Виталий Гладкий - Ликвидатор
Обзор книги Виталий Гладкий - Ликвидатор
Виталий Гладкий
Ликвидатор
Киллер
Пламя взрыва раздробило в пыль голубой лед бескрайнего неба и вышвырнуло меня в бездну. Воздушные вихри беспощадно стегали мое тело, навстречу с ужасающей быстротой летела земля, ощетинившаяся горными пиками со снежными шапками.
Безумие пожирало мозг, и я кричал от смертного ужаса, не умолкая ни на миг. Казалось, что от моих воплей должны сотрясаться небеса, но в ушах моих стоял лишь вой ветра.
…Несомненно, я был мертв.
Я лежал, укутанный белым холодным саваном, и удивительное спокойствие вливалось в истерзанную душу, все еще упрямо цепляющуюся за бесчувственное тело.
Голова была совершенно пуста, широко открытые глаза постепенно покрывались медленно мутнеющей ледяной коркой.
Нет, я и впрямь был мертв…
…Видения. Видения и чьи-то голоса.
Их рождал давящий туман; он коварно заползал в опустошенную голову, принимая фантастические очертания.
Призраки роились, как мухи, и в их огромных фасеточных глазах светились неумолимая свирепость и кровожадность.
Так продолжалось довольно долго, пока наконец из неясных теней не сформировалось огромное чудище с длинным, отвратительным на вид чешуйчатым хоботком, который тут же вонзился в то, что еще недавно было моим телом.
И родилась всепоглощающая боль.
И это было последнее, что я запомнил, прежде чем опять провалиться во мрак…
…Мелодия. Тягучая, бесконечная, слепленная из двух-трех нот, она раздражающе упрямо пыталась разомкнуть мои веки, казалось сделанные из камня.
Не знаю почему, но я сопротивлялся этому назойливому вторжению в мое благостное состояние полной отрешенности, как только мог.
Перед моим внутренним взором стелилась сотканная из голубого неземного сияния дорога; она звала, манила, и я рвался ступить на нее с неистовством сумасшедшего.
Но мелодия словно захлестнула меня и со всевозрастающей силой тащила назад – туда, где меня ждали иссушающий зной и тупая, ноющая боль.
Раздражение вперемешку с ненавистью к неведомому музыканту наконец настолько переполнили чашу терпения, что я заскрипел зубами от ярости и с трудом разлепил веки, чтобы наконец увидеть источник моих терзаний и послать его куда подальше.
Однако вместо слов смог только застонать, а глаза увидели лишь бездонную голубизну неба.
И вдруг пришла жажда.
Она впилась тысячами крохотных иголок в глотку, язык, потрескавшиеся губы, заползла жалящим червем в кровь, забурлившую в жилах; постепенно загустевая, кровь превращалась в горячую патоку, обжигающую сердце.
– Пить… Дайте мне пить… Воды… умоляю…
Мой голос напоминал шипение проколотой велосипедной шины и тем не менее был услышан.
Небо над головой исчезло, и вместо него появилась страшная маска, разрисованная в красные, белые и черные цвета.
Прорези для глаз горели дьявольским огнем – впрочем, это могло показаться мне с испугу, – а в ощерившейся клыкастой пасти торчала тонкая белая кость какого-то животного с несколькими круглыми отверстиями.
Видимо, это и была изрядно поднадоевшая мне флейта.
Кошмар наяву длился не долго: маска исчезла, чьи-то мягкие заботливые руки приподняли мою голову, и в рот полилась вожделенная жидкость… но, черт меня дери, это была не вода!
Что-то горячее и невероятно гнусное на вкус и запах хлынуло в горло, добралось до желудка, вызвав мгновенный рвотный спазм, тут же утопленный в новых порциях отвратительного коктейля.
Я задыхался, пытался закрыть рот, выплюнуть мерзкое питье, но те же самые заботливые руки вдруг приобрели силу стального капкана, и мои открытые челюсти стали непослушными, превратившись в воронку, куда все лилась и лилась испепеляющая нутро смесь.
Неожиданно мне все стало безразличным, я перестал сопротивляться, закрыл глаза… и провалился в глубокий сон.
Бум-м-м… бум-м-м… бум-м-м…
Терпеть не могу, когда мне мешают спать!
От негодования я зло выругался и открыл глаза, чтобы высказать нарушителю спокойствия все, что о нем думаю.
Но взгляд мой уперся в чернильную темень.
А барабан гремел, не переставая, лишь убыстряя темп. Казалось, что сама тьма рождала басовитые, раздражающе размеренные звуки.
Они обрушивались на меня со всех сторон, заставляя сильнее биться сердце и вызывая невольный страх.
Где я!?
Что со мной!?
Живой я или мертвый!?
А если умер, то почему в теле угнездилась боль, но не умиротворенная отрешенность плывущей в эфире души?
Не в силах совладать со своими страхами и сомнениями, я закричал, хотя, если честно, звук, который исторгла моя иссушенная жаждой глотка, больше напоминал стон дистрофика.
И появился свет!
Он хлынул, как тропический ливень, от него не было спасения – даже когда я закрыл глаза; он прорывался сквозь веки алым пламенем, и до сих пор сонная кровь вдруг вспыхнула, соприкоснувшись с испепеляющим жаром, и бурлящим потоком покатилась по жилам. И я неожиданно начал сознавать, что скорее жив, нежели мертв.
Живой!
Это была интересная и важная новость, но в заторможенном сознании она нашла весьма слабый отклик.
Я лишь снова открыл глаза, чтобы как следует осмотреться и решить, что делать дальше.
Я лежал на шкуре диковинного животного в окружении толпы пестро одетых желтокожих людей; едва наши взгляды встретились, они разразились восторженными криками.
Интересно, с какой стати? Может, это у них какой-то ритуал? У них? А кто я?
Я опустил глаза на свое неподвижное тело и удивился – оно оказалось белым!
Из одежды на мне были только плавки, потому я мог рассмотреть свое тело во всех подробностях и, нужно отметить, был слегка разочарован – моя бледная до синевы кожа не шла ни в какое сравнение с упругой оливковой кожей толпящихся вокруг меня юношей и девушек.
Раздраженный своей наготой, я схватил лежащий рядом кусок легкой ткани и укрылся. А затем попытался сесть.
Не скажу, что эта попытка принесла мне удовольствие.
Тело было чужим и немощным, а руки будто и вовсе пришили недавно, притом на живую нитку: едва я, опершись на локоть, начал приподниматься, как дремлющая боль кровожадно впилась в мышцы, заставив меня охнуть.
Прикусив до крови губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, я все-таки с большим трудом принял сидячее положение. И посмотрел прямо в глаза присевшему передо мной на корточки древнему старцу с жиденькой седой бороденкой.
На нем была странная одежда, представляющей собой протертую до дыр ткань шафранового цвета, обмотанную вокруг туловища.
Глядя на меня, он удовлетворенно цокал языком, улыбался и кивал. – Кто ты? – спросил я.
Слова застревали в горле, и мне пришлось выталкивать их распухшим языком.
Старик что-то ответил, но я не понял.
На каком языке он говорит? – Воды. Дайте мне воды. Я хочу пить. Понимаешь – пить…
Я взял в руку воображаемую кружку и сделал вид, что опрокидываю ее в рот.
Старик заулыбался еще шире, частота кивков увеличилась; закончив это представление, он что-то гортанно выкрикнул на своем тарабарском языке, и в круг вошла прелестная малышка с кувшином.
Она ткнула кувшин мне в руки и поспешила спрятаться за спины взрослых.
Такой вкусной воды я не пил никогда.
Я глотал ее, захлебываясь и обливая грудь, и мне казалось, что ледяная влага через желудок просачивается в кровь, мышцы, во все поры тела, и я, будто завядший под палящим солнцем росток, выпрямляюсь, крепчаю, наливаюсь силой и энергией.
– Спасибо, – благодарно кивнул я старику и отставил пустой кувшин в сторону. – Кто вы?
Похоже, моя вежливость пришлась по вкусу окружавшим меня людям, и они одобрительно загудели. Шафрановый старец, конечно, не понял вопрос, лишь улыбнулся в ответ, но, когда я попытался встать на ноги, он вдруг что-то сердито залопотал и жестом показал – ложись и не двигайся, отдыхай.
Впрочем, и без подсказки я сообразил, что поднять меня можно разве только краном: ноги были непослушные, словно чужие, а тело стало как чугунная чушка, внутри которой угнездилась незатихающая боль.
Мне подложили кучу замызганных подушек и в таком полусидячем положении подали чашку с горячей похлебкой.
И только тогда я понял, насколько проголодался, – урча, словно подзаборный пес, я жадно глотал подозрительное на вид варево, где изредка попадались крохотные кусочки чего-то похожего на сильно вываренное мясо.
От одной чашки я не насытился, но в ответ на мою немую просьбу о добавке старик решительно покрутил головой – нельзя. Я не стал настаивать, сознавая его правоту, – похоже, я долго голодал, если судить по выпирающим ребрам, и излишек еды будет просто вреден.
Окружавшие меня любопытствующие вскоре разошлись по своим делам, и возле моего ложа остался только старик, девчушка, которая подала мне кувшин, – наверное его внучка – и плосколицый, добродушный на вид толстяк ростом с ноготок.
