Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
— Жаль, искренне жаль...
— Господин Цзо, когда между нами теперь полная ясность, я полагаю, в мои служебные обязанности в работе на «Союз цветов дракона» не входит совместное увеселительное времяпрепровождение. Благоволите освободить меня, сообщив, где и когда я могу вступить на борт «Револьвера» и возобновить операции... под вашим командованием.
— Что ж... «Револьвер» в порту Хуахин, катер переведен на легальное положение, имеет теперь филиппинскую регистрацию. Портовая приписка — Манила. Бортовое название — «Красная лодка»... Хо-хо-хо? Длинный Боксер, механик и один из бывших солдат — на борту. Других нет. Без вас удальцы, которые, кстати, имеют теперь на руках подлинные документы, с места не желают сдвинуться и под автоматами. Это проверено...
— Благодарю. Я ухожу...
— Будьте осторожны. И обязательный совет: ночуйте у брата. Во всем Бангкоке сегодня для вас, дорогой господин Иот, безопаснее места... хо-хо-хо... нет!
Иссарапхарб-роуд, когда дверь «Чокичая» мягко прикрылась за Палавеком, тонула в темноте. Шел девятый час. Огоньки лампочек, вполнакала светивших над лавчонками и забегаловками, и керосиновые камельки лоточниц, сидевших на тротуаре, выписывали дугу, уходившую в ночь. За Чаопрайей сверкали зарницы, хотя до сезона муссонов оставалось далеко. Жара компрессом ложилась на лицо и грудь, намокала рубашка. Но даже надрывный рев «тук-тука», лишившегося глушителя, радовал и казался вестником свободы. Не хотелось думать о будущем.
Палавек заткнул «беретта-билити» за брючный ремень на спине под полой гуаяберы. Мешочек с бриллиантами сунул в карман. Остановил такси.
— Я не один, — сказал парень в джинсовой панаме. На заднем сиденье алел огонек сигареты, которую покуривала «цветок счастья».
— Сколько она платит тебе?
— Сотню.
— Дам две. Вышвырни...
У входа в магазин «Драгоценные камни и ювелирные изделия Элвина, Объединенные гранильщики», раздвинув на полметра створчатую стальную решетку, прикрывавшую витрину с опустевшими уже на ночь бархатными полками, переминался широкоплечий, неопределенного возраста Лю Элвин с чистым, без мррщинок фарфоровым личиком. Закивал яйцеобразной головой.
— Конечно, конечно... Ну, что вы! Какие церемонии! Раз дело спешное...
Магазинчик блистал ухоженностью. Слева гнулся лимонной долькой прилавок с грудами серебра — французские пиастры, мексиканские песо, американские и гонконгские торговые доллары, кольца, браслеты, просто лом. Справа обшитые красным бархатом табуретки стояли впритык к другому такому же, где тлело десятков восемь драгоценных камней в золоте. С пола по стене поднимались картины, инкрустированные перламутром по лаку, вышитые шелком, древние пергаменты с рисунками тушью и иероглифической каллиграфией. А надо всем этим выгребали ластами к стропилам потолка чучела морских черепах, символы долголетия. Статуэтки, драконы, головы, отпиленные от изваяний Будд по пагодам, наборы столовой посуды, слоновая кость. Причудливый, искусственный, удивительно никчемный и столь вожделенный мир, обыденный для обитающего в нем господина Лю Элвина.
Лю давно догадался, какие мысли приходят в голову посетителям.
— Миряне инстинктивно поняли однажды и без подсказки богов, что деньги и золото в жизни, господин... господин...
— Йот, — сказал Палавек.
— Ах, да! Конечно, конечно, господин Йот... Так вот, деньги и даже золото нуждаются в собственных символах, которые бы могли быть неподвластны войнам, революциям, инфляциям и банковским крахам. Люди не ценят прекрасное, предпочитая обладать редким. Увы! Мир пока устроен таким... Давайте-ка их сюда...
Палавек выложил замшевый мешочек на поднос, обтянутый черным бархатом. Дернул за уголок. Камни раскатились, мерцая под включенной Лю Элвином лампой дневного света.
— Девять карат...
Ювелир задвигал костяшками секционных китайских счетов.
— Алмазы представляют собой лучший способ уместить огромную сумму в минимальном пространстве... Скажем, бриллианты стоимостью в полтора миллиона долларов уложатся в мою горсть. А для золота на эту сумму потребуется коробка. Не так ли? Красота, долговечность, редкость — таков камень. Все проходит — любовь, брак, жизнь, моральные ценности, политические убеждения и устройство государств, все незыблемости. Только ценность алмаза поистине вечна. Покупки бриллиантов растут, постоянно растут, почтенный господин Иот... Хотя, как говорит мой друг и конкурент Берид Барух из правления «Объединенных гранильщиков Бангкока», только небо беспредельно...
Ювелир выписал цифры на бумажку.
— Вам, господин Йот, таким образом, вычитая комиссионные и оплату услуг, полагается двести двадцать шесть тысяч батов.
Лю Элвин выбрасывал на стеклянный прилавок из сейфа стянутые крест-накрест резинками пачки фиолетовых пятисотбатовых банкнот.
— Ваши камни от Майкла Цзо. Его имя — гарантия. Не будем думать об их источнике... Нередко алмазы оказываются в слабых руках и вызывают алчную зависть сильных людей, что повергает затем целые семьи в безжалостные ссоры, восстанавливает детей против отцов, супруга против супруга... Кажется, все... Вот вам пластиковый пакет. Так проще. Плетеная сумка или корзинка, покрытая банановым листом, надежнее кофра...
Болтливость человека из ювелирной лавки становилась невыносимой.
Палавек примотал пакет с деньгами к ручке атташе-кейса.
— Всего доброго, господин Элвин.
— Всего доброго, господин Йот.
Стальные решетки задвинулись, Трижды хрястнули повороты ключа. Загрохотал стальной засов-перекладина.
Шел десятый час. Следовало поспешать к брату.
Тунг занимал двухкомнатную квартирку в мансарде с подобием балкончика трехэтажного дома в конце Нью-Петбури-роуд. Раскалившаяся за день крыша не давала вечерней прохладе ходу в помещение, и семья брата — сам в одних трусах, жена в саронге, затянутой под мышками, детишки нагишом — обреталась на узком выступе над улицей, слушая радио. Когда входил Палавек, диктор пустился в рассуждения о падении нравов, которое затронуло, казалось бы, и такие новые в общественной жизни фигуры, как профсоюзные лидеры...
«Опять и опять пустопорожняя болтовня», — подумал Палавек.
Не слишком ли сурово и бескомпромиссно иной раз судимы наши парламентарии, партийные лидеры, военные и министры в этой связи?
Диктор почти не акцентировал вопросительную интонацию.
Убийство Пратит Тука и его четвертой жены, совершенное сегодня днем явно по мотивам ревности, заставляет, как представлялось комментатору, дать исключительно однозначный ответ на поставленный вопрос...
Тунг женился на сокурснице, родом с севера, где ее отец занимался сплавом древесины по каналам и рекам в столицу. Меченые бревна проделывали путь по едва текущим протокам и мелевшим речкам и потом по Чаопрайе самоходом пять лет. Доходы тестя Тунга, видимо, преумножались с такой же быстротой. Брат ждал вакантного места в отделении «Меркантайл бэнк» на Силом-роуд, переводил с французского и адаптировал детективные истории для детских книжек- картинок, а жена, симпатичная и спокойная северяночка, работала учительницей в благотворительной школе миссионеров «свидетелей Иеговы».
Палавек сказал, что сыт; только что из ресторана «Чокичай», добавил поспешно, приметив переглядку брата с женой, в Тхонбури, в заречье.
В небе по-прежнему вспыхивали зарницы.
Палавек сидел на низеньком табурете и слушал, как жена брата, смеясь, рассказывает о миссионере, молодом парне, приваживающем женщин к молельному дому с помощью курсов быстрого вязания, которые сам и ведет.
Тунг спросил:
— Как жил эти годы?
После покупки «Револьвера» Палавек не подавал вестей. Однако от подружки из «Шахтерского клуба» в Борае или от ее брата, обретавшегося на старой должности в «Сахарной хибарке», Тунг мог знать, с кем отправился Палавек четыре года назад в полпотовскую Камбоджу.
— Ходил в море.
— Далеко?
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
