Наталья Троицкая - Сиверсия
Лавриков улыбнулся загадочно и принялся шевелить дрова в печи.
– Ты хитрую морду-то не делай, – посоветовал Скворцов.
– Ребята, – он виновато улыбнулся, – кажется, я пропал!
Он оглянулся на лестницу, что вела на второй этаж, и перешел на шепот.
– Сейчас я вас кое с кем познакомлю.
– Я так и понял, – безапелляционно подытожил Скворцов. – Казанова – он и в Африке – Казанова!
Людмила счастливо, точно это она «пропала», воскликнула:
– Ой, Женечка! Я так за тебя рада! Ты прямо весь светишься!
– Тьфу-тьфу-тьфу! Не сглазить! – Лавриков сплюнул и постучал по березовым поленьям.
– По голове себе постучи! – посоветовал Скворцов. – Когда ты их менять успеваешь?
Лавриков сердито погрозил ему кулаком.
– Женечка, это он от зависти.
– Ничуть! – отрезал Скворцов. – Я, Людка, с тобой почему жил? Потому что у меня шапки, такой распрекрасной, не было. Но теперь жизнь налаживается!
Людмила поиграла лисьими хвостами.
– Жень, а хвосты зачем?
– Один к одной щечке, другой к другой. Так и перезимуем.
– А третий?
– А это чтоб ты спрашивала! – хохотнул Скворцов.
– Добрый вечер! – стройная красавица грациозно, походкой королевы, спускалась по лестнице из покоев второго этажа.
Смуглое открытое лицо, чуть вздернутый носик, черные, бархатные глаза в обрамлении пушистых ресниц, длинные каштановые волосы, убранные в косу, уложенную улиткой на затылке, белая тонкой вязки кофточка, черные вельветовые облегающие брюки, минимум косметики, максимум обаяния…
– Знакомьтесь. Это Алина. А это – мои друзья: Олег, Людмила.
Красавица приветливо улыбнулась.
– Что ж, я свой вклад в общее дело внесла…
– И немалый! – подчеркнул Лавриков.
– Теперь ваша очередь…
– Тогда мы с Людмилой на кухню. Олег, ты, как единственный в шапке, отправляйся в сарай, принеси дров.
Оказавшись на кухне с Лавриковым, Людмила всплеснула руками:
– Женечка! Мы тебя теряем!
Промерзшая за три месяца дача прогревалась медленно. Печи были раскалены, местами кафель даже потрескивал, но настоящего тепла пока не было.
Скворцов подбросил поленьев в топки печей на обоих этажах и, дипломатично миновав «королеву», вернулся на кухню.
– Позвонков все нет. Ей-ей, блудят… Мы от электрички еле дошли. Тропинки совсем не видно. Замерзнут…
– Не маленькие. Найдут.
– А шеф?
Лавриков поморщился.
– Не знаю. Наш шеф теперь не тот. Работа – дом, дом – работа. По нему Валька-диспетчерша сохнет. Девочка что надо! Я ему как-то говорю, пригласи девочку куда-нибудь. А он: «Чтоб с глазами она васильковыми только мне – не кому-нибудь – и словами и чувствами новыми успокоила сердце и грудь»[32]? А потом оборачивается к Севе Гордееву и спокойно так говорит: «Сева, в выходные под землю махнем?»
– Диггеры[33] хреновы!
Мужчины воровато оглянулись на Людмилу, у открытой духовки поливавшую индеек их же жиром, и торопливо разлили по рюмкам коньяк.
– Ну, за шефа давай!
– Шли бы вы лучше стол накрывать, – рассудительно заметила Людмила. – Сейчас прибывает электричка, последняя.
Она вручила мужчинам скатерть, тарелки, вилки с ложками, приказала нести в гостиную на стол бутылки, бокалы, нарезать хлеб, овощи, вымыть зелень.
– Поторопитесь! – грозно добавила она. – Все уже почти готово.
Едва стол был накрыт, как во дворе раздались голоса, пронзительный женский смех, входная дверь хлопнула и на дачу ворвалась суматошная компания.
– Позвонки! Как так можно?! Целый час только вас ждем. С голоду помереть не долго. Одним коньячком и живы! – Лавриков, радушно раскинув руки, шел навстречу гостям.
Стряхивая снег с полушубков и шапок, галантно помогая дамам, Володя Орлов и Сева Гордеев наперебой, смеясь, рассказывали, как заблудились: сначала вышли из электрички на остановку раньше и дрогли на перроне, ожидая следующей, потом заблудились в самом Перетрясове. Плутая по колено в снегу, забрели на чью-то дачу, где их облаяла сначала пара овчарок, потом хозяин.
– Ай, позвонки! Ай, обормоты! – качал головой Лавриков. – Олежек, ты видел таких? Живо к столу!
– Елкой как здорово пахнет! Братцы, даже не верится, что вот-вот Новый год! – возбужденно, стараясь перекричать музыкальный центр, говорила Дина Гордеева.
– А давайте Новый год досрочно встретим! – предложил Володя Орлов.
– А старый – проводим! – поддержал идею Сева Гордеев.
– Нет, нет и нет. Рано! – возразил Женя Лавриков. – Наш первый тост будет не о том. Господа и дамы! Мы сегодня собрались не просто так, а по поводу. Выпьем за нас, за спасателей!
Компания одобрительно загудела.
– Ходят упорные слухи, что некоторые из здесь сидящих забыли, что указом Президента от двадцать шестого ноября тысяча девятьсот девяносто пятого года номер тысяча триста шесть установлен «День спасателя Российской Федерации» именно сегодня – двадцать седьмого декабря! Службе исполнилось семь лет. Я всех нас поздравляю! Дай нам бог работы поменьше, денег побольше и отсутствия поводов для героизма! Да простят меня дамы, выпьем за нас, мужики!
– Ура! Ура нашим мужчинам! – дамы поддержали, зааплодировали.
Потом выпили еще, закусили и еще…
– Мы сегодня отдыхаем! – пытаясь перекричать компанию, заявила Людмила Скворцова. – Женька, включи музыку погромче. Будем танцевать!
Лавриков увеличил громкость. Дом утонул в ритмах блюза. Верхний свет убрали. Гостиная загадочно погрузилась в мерцание огоньков на роскошной елке. У елки кружились пары, беззаботные, опьяненные праздником.
– Почему я вас раньше не встречал? – шептал на ухо Алине Володя Орлов. – Вы принадлежите к тому редкому типу женщин, которых, однажды увидев, не забудешь никогда.
Алина улыбнулась лукаво, интригующе, обняла Орлова за шею и склонила голову ему на плечо.
Тот страдальчески возвел глаза к небу.
– Мы будем танцевать так всю ночь… – заговорщически прошептал он.
Но «всю ночь» не вышло. Лавриков нахально забрал у Орлова даму и в серии изящных медленных па увлек в дальний угол безбрежной гостиной.
– Люда, ты не знаешь, кто это? Женька от нее просто не отходит, – внимательно следя за Лавриковым и Алиной, спросила Виктория Орлова.
– Вроде бы одноклассница его. Женя сказал, за одной партой сидели.
– Давно они вместе?
– Вика, я не знаю. Он молчит как партизан.
– Что это у вас за сепаратные переговоры?
Раскрасневшийся от выпитого, Олег Скворцов обнял женщин за плечи.
– Олежек, где Хабаров? Он приедет? – вместо ответа спросила Орлова.
– Не знаю, ваше прокурорское высочество. Никто не знает. Мобильный молчит.
– Я как-то в суде его видела. У него был такой взгляд… Как после тяжелой болезни, – Орлова выдержала паузу, закурила. – Вас всех пришибить, к чертовой матери, за веселье ваше! Друзья называется! И вообще… – Орлова обвела всех кокетливым взглядом. – Я, может, только из-за Саши сюда и приехала!
– Смотрите, смотрите, что делается! – Людмила Скворцова указала на Лаврикова и Алину.
– По-моему, у Казановы проблемы, – констатировал Скворцов, не без интереса наблюдая за тем, как Алина ловко ускользнула от поцелуя.
– А не выпить ли нам под горячее? – Лавриков сделал музыку потише и усадил Алину за стол. – Впереди ночь большая. И натанцуетесь, и напляшетесь. Дичь, господа! – объявил Лавриков. – Мужики, наливайте!
Веселье длилось. Из-за стола переместились на второй этаж, как точно подметил Сева Гордеев, в «музыкальную гостиную». Под аккомпанемент рояля пели песни. Лаврикова за игру хвалили, единодушно отмечая, что скрытых талантов у него куда больше и те таланты куда значительнее. Потом Володя Орлов взял на гитаре «три аккорда», пробежался по струнам. Гитару у него дружно отобрали, посетовав, что после Виктора Чаева, когда-то завсегдатая таких посиделок, видеть в чьих-то руках гитару просто оскорбительно.
Скворцов, изрядно захмелевший и раскрепощенный алкоголем, откровенно клеился к жене Гордеева. А Гордеев с Орловым подбили всех на «старинную русскую игру» под названием «бутылочка». Очень хотелось похохотать.
Посреди бесшабашного веселья Алина тихонько исчезла. Она спустилась на первый этаж, надела полушубок и вышла на крыльцо, осторожно прикрыв за собою дверь.
Ночь была морозной. Небо сверкало крупными празднично начищенными бриллиантами звезд.
«Ночь, звезды и млечный путь, уносящий время… Все, как тогда…» – Алина судорожно вздохнула, силясь не заплакать.
Дом утонул в бархате голоса Фрэнка Синатры. С застывшей печальной улыбкой Алина слушала историю о двух усталых путниках, случайно встретившихся на жизненном пути.
– Прости меня, Хаб… – она тряхнула головой, вытерла слезы. – Моя усталая соломенная собака… Где теперь ты?
Скрипнула входная дверь.
– Алина! Едва нашел тебя.
Лавриков запахнул на ней полушубок. Попытался поцеловать в щеку, но она уклонилась.
