Юлия Латынина - Охота на изюбря
Прошло минут пять, и они просто сидели и смотрели друг на друга.
— Позови сестру, — сказал Извольский. Ира встревожилась.
— Тебе плохо?
— Нет. Все нормально. Просто это… в общем, в туалет хочу.
Ира встала и достала откуда-то из шкафчика белую посудину с резиновыми валиками по краям.
— Я справлюсь.
— Вот еще, — сказал директор.
Девушка упрямо вскинула голову.
— И не беспокойся. Я за мамой ухаживала…
Ирина осеклась. Она ухаживала за матерью, тогда, два года назад, когда ей позвонили из милиции и спросили, кем ей приходится Анна Федоровна Денисова… Но это продолжалось всего три дня, а потом было внутреннее кровотечение, новая операция, и пьяные слезы отца в гулком холле крематория. Машину, которая сбила мать, так никогда и не нашли. Это было бы слишком страшно, если бы с этим человеком — если бы со Славой было бы так же, как с матерью.
Ирина действительно все сделала как надо, ловко расстелила клеенку и подсунула посудину под тяжелое тело, вымыла Извольского и унесла посудину в ванную комнату, шикарно отделанную и качеством своим не уступающую ванной в хорошем четырехзвездочном отеле. Но все-таки она переоценила свои силы: Извольского перекормили лекарствами, все, что могло быть испорчено в его организме, было испорчено, и на дне судна лежало несколько зелено-рыжих и невыносимо вонючих комков.
Ирина почувствовала, что ее сейчас стошнит. Она вымыла судно, а потом долго и с ожесточением терла руки, по локоть, пока они совсем не распарились. Только тогда, успокоившись, она вышла в палату.
Извольский лежал, чуть склонив голову набок, и смотрел на нее жесткими голубыми глазами.
— Ты же у меня вся зеленая, Ирка… — тихо сказал Извольский. Не надо было тебе этого делать.
Ирина покраснела. Потом молча опустилась на колени, и губы ее коснулись колючей, небритой щеки Извольского.
— Не туда, — слабо попросил директор. Ирина послушно поцеловала его в губы.
На этот раз Извольский очнулся всерьез и надолго, и пробуждение его произвело в больнице радостный переполох. Очень скоро в палату пожаловал оперировавший его хирург. Хирург изъявил восхищение по поводу железного организма больного.
— Другой человек на вашем месте точно бы помер, — жизнерадостно заверил он Извольского, — а на вас, на сибиряках, все заживает как на собаке. Мы вас семь часов резали, в две бригады, у вас сердце останавливалось, — а вы вон, через четыре дня уже разговариваете…
— Когда я смогу вернуться в Ахтарск? — спросил Извольский.
Врач даже опешил.
— В Ахтарск? — переспросил он, — зимой? Он никогда не был в Ахтарске, но предполагал что это что-то вроде приполярного ада, где зимой по улицам бродят медведи, а из унылых блочных пятиэтажек сочатся струйки прорвавшейся канализации.
— Вам не в Ахтарск надо, а в Швейцарию, — сказал хирург, — в Швейцарию вас можно будет везти месяца через два. Вот, кстати, держите на память.
И врач извлек из кармашка целлофановый мешочек, в котором болтались два смятых кусочка металла.
— Те пули, которые из грунта выковыряли, на экспертизу взяли, — пояснил врач, — а это для вас.
Врач положил мешочек на тумбочку при кровати. Извольский скосил глаза и увидел, что там же, на тумбочке, лежат какие-то бумаги в розовой папке.
— Это что? — спросил директор. — Ваш зам принес и положил. Договор какой-то.
— Покажите.
Врач поднес бумаги к глазами Извольского, неторопливо перелистнул. Это был договор с «Атом-энерго». На последнем листе красовались подписи главы РАО «ЕЭС России», РАО «Атомэнерго» и Дениса Черяги.
Вслед за врачом в палате образовался Дима Неклясов — чистенький, подтянутый, с очаровательным выражением на плутоватой мордочке. Извольский попросил Ирину выйти, и она торопливо выскочила за хирургом, видимо, чтобы расспросить его о здоровье раненого.
— Как иск? — спросил Извольский.
— Что иск? — пожал плечами управляющий директор «АМК-инвеста». — «Ивеко» подал иск в арбитражный суд города Москвы. Суд вчера наложил в превентивном порядке арест на имущество, принадлежащее «АМК-инвесту». Мы подали апелляцию, чтобы арест сняли…
— И много им удалось арестовать? Неклясов шутливо развел руками.
— Увы, — сказал он, — — здание на балансе «Ахтар-ского феникса», все права требования переуступлены. У нас даже компьютеры — и те арендованные.
— А акции?
Неклясов вытащил из бывшей при нем сумки ворох бумаг.
— Акции Ахтарского металлургического комбината приобрели три компании. «Импера» — 173.475.000 акций, «Кроника» — 166.746.000 акций и «Лагуна» — все прочее. Вот — свидетельство о регистрации, передаточное распоряжение, выписка из реестра.
Неклясов сел на стул у подушки, наклонился к больному, листая документы.
— Все сделки закончены третьего дня, так что пусть арестовывают активы, сколько влезет, — заключил Неклясов.
Извольский лежал на постели, закрыв глаза. Молодой финансист озабоченно пригляделся — да смотрел ли шеф бумаги? Но тут губы Извольского шевельнулись, он сказал:
— Хорошо. Денис где?
— На допросе.
— Каком допросе?
— Ну, в прокуратуре. Из-за этого налета на дачу… Неклясов сощурил глаза и зашептал:
— Ой, Вячеслав Аркадьич, тут такое было! К нам в офис менты лезли, целый день работать было нельзя, еще бы чуть-чуть — и мы акции не успели слить. Алешкин под следствием, слава богу, губернатор приехал и как рявкнет, что в Москве все продались. Черяга ему кучу денег отвалил.
— Наличными? — изумился директор, хорошо знавший осторожность губернатора Дубнова и нелюбовь его к открытым трансакциям.
— Нет, что вы! Там какие-то зачеты прошли, Черяга их подписал, вроде сталь продал…
Извольский слегка нахмурился. Никто, кроме него, не имел права влезать в зачетные схемы комбината. На этот зиждилась вся система управления. Черяга грубо нарушил субординацию. Конечно, у Извольского он спроситься никак не мог, а трата была архиважная, но, опять же…
— Какие именно зачеты? — уточнил Извольский.
— Да я не знаю, Федякин знает (Федякин был первый зам по финансам), Федякин вроде стал упираться, а Денис как на него рявкнет — «Пока Сляб в больнице, всем распоряжаюсь я!».
Это была прямая ложь. Денис не говорил таких слов.
Неклясов помолчал, а потом спросил заговорщическим шепотом:
— Вячеслав Аркадьич, а правда, что вы не хотели Конгарский завод себе брать, что вас Черяга уговорил?
— При чем тут… — начал Извольский — и мгновенно понял, при чем.
— А почему ты считаешь, что это — из-за Конгарского?
Неклясов сконфузился.
— Все так говорят… — пробормотал он. — Конечно, точней только Черяга знает.
— А он что говорит?
— Да он молчит. Там долголаптевских арестовывали, того самого Камаза, который ему стрелку забил. Только это глупо как-то, зачем Камазу в вас стрелять, если его Черяга до полусмерти напугал. Он как-то это дело не очень расследует. Вы сами посудите, Вячеслав Аркадьич, — ну если это из-за него, то зачем ему в такую сторону все расследовать? Камаза-то арестовать проще. А нам из-за этого опять неприятности.
Неклясов приостановился.
— Вы уж извините, Вячеслав Аркадьевич, что я так прямо скажу — но три дня прошло, а Черяга за это время ни черта не сделал. Только за Ирочкой этой ухаживал.
— Какой Ирочкой?
— Ну, которая с вами в машине была. Извольский помолчал.
— Что значит ухаживал? — спросил он.
— Ну, он ее отсюда забрал, вчера в гостиницу повез.
Неклясов вдруг хихикнул.
— Приехали они, — сказал он, — иду я через полчаса мимо ее двери, вдруг вылетает Дениска, весь красный, словно его выгнали…
Глаза Извольского задумчиво сузились.
В то самое время, когда Дима Неклясов старательно топил Дениса Черягу, сам Черяга сидел на жестком стуле в узком, как пенал, кабинете, на третьем этаже здания Генеральной прокуратуры, и разговаривал со следователем по особо важным делам.
Разговор велся, как это ни странно, не о покушении на жизнь гендиректора одного из крупнейших российских предприятий. Генеральная прокуратура до сих пор не сочла возможным заинтересоваться этим делом. То есть заинтересоваться-то она заинтересовалась, и высокий милицейский чин пообещал в камеру, что этим займутся лучшие следователи, — но только вот как-то в связи с покушением на Извольского Дениса еще никто не расспрашивал. Так что у Черяги, не понаслышке знакомого с родным ведомством, создалось твердое впечатление, что дело забрали в Ген-прокуратуру, чтобы никакие доморощенные расследо-ватели на местах им заниматься не могли.
Разговор шел об убийстве украинского обэповца Михаила Опанасенко, и был это, собственно, не разговор, а допрос. Собеседником Черяги был некто Андрей Обылов — человек, с которым Черяга в бытность свою работником Генпрокуратуры встречался мало, но слыхал достаточно. В частности, было хорошо известно, что Обылов придерживается весьма левых взглядов и является одним из постоянных информаторов главы думского комитета по безопасности господина Илюхина.
