Анна Гаврилова - Большая и грязная любовь
– Ясно, – процедил Глеб и, не обращая более никакого внимания на парня, повел меня к машине.
Я уходила не оглядываясь, хотя оглянуться хотелось очень. Просто бывший клиент «Шерри-кат» таким презрением напоследок окатил и такую ухмылку выдал, словно я… черт, я таким дерьмом себя почувствовала!
Желание оправдаться, объяснить… оно подсознательным было. Но я стиснула зубы и, даже оказавшись под прикрытием тонированного стекла, не повернулась, не глянула.
– Поехали, – рыкнул шеф, усаживаясь на кожаный диванчик. Перегородка между салоном и водителем была опущена, так что спешный кивок Гены я видела и исполненный удивления взгляд – тоже.
Брюнет протянул руку, предлагая придвинуться. Я переползла ближе и сразу же оказалась прижата к мощному горячему телу. Глеб злился, причем очень.
– Это тот самый оборотень, – прошептала я.
– Я понял.
Тишина, овеявшая салон, была, мягко говоря, зловещей. Потом Глеб дотянулся до кнопки, которая перегородку поднимает, и едва Гена остался наедине с дорогой, а мы друг с другом, сказал:
– Крис, от меня ни на шаг.
Страх обернулся ужасом. Я не могла не спросить:
– Все так плохо?
Инкуб усмехнулся невесело, ответил:
– Нет, но рисковать не хочу. До тех пор пока не разберусь со всеми твоими… ухажерами, – это слово прозвучало весьма ядовито, – без меня никуда. Ясно?
Не знаю, что должна чувствовать нормальная взрослая женщина в такой ситуации, лично я… о бутерброде подумала. Надкушенном. А что? Очень я на этот самый бутерброд похожа. По всем, блин, параметрам.
И так больно, так обидно стало…
– Розочка, что с тобой?
Кажется, улавливать настроение входит у нас в привычку.
– Да ничего. Все в порядке. – Голос предательски дрогнул, а инкуб…
– Крис, что опять? – Да, властно брать за подбородок и заставлять смотреть в глаза – тоже уже привычка. Или рефлекс?
– Ничего.
– Кри-ис…
Я все-таки не выдержала.
– Почему так хочешь оградить меня от «ухажеров»? Зачем?
На лице инкуба отразилась легкая растерянность, изумрудные глаза как будто потускнели. А я вдруг поняла – это в той, в подстроенной реальности, Глеб Игоревич… запал. А в этой, в настоящей, я по-прежнему неиссякаемый источник пищи. Возможно, когда-нибудь все изменится, но…
– Ладно, Глеб. Я все понимаю. Все нормально.
– Что ты понимаешь, розочка? – спросил шеф тихо.
Я лукавить не стала. В конце концов, мы взрослые люди и отношения, выстроенные на сексе, в нашем мире в порядке вещей. Это не стыдно, это нормально. Безответная любовь тоже норма. Сколько нас таких? Безнадежно влюбленных дурочек…
– Я понимаю, что я бутерброд.
– Кто?
Ой, вот только не надо делать вид, будто не расслышал!
– Я твоя еда. И поэтому ты так меня оберегаешь.
Высший инкуб шумно вздохнул, но промолчал. А я… Черт! Ну почему он молчит? Хоть бы соврал для приличия!
– Пусти, – прерывая затянувшуюся тишину, прошептала я.
Глеб среагировал не сразу, и… в общем, не отпустил, даже когда дернулась. Его руки сомкнулись на талии каменным кольцом, дыхание обожгло шею.
– Дура. – Эту реплику не столько услышала, сколько почувствовала. И согласилась.
Да, я – дура. Потому что только дура будет говорить о подобных вещах вслух. Умная будет сидеть и делать вид, что все в порядке, потому что… потому что так безопасней и проще. Нет, так действительно проще!
Может, и мне попытаться… поумнеть?
– Глеб…
– Что, розочка?
– Когда реальность сменилась во второй раз, ну то есть вернулась в нормальное состояние, я… – Уф! Как же сложно делать вид, будто ничего не произошло. – В общем, я не помню прошлую неделю. То есть помню, но неправильную, из подмененной реальности.
– Я знаю.
Знает он. Черт, мужчины! Как же ваша невозмутимость временами… бесит.
– Глеб, этот оборотень… он должен был зайти в «Шерри-кат» в прошлый понедельник. И я так понимаю, он зашел. И, скорее всего, мы общались. Не думаю, что я ответила на симпатию – парень не в моем вкусе, но… возможно, у него есть право смотреть на меня как на тварь.
– Нет у него такого права, – отрезал инкуб. Коснулся губами виска и добавил: – Крис, забудь. Не было этого оборотня в твоей жизни. И уже не будет.
Глеб сказал, а я послушалась… Действительно послушалась, потому что иначе и быть не могло. Ну какие оборотни? Какие реальности? Когда тебя целует бесконечно любимый мужчина, все остальное теряет смысл. Даже обиды на другой – не второй, а сто десятый план уходят. Нет ничего. Ничего и никого. Только он!
А ночью моя амнезия достигла апогея.
Глеб был невероятно нежен. Поцелуи, прикосновения, дыхание… Стук его сердца, биение моего. Стоны… Шепот… Снова поцелуи.
Я плавилась в его руках, таяла, горела. Я была… ну если не в раю, то где-то рядом. И глядя в глаза цвета вулканической лавы, даже помыслить не могла, что Глеб – демон. Нет, он ангел. Я точно знаю, и переубедить меня невозможно.
Мой циничный, кровожадный, жестокий, но все-таки ангел.
Глава одиннадцатая
Я проснулась от странного, щемящего чувства. Не боль, нет. Что-то другое, совершенно непонятное, но невероятно сильное. Что-то, что не дает вновь сомкнуть глаза и вернуться в страну грез. Я о чем-то забыла. Да, точно! Забыла! Но о чем? И почему это так важно?
Остатки сна слетают, как последние листья под порывом сильного ветра. Кружат и оседают на черные простыни. Мужчина, который дышит в шею, чье сердце бьется под моими пальцами… знаком. Но что я делаю в его постели? Или… или это все-таки моя постель?
С величайшей осторожностью, стараясь не разбудить брюнета, выпутываюсь из его объятий и кошкой соскальзываю с кровати. Пол холодный, кажется, одно из окон спальни приоткрыто. После жарких объятий холод чувствуется особенно остро, я передергиваю плечами, ежусь. Желание вернуться, запустить пальчики в волосы спящего, коснуться его губ… сильно, но оно отступает под напором того самого чувства, которое прогнало сон.
Бесшумно подхватываю белый банный халат – он валяется на полу, пахнет мужским парфюмом, от которого мурашки по коже. Желание вернуться в постель усиливается, но то, другое, побеждает.
Накидываю халат. На цыпочках, стараясь не дышать, иду к прямоугольнику двери. Там, снаружи, светлее, чем здесь. Просто за дверью гостиная и гардины не задернуты, а свет уличных фонарей такой яркий. Или мне только кажется? Или это с глазами что-то? Впрочем, неважно.
Все так же на цыпочках спускаюсь вниз. Лестница не слишком крутая, но все равно приходится держаться за поручень. Он, в отличие от пола, теплый. Странно? Возможно.
Должно быть, со стороны я похожа на привидение, но это мелочь. Главное – там, за дверью, стоит тот, кто может успокоить, унять это непонятное, крайне раздражающее чувство. И он поможет. Я не уверена, но я надеюсь.
Щелчок замка тихий, почти беззвучный – это потому что я поворачиваю ручку очень-очень медленно. А парень, который подпирает стенку рядом с дверью, весь какой-то потрепанный, дерганный и… родной?
– Привет, – шепчет он, хватая за руку и, как улитку из ракушки, выдергивает из квартиры. – Молчи.
Я подчиняюсь, потому что другого варианта нет.
Наблюдаю, как парень осторожно прикрывает дверь. Снова щелчок, но в этот раз чуть громче – я была аккуратнее. Потом покорно иду… не к лифту, нет, к лестнице.
Она спрятана за отдельной дверью, ступени каменные и через пару пролетов холод пробивает до костей.
– Не дрожи, – шепчет парень. – Тебе тепло.
И мне действительно становится тепло. Странно? Ну да, есть немного. Зато идти стало на порядок удобнее и приятнее.
Лестница упирается в железную решетку – последний пролет закрыт. Но у парня есть ключ, и мы без проблем минуем злополучную преграду. Еще с десяток каменных ступеней и новая лестница, в этот раз железная и очень короткая.
Парень отпускает мою руку и говорит:
– Стой тихо.
Ну… я и так тихая, разве нет?
Осторожно, словно кто-то действительно может услышать, поднимается по железной лестнице и открывает люк. Порыв ледяного ветра, запах дождя и сырости заставляют поморщиться, но я по-прежнему молчу. Я не могу и не хочу ослушаться.
– Иди за мной, – шепчет этот… этот почти родной человек.
Я иду. Холод все-таки чувствую, но мне тепло. Парадокс? Черт, да эта встреча один сплошной парадокс. Загадка. Головоломка. Ребус.
На крышу выбираюсь сама. Но не потому, что хочется, просто руки никто не подал. И едва не падаю, потому что металл покатый и скользкий. С неба падают иголочки меленького дождя. Противные очень.
Тот, кто должен был подарить покой, унять то неправильное, непонятное чувство, выманившее из объятий Морфея, закрывает люк и командует:
– За мной.
Очень хочется послать его подальше – мне, несмотря на убеждение, холодно! А еще мокро и страшно. Особенно от того, что огни города где-то далеко внизу. Но я не могу сказать «нет». Я иду, отчаянно стараясь не поскользнуться на мокром металле крыши.
