Ольга Куно - Торнсайдские хроники
– А то сейчас мы тут все прохлаждаемся! – зло рассмеялась она в ответ.
Между тем меня затолкнули в камеру и заперли снаружи дверь. На меня уставилась добрая дюжина пар мужских глаз. Женщины из камеры напротив тоже молча следили за происходящим. Я отступила к боковой стене и остановилась возле нее, безуспешно кутаясь в разорвавшийся по дороге плащ и затравленно глядя исподлобья на замерших сокамерников.
Один из них, крупный мужчина, высокий и широкий в плечах, медленно направился ко мне, прямо на ходу снимая с себя куртку. Я вжалась спиной в стену и молча следила злым взглядом за тем, как он приблизился и остановился буквально в одном шаге от меня. Смущенно потупившись, мужчина неловко протянул свою куртку мне.
– Вот, возьмите.
– Спасибо.
Не играя в стеснение, я повязала вокруг себя плащ наподобие юбки, а сверху надела куртку. Конечно, она оказалась мне безбожно велика, но не в моем положении было привередничать.
– О! Госпожа Аткинсон! – радостно завопил, выбираясь из группы сокамерников, здоровый небритый громила. – Вы меня помните? Вы еще давали мне автограф!
– Ну как же, – пробормотала я. Ага, такое, пожалуй, забудешь. – Если не ошибаюсь, Томми Костолом?
– Он самый! – Громила совершенно платонически приобнял меня, как старого друга и обернулся к остальным. – Значит, так, вот это – Абигайль Аткинсон, самая талантливая газетчица королевства. Кто ее обидит, будет иметь дело лично со мной. Это всем понятно?
– Слушай, ты, не думай, что ты здесь самый умный, – произнес знакомый нахальный голос, и из толпы узников мне навстречу выбрался Люк.
– Ты-то что здесь делаешь?! – изумленно воскликнула я, в свою очередь обнимая газетчика. – Я думала, КПЗ – это твой потолок!
– Перешел на новый уровень, – гордо ответил приятель. – Не все же, как ты, одним прыжком добираются до таких высот!
– Ты хотел сказать – низов, – поправила я.
– Не будем вдаваться в детали.
Обстановка потихоньку разрядилась; люди в обеих камерах начали переговариваться друг с другом, а я получила возможность получше изучить своих сокамерников. Кого-то я знала в лицо; по поводу некоторых меня просветил Люк. Из реальных преступников помимо Томми здесь находился всего один человек, посаженный за ограбление со взломом. Все остальные были примерно такими же преступниками, как мы с Люком, то есть горожанами, сказавшими или услышавшими что-то не то, оказавшимися неугодными кому-то не тому (но не в достаточной степени, чтобы угодить в места более отдаленные), либо просто не пожелавшие проявить должного почтения к «правильным» людям.
Обычно двое стражников сидели в конце коридора, в то время как остальных охранников отсюда видно не было: они находились дальше, в коридоре, отделявшемся от нашего очередной решетчатой дверью. Непосредственно к нам стражники приближались лишь в редких случаях, чтобы принести еду и воду либо посадить, а реже – выпустить кого-то их заключенных. Когда тот же страж, что отпирал для меня дверь, подошел к камерам с водой, рыжеволосая женщина снова прильнула к решетке.
– Эй, ты! – крикнула она ему, тем самым привлекая внимание всех заключенных. – Почему это ее можно сажать в мужскую камеру, а нас нельзя? Я, может, тоже к мальчикам хочу!
– Да, и я тоже! – присоединилась к ней одна из сокамерниц.
– Точно! А меня – к девочкам! – тут же встрепенулся Люк.
В рядах «девочек» начался некоторый переполох. Некоторые принялись поправлять прически, одна даже извлекла из кармашка маленькое зеркальце.
К стражнику потянулись многочисленные требовательные руки. Расстояние между камерами было небольшим, и он вынужден был сжаться в комок, чтобы проскочить между двумя решетками.
– А я с мужем вместе сидеть хочу! – заявила невысокая полноватая блондинка лет сорока. – А то что это он там, а я здесь?
– Он уже три дня, как там, а ты здесь! – рявкнул стражник. – Что тебе вдруг приспичило-то!
– Эй, ты, не кричи на мою жену! – возмущенно вступил в дискуссию один из моих сокамерников, в котором я опознала нашего районного зубодера. – А то я тебя сейчас обслужу вне очереди, всю жизнь одними кашками будешь питаться!
Стражник на всякий случай отодвинулся от мужской камеры подальше, приблизившись таким образом к женской. И тут же вздрогнул, ощутив, как цепкие женские пальчики ухватились за его плечо.
– А то и приспичило! Раньше он в какой камере сидел? В мужской! – строго заявила блондинка. – А теперь в какой?
– В какой? – обреченно спросил стражник.
– А непонятно в какой! – авторитетно заявила женщина. – Он теперь, получается, с посторонней женщиной будет ночевать. Я же ему, когда домой вернемся, этого так просто не спущу!
– А если я его в твою камеру пересажу, спустишь? – ехидно спросил стражник, выворачиваясь из ее хватки. – Здесь же вон сколько баб.
– Это тоже не спущу, – признала блондинка. – А двуспальные камеры у вас есть?
– Ой, и нам с мужем тоже двуспальную камеру! – завопила знакомая мне женщина, по профессии художница.
– А отдельные камеры только женатым дают? – тут же подскочила к решетке очередная бойкая девчушка. – А мне во-о-он тот мальчик нравится!
– Кто, я? – с интересом прильнул к прутьям молодой голубоглазый парнишка, ученик лекаря.
Стражник закончил возиться с посудой и поспешил ретироваться обратно, в спасительную нишу в конце коридора. Я тоскливо проводила его глазами. Где-то там, за поворотом, находилась камера с секретом, дверью, ведущей в потайной ход. Правда, вел этот ход в тюрьму, которая была много хуже и страшнее этой, но были ведь из него и другие выходы – например, в замковый парк. Увы, та камера была сейчас недосягаема.
– И как теперь убить время? – пробормотал Марк, учитель из местной школы для мальчиков.
– У кого-нибудь есть карты? – поинтересовалась я.
– Ну, есть.
Приятель Томми Костолома выудил из-за пазухи помятую колоду.
– Во что будем играть? – без особого энтузиазма спросил Марк.
– В «верю – не верю», – решительно заявила я.
– А на что?
– На раздевание.
Кажется, мой ответ ошарашил решительно всех.
– Абигайль, ты что, совсем умом тронулась? – прошептал сквозь зубы Люк.
– А что такого? Хочу обзавестись обновкой!
– Сама-то проиграть не боишься?
– А мне и так терять нечего.
Ага, сейчас я проиграю! У меня был лучший учитель в Торнсайде.
– А если все-таки потеряешь? – поинтересовался Люк.
– А Томми обещал, что никому не даст меня в обиду.
– А я и не про мужчин, – отозвался газетчик. – Ты знаешь, что с тобой вот они сделают?
И он указал в сторону прислушивавшихся к дискуссии женщин.
– А пусть они сначала меня достанут, – пожала плечами я. – Ну, так чего мы ждем?
Приятель Томми принялся сдавать карты. Когда вся колода была поделена между шестью участниками, мне как единственной женщине предоставили право первого хода. Я аккуратно выложила на пол камеры семь карт и с милой улыбкой объявила:
– Семь дам.
– Нет, нет, что ты делаешь?! – вопил, хватаясь за голову стражник. – Правую, крайнюю правую надо было выбирать!
– Что, что там? – закричала из женской камеры рыжеволосая, силясь рассмотреть только что открытую карту.
– Не угадал он! – разочарованно простонал второй стражник.
– Ты проиграл.
Я удовлетворенно вытянула руку. Ученик лекаря тоскливо вздохнул и, сняв рубашку, передал ее мне. Женщины довольно завизжали. Тут я их понимала: торс у юноши был ничего так. У Кентона, конечно, лучше, но, как говорится, на безрыбье…
Я с удовольствием натянула на себя рубашку. Признаюсь, это было нелегко, учитывая, что ее пришлось напяливать поверх трех других рубашек и двух курток, в которые я успела облачиться за время игры. На ногах красовались две пары брюк, тоже натянутые одни поверх других. Сидевшие в камере полуголые мужчины мрачно следили за моими ухищрениями, пока я с трудом влезала в свой новый выигрыш.
– Аби, а не запаришься? – едко осведомился Люк, торс которого тоже остался обнаженным, на радость сидящим напротив женщинам.
– Нет, – поспешила разочаровать его я. – Я успела достаточно промерзнуть, теперь ваша очередь.
– Абигайль, ты бы лучше отдавала свой выигрыш нам! – предложила художница.
– Это еще с какой стати? – возмутилась я.
– Так ты же потом подобреешь и все им вернешь! – воскликнула она. – Или сами отберут. А так все бы было вне пределов их досягаемости. И им пришлось бы очень сильно постараться, чтобы выпросить у нас свою одежду обратно.
– Ладно, когда прогреюсь, может быть, передам кое-что вам, – щедро согласилась я.
– Эй, мы так не договаривались! – Мужчины ощутимо занервничали.
– Главное, одежду вот этого красавчика нам отдай, от греха подальше! – как-то неоднозначно заявила рыжеволосая, кивая в сторону Люка.
– Нет, ну это уже произвол! – возмутился газетчик.
