Гарольд Койл - Крещение огнем
Лефлер услышал, как полковник у него за спиной глубоко вздохнул и проговорил:
— Не пытайтесь меня обмануть, сеньор Лефлер. Ваш приятель из Канады оказался на редкость разговорчив.
Не сдержавшись, Жак огрызнулся:
— Если канадец оказался разговорчив, тогда зачем вам я?
Возникла пауза. Не видя лица полковника, француз не знал, какую реакцию вызвал его ответ. Стоящий у двери лейтенант, который так и не снял фуражки, хранил непроницаемый вид. Лефлеру не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать.
— Я, сеньор Лефлер, сказал, что ваш приятель оказался разговорчив. Но разговаривал недолго. Увы, он оказался не так крепок, как мы полагали. Внешность бывает обманчива. Видите ли, он умер час назад.
Жак впервые ощутил прилив страха. Услышав известие о смерти канадца, он внутренне напрягся, хоть и постарался этого не показать. Некоторое время француз пытался убедить себя, что полковник хочет взять его на испуг. Зачем им пытать человека до смерти? Ведь они — профессиональные солдаты. Но в глубине души он чувствовал, что полковник сказал правду. Лефлер понятия не имел, кто он и чего от него хочет. Зато знал другое: Мексика недавно пережила революцию, а сейчас ведет войну с Соединенными Штатами. А в таких обстоятельствах все может быть. Пора, пожалуй, соглашаться на сотрудничество.
— Так чего вы от меня все-таки хотите, полковник?
— Аламана, — не раздумывая ни секунды, выпалил Гуахардо.
Лефлер колебался. Видно, канадец успел выболтать многое.
Все еще не желая сдаваться, француз пожал плечами:
— Мне жаль, полковник, но я ничем не смогу вам помочь. Я не знаю никакого Аламана.
Гуахардо предвидел, что Лефлер попытается блефовать, и все же самоуверенная манера француза вывела его из себя.
— Хуан, пистолет! — бросил он, покосившись на лейтенанта.
Подойдя к столу, лейтенант вынул пистолет из кобуры и передал полковнику. Звук взведенного затвора заставил Жака вздрогнуть. Он услышал, как лейтенант повернулся и направился к своему посту у двери. На лице его француз успел заметать недобрую усмешку, которая только усилила его опасения. Он понял: все было оговорено и продумано заранее.
— Сеньор Лефлер, прежде чем мы продолжим нашу беседу, соизвольте положить руки на стол ладонями вниз и раздвинуть пальцы.
Не имея представления, что его ожидает, француз повиновался. Опуская ладони на стол, он почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Пистолет, мелькнувший у его виска, заставил Лефлера отшатнуться, но не успел он опомниться, как Гуахардо приставил дуло к костяшке мизинца его правой руки и спустил курок.
Зная, что за этим может последовать, полковник проворно отступил в сторону. Лефлер зарычал, словно раненый зверь, и покачнулся на стуле. Увидев, что стул кренится назад, Гуахардо поддел носком сапога его заднюю ножку. Стул перевернулся, и француз распластался на полу; из обрубка на месте мизинца хлестала кровь.
Оправившись от шока, Жак, зажимая левой рукой изувеченную кисть и тяжело дыша, уставился на обрубок пальца. Стоящий поодаль Гуахардо с усмешкой следил за ним.
— Можете упрямиться, сколько вам угодно, сеньор Лефлер. Но хочу вас предупредить: у меня в пистолете осталось четырнадцать пуль, а у вас — всего девять пальцев.
Лефлер решил, что с него хватит. В конце концов, он — только наемник. Нет никакой выгоды в том, чтобы умереть за Аламана — жизнь-то всего одна.
Надо во что бы то ни стало прекратить это безумие. Взяв себя в руки, он выдавил, что не знает, где находится Хозяин: он ведь — только один из его наемников.
Подойдя, Гуахардо смерил его взглядом сверху вниз:
— Возможно, вы говорите правду. Тогда вам придется отвести меня к тому, кто знает, где искать Аламана. Вы устроите мне встречу с сеньором Делапосом, в противном случае я лично позабочусь, чтобы ваша смерть была долгой и мучительной — такой, когда от постоянных криков жертва теряет голос раньше, чем умирает. Надеюсь, мы поняли друг друга, сеньор?
18 сентября, 06.35 Штаб 16-й бронетанковой дивизии, Сабинас-Идальго, МексикаНапускное спокойствие Диксона никого не могло обмануть. Несмотря на то, что затишье на переднем крае было временным,
Длинный Эл подумывал о том, чтобы отправить его в отпуск на недельку-другую. Но потом всё-таки решил, что это только обострит боль утраты. Пока тот в состоянии выполнять свои обязанности, пусть остается в штабе. Длинный Эл знал: в конце концов, Диксон смирится с потерей — Джен Филдс все равно не вернешь.
Это не означало, что поиски прекращены. Напротив, под давлением Конгресса и средств массовой информации, а также пламенной агитации, развернутой Амандой Льюис, президент делал все от него зависящее, чтобы выяснить, что же произошло с конгрессменом Льюисом, Джен Филдс и ее группой. Представители Соединенных Штатов, начиная с отделения Общества Красного Креста, ведающего судьбой военнопленных, и кончая Организацией Объединенных Наций, наседали на мексиканское правительство с требованиями немедленно освободить заложников. В свою очередь, правительство Мексики продолжало отрицать свою причастность к инциденту, а работающие в стране сотрудники ЦРУ не могли обнаружить никаких фактов, опровергающих это. Наоборот, агенты докладывали, что несколько полицейских из разведывательных управлений Мексики тоже прилагают все усилия к тому, чтобы найти конгрессмена и его спутников. Некоторые утверждали, что эти усилия инсценированы, чтобы придать вес заявлениям правительства о своей непричастности к похищению, но других сведений не поступало.
На территории, контролируемой 16-й дивизией, наземные и воздушные поисковые группы продолжали прочесывать сектор, начиная с места похищения и расширяя круг в попытке обнаружить налетчиков на группу Льюиса или, хотя бы, какой-то ключ к загадке ее исчезновения. Учитывалась и возможность того, что Эда и его спутников уже нет в живых. Поэтому поисковые отряды поручили указание: брать на заметку все, что напоминает недавние могилы.
Длинный Эл одобрял все эти действия, но опасался, как бы его солдаты, возбужденные тем, что средства массовой информации без обиняков называли "зверским убийством отряда военной полиции и военного эскорта Льюиса", не вымещали свою ярость на невинных людях. Уже стало известно о двух инцидентах, когда часовые, доведенные до крайности все учащающимися атаками партизан, открыли стрельбу по мирным гражданам. Генерал отдавал себе отчет в том, что если так будет продолжаться, может возникнуть ситуация, когда дивизии придется покинуть занятую с таким трудом территорию.
Керро вошел в фургон оперативного отдела, чтобы сменить после ночного дежурства своего напарника, капитана Марка Грампфа. Он уже собрался хлопнуть капитана по плечу, когда заметил Диксона, сидевшего в углу у стола. Подперев голову рукой, подполковник сосредоточенно изучал журнал дежурств, вчитываясь в каждую запись. Приблизив губы к уху Грампфа, Гарольд шепотом спросил:
— Давно он здесь?
— Ушел в два ноль-ноль, а в пять тридцать снова появился здесь.
Капитан выпрямился и покосился на Диксона. Он жалел подполковника. Несколько лет назад, на Среднем Востоке Диксон во время бомбежки потерял жену. И хотя Керро слышал, что они жили врозь, подполковник нелегко перенес утрату. А теперь, в самый разгар войны, он потерял... Капитан задумался. Он не знал, кто для Диксона Джен Филдс. Любовница? Подруга? Сожительница? Странная это была связь, во всяком случае, для солдата: ведь военные всегда кичились тем, что являются самыми консервативными людьми. Никто не обсуждал союз Диксона и Джен, но все знали, что он значил для подполковника очень много. Да и сам Диксон никогда не пытался это скрывать или оправдываться. Джен — очень привлекательная девушка, этого у нее не отнимешь. А какая незаурядная личность! Во многих отношениях они с Диксоном представляли собой отличную пару. И все же Гарольд не мог решить, как назвать их союз. Может, для него просто нет названия? Может, он, как и военная карьера Диксона, принадлежит к тем явлениям, которые не подпадают ни под какие определения и категории?
