Виталий Гладкий - Чужая игра
Денег, конечно, жалко, и, скорее всего, он больше их не увидит, но не в этом суть.
Главное, что ему хотелось бы узнать, — сколько еще придется выложить зеленой «капусты» с изображением американских президентов и за что.
Если бы Здолбунский только знал, что попал под бульдозер ОМОНа совершенно случайно — благодаря запою майора Ведерникова…
Магазин занимал полуподвал старого дома в центре города.
Прежде здесь находились квартиры. И в одной из них жила Федотовна, старушка из компании бомжей во главе со Стрёмой.
Меня ее история настолько задела за живое, что я решил восстановить справедливость. Тем более, когда узнал, кому принадлежит бывшая квартира нагло ограбленной и обманутой Федоровны.
— Здолбунский! — теперь в игру вступаю я. — Вы влипли. Притом по-крупному. Так что сушите сухари.
— Какие сухари?! По какому праву?! Кто вы такой?!
Голос директора срывается на визг.
Мои слова — и это всем понятно — не вписываются в постановочный план. А потому Михаил Семенович теряет самообладание.
Он уже начинает думать, что его сдали покровители. И теперь придется отмазываться в одиночку.
Но за что?
Кому он перебежал дорогу?
Уж не заподозрили ли его в двурушничестве?!
Я прекрасно понимаю, что сейчас творится в мозгах у Здолбунского. Он напуган до крайности. И лихорадочно ищет пути к спасению.
Я его понимаю и не завидую ему.
— Майор Ведерников, управление по борьбе с организованной преступностью!
Ерничая, я едва не щелкнул каблуками. Играть к играть.
И пусть я незнаком с системой Станиславского, но поганую ментовскую морду, циничную и наглую, могу изобразить не хуже народного артиста.
— Вы что-то говорили насчет прав? О-о, у нас всех теперь прав хоть отбавляй… ха-ха…
Я довольно мрачно хохотнул.
— Особенно у милиции, — добавил я с многозначительным нажимом.
— Вы не смеете… Вы не можете…
Здолбунский испуган и раздавлен.
Теперь передо мною стоял не человек, а студень.
Конечно, в скором времени он опомнится и начнет отбрыкиваться от всех обвинений (если бы они еще у нас были… эх, черт возьми!).
Но сейчас Михаил Семенович самому Вельзевулу душу готов был заложить за бесценок, лишь бы отмазаться от УБОП.
— Можем, гражданин Здолбунский, еще как можем…
Я обернулся к Неделину:
— Капитан, снимите показания с сотрудников. Михал Семенович поедет со мной.
— Давайте руки.
Кузьмич с неприступным выражением на обветренном лице, главными достопримечательностями которого являлись рыжие кустистые брови, такого же цвета щетка усов и приплюснутая переносица, память о боксерской юности, поигрывал «браслетами».
— Зачем?
Позеленевший Здолбунский смотрит на наручники как на готовую к броску ядовитую змею.
— Вы арестованы.
— Куда? — невпопад брякает Михаил Семенович. — Ой, мне плохо…
Он хватается за сердце, изображая предынфарктное состояние. Затем садится на стул возле открытого тайника — хитроумно вмонтированного в пол сейфа в одном из подсобных помещений — и жалобно стонет.
Поддерживающий его омоновец что-то тихо говорит Кузьмичу.
Тот согласно кивает.
Появляется еще один парнишка и тут же без лишних слов втыкает Здолбунскому в ногу прямо через штанину иголку шприца.
То ли от боли, то ли от лошадиной дозы антидота Михаил Семенович взвивается со своего насеста и принимает вертикальное положение.
— А может, не нужно?.. Может, договоримся?.. — блеет Здолбунский.
И заискивающе заглядывает мне в лицо.
Он бросает быстрый взгляд на Кузьмича и парней. Здолбунский понимает, кто здесь играет первую скрипку, а потому жаждет остаться со мной наедине, без свидетелей.
Кузьмич едва сдерживает смех.
Он тоже не дурак и видит Здолбунского насквозь.
Кивком отправив своих подчиненных погулять, капитан деликатно отошел в глубь помещения. Михаил Семенович оживился.
— Сколько? — шепчет он, нервно вздрагивая.
Наша пьеса плавно перешла во второй акт.
Сцена первая — подкуп должностного лица. Я изображаю неприступность, но понимание.
— О чем вы, Михаил Семенович? — вполголоса говорю я. И многозначительно оглядываюсь на Неделина. — При всем уважении к вам, не могу.
— Но почему, почему?! — исступленно, но почти беззвучно вопрошает директор.
Потому, старый козел, думаю про себя, что не все менты еще куплены.
Возможно, кое-кто из этих немногих боится или не имеет возможности хапнуть что-то на карман.
Но у остальных, при всем том, совесть — не рудимент, как аппендикс, без которого можно прожить.
Везде есть же исключения, даже в нашей, насквозь прогнившей правоохранительной системе.
— Впрочем… — Я изображаю мучительное раздумье. — Впрочем, есть один вариант…
Я цинично разглядываю Здолбунского.
— Ну, ну! — торопит меня он. И при этом притопывает от нетерпения ногой.
— Завтра — Михаил Семенович, завтра! — Лапушкина должна сидеть в обещанной вами квартире и чаи гонять. Про документы на квартиру я уже не говорю — они должны быть в полном ажуре.
Лапушкина — это Федотовна.
Ее фамилию я выяснил у одного дедка, живущего на третьем этаже дома.
В ЖЭУ найти следы проживания Федотовны в полуподвальном помещении мне не удалось. Документов на сей счет почему-то не оказалось, а сотрудники конторы держались как Джордано Бруно в пыточной камере инквизиции.
Мать твою, с таким государством…
— Лапушкина? Кто это?
Недоумение Здолбунского вполне искренне — подумаешь, какая-то старушенция попала под каток прихватизации, стоит ли помнить всех.
— Квартира… Лапушкина… Ах, да-да, конечно, конечно!
Его взгляд яснеет, и вздох облегчения окрашивает щеки рыхловатой физиономии в нормальный цвет.
Рано радуешься, Михаил Семенович.
Моя партия играется не с тобой, и я лишь сделал первый ход конем. А ты, Михаил Семенович, та самая пешка, которой не суждено стать королевой в конце игры.
— Так мы… договорились?
Здолбунский даже стал выше ростом, быстренько подсчитав в уме, во сколько обойдется ему эта выжившая из ума старуха.
Произведя расчеты, он сразу веселеет: при его доходах это всего ничего.
— А как же. Только смотрите, чтобы все обошлось без проблем. Подчеркиваю — без проблем!
Здолбунский подобострастно кивает.
Он понимает, о чем я говорю.
И готов выполнить договоренность добросовестно и в срок.
Ссориться с ментами — себе дороже. Даже если крыша сработает, в будущем могут быть новые неприятности. Поэтому лучше перестраховаться.
— А как… с этим?.. — осторожно спрашивает директор магазина. И глазами указывает на тайник.
— К этому вопросу вернемся после…
После чего — Здолбунский не спрашивает. Это и козе понятно…
Он опять кивает, но уже несколько сумрачно.
Для него сейчас главное, чтобы наши «находки» нигде не были задокументированы. Иначе неприятностей не оберешься.
Даже если бумаги и лягут под сукно, такой компромат может всплыть в любой, а чаще всего в самый неподходящий момент и наделать столько бед, что страшно представить…
Я рассказываю, где найти Федотовну, и мы уходим.
Мордовороты охранники с помятыми рожами злобно глядят вслед. Они готовы съесть меня без соли.
Вот вам болт!
Поступая на такую работу, каждый должен знать, что сторожевому псу достается не только сахарная кость, но бывает, что и палкой по ребрам.
— На… — сует мне Кузьмич пачку денег.
— Что это? — спрашиваю я с фальшивым недоумением.
Каждый из нас играет свою роль, и мне досталась самая неблагодарная — шарить под придурка. По крайней мере, по части различных левых номеров.
Но Кузьмич человек прямой, меня знает давно, а потому притворяться не желает.
— Бабки. Твоя доля. Если еще когда понадоблюсь — ты только свистни.
— Лады, — соглашаюсь я без колебаний (Кузьмич не заложит, в этом я уверен), благодарю за деньги и крепко жму ему ладонь. — Оружие вернешь на склад завтра, а сопроводиловку я прямо сейчас подпишу.
Я подразумеваю наши «подкидыши».
— Ну, ты даешь… — Кузьмич раскатисто хохочет. — Думаешь, я взял все это барахло на складе? — спрашивает он сквозь смех.
— Я не думаю, а предполагаю.
— Чудак-человек… Да у меня такого неучтенного дерьма пруд пруди. Каждый день что-то у кого-то изымаем. Неделю назад накрыли одну квартирку, так там было около сотни самых разнообразных стволов, пластиковая взрывчатка и взрыватели с часовым механизмом. Хорошо, что брали хазу без лишнего базара, а иначе я вместе с ребятами уже махал бы крылышками в эфире. Ее хозяин (скорее всего, чеченец, документов мы не нашли) уже готов был поднять на воздух весь дом. Камикадзе хренов… Пришлось срочно просверлить ему дырку в башке, чтобы охладить его горский темперамент.
