Наталья Троицкая - Сиверсия
Именно поэтому их общение началось так, а не иначе.
– А ну сели, уличная шантрапа! – рявкнул Хабаров. – Первому, кто встанет, я сломаю челюсть! Даю слово! Вы выживете все, если будете мне подчиняться. Если не будете, я сам вас кончу, чтобы спасти своих ребят! Это говорю вам я – командир взвода спасателей сорок седьмого спасательного центра МЧС Александр Хабаров! В обязанности вверенного мне отделения спасателей входит оказание вам медицинской помощи до прибытия спецслужб. Потому задача каждого из вас оказывать нам максимальное содействие. Вас, Овсянкин, я предупреждаю персонально! Если еще раз от вас услышу идеи безрассудной смелости, порожденные острым психоэмоциональным шоком с явлениями сверхмобилизации на фоне патологического снижения критической оценки ситуации, вы познакомитесь с моим кулаком! Бью я резко. Прямо в зубы! Гарантирую потерю сознания минут на сорок! А потом я окажу вам медицинскую помощь. Это касается всех! – он остановился, смягчил интонации. – Вас потрепал пожар. Сейчас мы всех осмотрим, введем каждому необходимые препараты. Это стандартная и очень эффективная противоожоговая терапия. Дышать будет полегче. Каждый из вас будет помогать моим сотрудникам обрабатывать и бинтовать раны соседа. Потом каждый обстоятельно доложит мне, что сделал. Задача ясна? Спасатели, приступайте к своим обязанностям. Немедленно!
Хабаров видел, как воспрянули духом его ребята, как деятельно стали надевать резиновые перчатки, разбирать из чемоданчика необходимый для осмотра медицинский инвентарь, как Володя Орлов четкими, профессиональными движениями готовил пробы перфторана[35].
– Умно сказал, – Сан Саныч покряхтел, разгибая затекшие в коленках ноги. – Нам бы еще водички…
Хабаров отдал свою флягу.
– Я и притухнуть могу. Для пользы, – сказал Овсянкин, протягивая для осмотра Жене Лаврикову обожженную руку. – Только не отпустят они нас. Им свидетели не нужны.
Жадно ожидая своей очереди пить, он грязным рукавом спецовки отер пот со лба.
– Когда все загорелось и взрываться стало, нам бежать было можно только вниз, – рассказывал бригадир Чащохин. – У завода раньше под землей сырье хранилось, склады были. Мы по лестнице вниз, а там – дверь. Дверь новая, железная, с вентилем, как на подводной лодке. Мы и попались. Вверху огонь. Внизу жара, адская, и эта дверь. Думали, заживо зажаримся. Уже легкие рвало. Мы давай в дверь стучать. И знаем, что за дверью нет никого, но все равно стучим и молим Бога о чуде. Вдруг дверь открылась. Мы внутрь. Стоим посреди зала, где люди в белом за длинными столами сидят. Мы подумали, на тот свет попали! Потом лысые, с автоматами, подбежали, нас повели сюда. Ну, слава богу, думаем. Пока живые! Идем, а на столах сплошь камни драгоценные. Как в сказке…
Лавриков склонился к Хабарову, обрабатывавшему Чащохину ожог.
– Саня, это конец, понимаешь? Нас расстреляют вместе с этими девятью несчастными, если только мы не напряжем мозги и не придумаем, как выбраться!
Хабаров не ответил. Перспектива была очевидной.
Он смотрел на своих ребят. В неверном свете карманного фонарика угрюмые лица, разом постаревшие на десяток лет. Обычно всегда внимательный, Олег Скворцов что-то быстро писал в блокнот, рассеянно, раз за разом, переспрашивая имя пострадавшего. По свирепому лицу Володи Орлова недвусмысленно читалось, что сложившуюся ситуацию он успел обматерить многократно, добротно и от души. Женя Лавриков бодрился, но получалось это на хлипкую троечку.
«Хреново дело…» – вздохнул он.
По мере того, как они осматривали людей, убеждались все больше и больше, что Сомов был прав насчет термотравм. Признаки гипоксии в той или иной степени были практически у всех пострадавших.[36]
«Бедолаги… Им бы в больницу срочно. Не выживут ведь», – то и дело думали спасатели.
Что они могли? Обработать ожоги да сделать по дозе перфторана.
Но больница пока отменялась.
– Сань, ты девушку смотрел? – спросил Скворцов.
– Ожоги на ногах и рваная рана на лбу. Она, молодец, кофту сняла и через нее дышала. Тихону, что с ожогом лица и раной на спине, сделай максимальную дозу перфторана. Очень мне этот ожог и эта рана не нравятся. Надо за Тихоном присматривать. И еще, Олег, дай ему, пока он в сознании, две таблетки аспирина и одну димедрола.
– Сейчас сделаю. Сань, девушку посмотри. Рана на лбу сильно кровит.
Стараясь не наступить на чьи-нибудь ноги, Хабаров осторожно пробрался к Скворцову.
– Олег, посвети.
Фонариком Скворцов осветил и рану, и лицо девушки.
– Как вас зовут? – спросил Хабаров.
– Марина Шипулькина.
«Что-то знакомое…» – подумал Хабаров.
– Аллергии на новокаин нет?
– У меня на людей с автоматами аллергия.
– Делай анестезию, Олег. Немного потерпите, Мариночка. Больно не будет.
– Сань, может Лавриков? – Скворцов в дрожащей руке держал подготовленный шприц. – Женька по части уколов просто виртуоз.
Хабаров кивнул, сменил перчатки на стерильные.
Лавриков ловко и аккуратно ввел обезболивающее, обколов рану по периферии.
– Голова не кружится?
– Немного. Это от страха.
– Все будет хорошо.
Она вымученно улыбнулась.
– Женя, фонарем не дрожи!
Хабаров удалил рваную по краям кожу, тщательно повторно обработал рану.
– Вы-то как здесь оказались, Мариночка? – спросил он, стараясь придать голосу спокойствие и доброжелательность.
– Я же дежурный лаборант-технолог. Лаборатория в глубине производственных помещений. Чтобы в нее попасть, надо два цеха пройти. Двери все были закрыты: и в цех, и в помещение лаборатории, и в лаборантскую, где я была. Когда я запах дыма почувствовала, бежать было некуда. А окна с решетками…
Аккуратными выверенными движениями, ловко управляясь с пинцетом и иглодержателем, Хабаров ушивал рану. Лавриков не без интереса наблюдал за ним.
– Сань, – не выдержал он, – нас же этому не учили.
– Вас не учили. Как там у Маяковского? «Мы диалектику учили не по Гегелю, Бряцанием боев она врывалась в стих…» Все девять лет врывалась… Фонарем не дрожи!
Лязг запоров. Тоненький, противный металлический скрип. Не в меру яркое электрическое освещение.
– Ты! – охранник ткнул автоматом в сторону Хабарова. – Выходи!
– Рану ушью и пойдем. Два стежка. Полминуты.
Ни одно его движение не выдало волнения, только взгляд стал более сосредоточенным и в уголках рта залегли, став вдруг заметными, две глубокие морщинки.
– Я тебе повторять должен? На выход!
Дальше мат и лязг затвора.
Хабаров резко обернулся. Их глаза встретились. Так, наверное, волки смотрят друг на друга, когда голоден год, а добыча скудна и случайна и может насытить лишь одного.
– Даже на зоне «больничку» не трогают, – с укором сказал Хабаров и отвернулся к Марине.
Еще стежок, и работа была окончена.
– Женя, наложи стерильную повязку. Останешься старшим! Я надеюсь, Сева Гордеев уже наверху и рассказал, что здесь происходит.
Лавриков встал в дверях.
– Саня, ты об Алине подумал? Я пойду вместо тебя.
– Куда ты лезешь, щенок? – по тону было ясно, что Хабаров устал быть сдержанным и дипломатичным. – Хочешь мне всю жизнь виной за твою смерть испоганить?! – он отстранился, пристально посмотрел в глаза Лаврикову. – Благородство, достойное палача…
Никита Осадчий сидел за столом в массивном кожаном кресле.
– Присаживайся!
Хабаров не двинулся с места.
Осадчий бросил на стол перед Хабаровым его бумажник. Хабаров взял его, открыл. Деньги и документы были на месте.
– В этом районе есть неэксплуатируемая станция метро «Дмитрогорская». Диггеры ее называют «станция-призрак». Знаешь?
– Знаю.
– По подземельям раньше ходил?
– Ходил.
– Отсюда до нее подземельями провести сможешь?
– Это невозможно. Нет карты.
– Есть карта! Будешь проводником. Ты нас выводишь, я оставляю жизнь твоим ребятам и рабочим и тебе, естественно.
– Я похож на идиота?
Осадчий усмехнулся, потер затылок.
– Времени мало. Давай быстро выясним, на кого ты похож.
В дверях появился автоматчик.
– Веди бабу сюда!
Сколько прошло времени? Минута? Три? Пять? Или все десять? Они молча смотрели друг на друга. Хабаров с удивлением спрашивал себя, почему у него нет ни страха, ни ненависти к сидевшему напротив бандиту. Спрашивал и не находил ответа. Что-то было не так. Их энергетика сошлась, точно пазлы в детской мозаике-головоломке.
«Видимо, те девять лет для меня не прошли даром…» – почти с сожалением подумал Хабаров.
Охранник втолкнул в кабинет Марину и взял под прицел Хабарова. Девушка упала на ковер, где еще не успела высохнуть кровь Брюса Вонга. Увидев кровь, она издала судорожный крик, вскочила и так застыла, не зная, что делать дальше.
Осадчий, между тем, подошел к Марине, схватил ее за волосы и приставил пистолет к виску.
– Так похож ты на идиота, спасатель?
