в спасении детей, захваченных террористами в Ростове-на-Дону. Потом Минеральные воды и освобождение заложников в Махачкале, регулярные командировки в Чечню. Безусловно, к операции по спасению заложников подключено высокопрофессиональное подразделение, имеющее большой боевой опыт…
Алина взяла телефон, набрала номер своей редакции.
– Толик, как дежурство? – формально поинтересовалась она и, не дожидаясь ответа, спросила: – Что происходит? Кого на этот раз взяли в заложники?
Услышанное сильно подействовало на нее. Мысли крутились заевшей пластинкой: «Бригада спасателей пропала… Вероятный захват заложников… Бригада спасателей пропала… Вероятный захват заложников… Бригада спасателей пропала… Вероятный захват заложников…»
– Господи, только не это!
Оставив на кухонном столе записку Антону, она поехала на встречу с Сергеем Ведищевым – специальным корреспондентом рейтингового пятого канала.
Небо то там, то здесь расцветало букетами фейерверков. Метель приостановила свою карусель, ожидая от наступающего года команды «Старт!»
Светофоры дружно давали мигающий желтый.
Красная «Мазда» мчалась по непривычно пустым улицам Москвы на площадь Советских Космонавтов.
Беда пришла – не спросила, уселась хозяйкой, ехидно оскалилась:
– Вы, захлестнутые петлей серых будней, всуе давшие зарок жить долго и счастливо, чего притихли?
Каждому стало ясно: теперь все торги и уступки, все сделки с судьбой отменяются.
Теперь просто жаль. До слез. До рези в горле. Так, что сердце рвет на куски.
Вроде бы знаешь уже, нащупал, как надо. Вроде бы стыдно уже, что жил, подражая тем, с кем жил. Вроде бы уже решил не собирать себе сокровищ на земле[37] и не служить двум господам[38]…
Но… слишком уж долго было пусто твое «свято место»…
– Жень, – Скворцов ткнул локтем в бок Лаврикова. – Как думаешь, там есть что-нибудь?
Лавриков обернулся на голос. В темноте рассмотреть лицо лежавшего на полу Скворцова было невозможно.
– Там, как говорят, родственники нас встречают… – продолжал со вздохом Скворцов. – Я ж детдомовский. Страшно…
– Ничего, позвонок. Я отцу скажу. Он тебя как родного встретит. Отец меня очень любил. У нас с ним тайн друг от друга никогда не было. Всему, что в жизни умею, он меня научил. Ты знаешь, Олежек, он такой дельный мужик был! Все крутился, вертелся. На пенсию ушел, казалось, сиди и радуйся, а он – нет. Взялся учиться шить. Через пару месяцев уже дубленки шил. Потом к сапожникам ушел в ученики. Как же это я, говорит, столько живу, а обувь ремонтировать не умею. Так мы с мамой жили – горя не знали. Он всю обувь в доме в порядок привел, соседи к нему зачастили с починкой, потом вся округа… Вот и ходил я, балбес, при повальном дефиците обшит и подкован. Мама, бывало, кричать на него начнет, мол, пожалей себя, ляг, полежи лишний час, а отец обнимет ее за плечи и тихонько так шепнет: «Зоюшка, время придет – отдохнем». Трудяга был. Он с моей курткой в руках так и помер. Подкладку новую на карманы ставил. Вдруг матери говорит: «Что-то худо мне, лягу». Лег, вроде отпустило. Он лежа дошивать стал. Потом, прямо с курткой моей в руках, уснул. Во сне, куртку мою к себе прижимая, и умер. – Лавриков судорожно выдохнул. – Олежек! Нашел же ты тему…
Скворцов грустно усмехнулся.
– А я после детдома поболтался, маленько. Никто никуда не берет. Жрать нечего. Вот я и пошел служить. В Афган заявление подал. Как узнали, что родных нет – зеленый свет. После «учебки», на пересылке, мы впервые «груз-200» увидели. Да не так, как по телеку показывают – в цинковых гробах, а просто человеческое мясо. Его брали из бочки и прямо из самолета, как попало, раскидывали по этим цинковым гробам: куда ногу, куда кусок туловища. Помню, ведрами из бочки черпали куски тел наших ребят и по гробам разливали. Пацаны тогда мочу желтушников пили, чтобы заболеть и «за речку» не попасть. А я желтухой болел… Ну, само собой, из-за прыти своей уже дней через семь был под Джелалабадом. Помню, мы караван с провизией сопровождали. Стрелять толком не умеем. Желторотые все. Рвануло рядом, откинуло, оглушило. Очухался в воронке. Рядом водила без ног догорает. А потом бой. Точно во сне… Точно не со мной… Так страшно было! Нас, троих, духи окружили и десять минут на сдачу в плен дали. Они за каменным уступом ржут, песни поют, а у нас на троих один патрон… Пашка Удалов тогда умом тронулся. Был нормальный парень, а тут…
