Наталья Троицкая - Сиверсия
– 017-й, мы закончили! Сейчас фуру цепляем! Оттащим на обочину! Перекрой пятачок!
Он обернулся к спасателям. Орлов, Гордеев, Лисицын ждали только его команды. Все трое основательно продрогли. Местность была открытая, ледяной ветер пробирал до костей. Хабаров зябко передернул плечами, поискал взглядом по цилиндрическому пластиковому телу переходного моста Лаврикова и Скворцова.
– Женя, что там у вас? Только вас ждем.
Тут же из рации донесся искаженный помехами голос Лаврикова:
«Основной пакет крепежей в порядке! Люфта нет. Радиальных трещин по платформе не вижу. Характерного скрипа не слышу. Небольшой люфт у вертикальных стоек, что держат купол. Но это пусть мостовики разбираются. Короче, эта конструкция выдержит ракетный удар!»
– Понял. Убираем фуру. Оставайтесь на связи.
Орлов аккуратно отбуксировал фуру на стоянку за постом ДПС, ювелирно притер между занесенной снегом «Волгой» и груженым лесом КамАЗом. Явно довольный собой, он по-свойски хлопнул по плечу водителя МАЗа:
– Не дрейфь, пехота! К пенсии будешь и ты виртуозом!
Едва они освободились, поступил новый вызов.
«Мужчина тридцати четырех лет упал с двухъярусной кровати. Складной конструкцией повреждена нога, – монотонно говорила диспетчер. – Это рядом с вами. Девятиэтажка на 2-й улице Строителей…»
– Я – «Четвертая». Вас понял! – отозвался Хабаров. – Сева, на светофоре направо.
Пострадавший изо всех сил старался сохранить самообладание.
– Картинку вешать полез, – объяснял он копошившимся рядом спасателям. – Сынишка уже неделю напоминает: повесь, повесь… Вот…
Он поморщился, отвернулся, не желая видеть, как спасатели будут резать металлический штырь, на две трети ушедший в бедренную мышцу.
– Я наверх залез, вся эта конструкция подо мною и поехала. Я, естественно, вниз. Руками держусь. Обе стойки подогнулись, как циркуль. Вылезти хотел, а ногу, смотрю, не пускает. Мне ж не видно из-за матраца, что там. А жена входит и – в крик… – он перевел дух. – Что-то голова у меня кружится…
Хабаров дал ему вату, смоченную нашатырным спиртом.
– Вдохните глубже. Запах чувствуете?
Мужчина мотнул головой.
– Нюхайте, нюхайте! Волноваться не надо. Крови вы немного потеряли. Через неделю и не вспомните о своем приключении. Сейчас в больничку поедем. Женя, что копаемся?
Как только Лавриков срезал злополучный крепежный штырь и отделил вертикальную стойку конструкции детской кроватки от ноги пострадавшего, Хабаров с Лисицыным осторожно вытащили мужчину из-под обломков и уложили на носилки.
– Скорую ждать не будем. Олег, бинтуй потуже.
В приемном покое осматривавший вновь поступившего пациента дежурный хирург хмуро заметил:
– Молодцы, что штырь трогать не стали. Все же учат вас чему-то. Не все безголовые…
По дороге в отряд Сева Гордеев спросил сидевшего рядом Хабарова:
– Сань, а почему док про штырь сказал?
– Просто такие штучки, Сева, всегда имеют острые рваные края, – встрял Лавриков, сидевший в салоне «Рафика» у открытого в кабину окошка. – Там вена рядом была. Так этот штырь ее бы как ножом…
Хабаров обернулся, устало глянул на Лаврикова, потом на ребят. Все сидели притихшие, чуть осовевшие от щедрого тепла. Они устали.
Микроавтобус мягко притормозил у служебного корпуса.
– Держу пари, поспать не удастся, – зевнул Олег Скворцов.
– Особенно противно, когда вызов под самое утро. Самый сон… – сказал Володя Орлов.
– Пошустрей шагайте-то! Холодно! – поторопил их шедший следом Лисицын.
– Игорек, ты же говорил, что тебя, как медведя белого, мороз не берет! – схохмили позвонки.
– Это почему же?
– Имеющиеся у вас жировые запасы столь велики и их роль столь значительна… – очень серьезно начал Лавриков.
– Только слово еще, обормоты! – пророкотал Лисицын.
Пока Хабаров в диспетчерской писал установленной формы отчет о выездах, ребята успели наскоро перекусить и, удобно устроившись на лежаках, уснуть. В уютном тепле после стольких часов на морозе сон шел быстро. Когда вернулся Хабаров, не спал только Лавриков.
– Чай будешь? – едва завидев Хабарова, предложил он.
– Давай.
Хабаров бросил куртку на свободный стул, сел напротив.
– Итак… – внимательно и спокойно он смотрел в глаза Лаврикову.
Тот смутился. Не так ему представлялось начало этого разговора, мысленно проигранного десятки раз.
– Знаешь, в глупых фильмах видел не раз, как друг уводит девушку у друга. Думал, не про меня, – наконец, сказал Лавриков.
Глаза Хабарова блеснули холодно и недобро. Но это было лишь короткое мгновение. Он тут же овладел собой, потянулся к чаю, не торопясь сделал пару больших глотков и аккуратно поставил чашку на маленькое с васильковыми цветами блюдечко. По его лицу ничего не читалось.
– Саня, что ты молчишь?
– У тебя фильм с субтитрами.
Служебный «Рафик», развозивший спасателей по домам после дежурства, едва не увяз в тесном, заваленном снегом дворике.
– Саня, в следующий раз на проспект выходи. Во двор не поеду. У вас не чистят совсем. А то засядем всей честной компанией до масленицы.
Хабаров наскоро попрощался и по узенькой тропинке, протоптанной ранними прохожими, напрямик, через детскую площадку, пошел к подьезду.
После щедрого утреннего морозца спертый, вонючий воздух подъезда неприятно вполз в ноздри. Лифт не работал. Из шахты был слышен неуверенный металлический скрежет и добротный уверенный мат.
«Дармоеды! Одиннадцатый раз за месяц … – раздраженно подумал Хабаров. – Если бы мы так работали…»
На лестнице между первым и вторым этажами чья-то собачка сделала свои нехитрые дела. На площадке второго этажа у люка мусоропровода валялся разорванный полиэтиленовый пакет и вывалившийся из него мусор.
«Россия и помойка. Даже страшно от объединяющих ассоциаций…»
На площадке третьего этажа, свернувшись калачиком, на подоконнике спал мальчик. Босые ноги были едва прикрыты полой засаленной осенней куртки на рыбьем меху.
– Антоха, вставай! Простудишься.
Хабаров потрепал мальчишку по волосам.
В ответ тот промычал что-то бессвязное, отмахнулся, а потом вдруг вскочил, так резво, что Хабаров едва успел подхватить маленькое тщедушное тельце, падающее на пол с подоконника.
– Тихо-тихо! Забыл, брат, что «диванчик» узковат.
– Ой, это вы, дядя Саша. Я думал, менты… Вы с дежурства?
Хабаров присел перед Антоном на корточки.
– С дежурства. Ты всю ночь здесь?
Ребенок вздохнул, отвернулся.
– Привыкаю к самостоятельной жизни.
– Твои опять гуляют? Двор, надо думать, два дня не чистили.
Антон кивнул.
– Слушай, а чего мы здесь-то? Пойдем завтракать!
Хабаров подал мальчонке руку.
– Дядя Саша, вы опять будете со мною возиться, как с маленьким. В свои двенадцать мне это неудобно.
Хабаров нахмурился.
– Давай по-взрослому. Я готовлю завтрак. Ты моешь посуду.
Антону нравилось бывать у Хабарова. Нравилось за столом на кухне вести взрослые разговоры «о жизни». Нравилось разглядывать необычные фотографии на стенах, где Хабаров и какие-то незнакомые Антону, но приятные улыбающиеся люди были запечатлены то в красивых костюмах парашютистов у вертолета, то за рулем, то сражающимися на мечах, то на татами в спортивном зале, то верхом на лошадях или просто сидящими у костра на лесной опушке. Ему нравилось лежать на громадном мягком диване в гостиной и подолгу разглядывать картинки в красочных толстых журналах о кино. Ему нравилось под чутким присмотром Хабарова одолевать китайскую азбуку хабаровского ноутбука. Нравилось «резаться на шоколадки» в «стрелялки» и «ходилки» игровой приставки «Сега». Причем в конце серии игр, при любом исходе, все шоколадки доставались все равно Антону. Ему нравилось смотреть кино на громадном плоском телеэкране. Нравилось просто сидеть в уголке и ощущать уютное тепло и заботу, надежное – в этом он не сомневался – мужское плечо.
– Скажите, дядя Саша, а вас когда-нибудь обманывали?
Хабаров внимательно посмотрел на мальчишку, который с аппетитом жевал сардельку, приправленную сладким соусом.
– Было такое, – честно ответил Хабаров.
– Неужели все люди обманывают?
– Знаешь, бывает ведь разный обман. Обман ради обмана, низкий и отвратительный. Есть обман во спасение.
– Неужели это обязательно – врать?
– Иногда без этого не обойтись.
– И вы тоже обманывали?
– Было дело, – Хабаров улыбнулся, глядя, как на лице Антона нарисовалось разочарование. – У меня заболел друг. Очень сильно. Врач сказал мне, что ему не помочь. Я знал, что говорить ему про это нельзя. Знаешь, у человека всегда должна оставаться надежда.
Мальчишка нахмурился.
– Это другое, дядя Саша. Мои родители врут друг другу постоянно. Не из-за чего-то там. Они просто так живут. И нет у них никакой надежды. И у меня тоже нет… – вздохнув, добавил он.
