Ольга Куно - Торнсайдские хроники
– То есть сейчас он на площади?
– Да.
– Эй, Абигайль, ты куда? – нахмурился Брендан.
– У меня возникло непреодолимое желание сыграть в карты, – хмуро ответила я.
Думаю, мой ответ правильно поняли все, кроме самого Брендана.
На то, чтобы дойти до площади быстрым шагом, потребовалось меньше десяти минут, и около половины пятого я уже была на месте. Было еще светло, как и обычно в такой час в это время года.
Кентона я увидела сразу, но зрелище это, должна признать, не доставило мне ни капли радости. Одежда Алисдейра была измята и разорвана в нескольких местах, на лице темнела струйка запекшейся крови, которая когда-то сочилась из рассеченной губы. Шея и руки были помещены в специальные прорези в деревянных колодках, крепившихся к позорному столбу. При этом для того, чтобы сделать наказание более мучительным, колодки крепились сравнительно низко, и приговоренному, если он не был совсем уж маленького роста, приходилось стоять, согнувшись в три погибели.
Я сглотнула. Мое собственное наказание, из-за которого я не так давно была готова чуть ли не бежать из графства, казалось сейчас детским лепетом. Сделав глубокий вдох, а затем резко выдохнув воздух, я направилась к столбу с жизнерадостной улыбкой на лице.
– Извини, в карты с тобой сыграть не смогу – руки заняты, – первым заявил Кентон, помахивая в знак подтверждения торчащими из колодок кистями.
Выглядел он устало, но держался хорошо. Надо сказать, намного лучше, чем я в свое время. Впрочем, на то они и аристократы: их чуть ли не с рождения учат сохранять самообладание в любых обстоятельствах. Чувство собственного достоинства – в первую очередь, все остальные эмоции – даже не во вторую, а в третью. Однако тем большим испытанием на прочность должно было явиться подобное наказание…
– Я и не думала играть с тобой в карты, – многообещающе возразила я. – Я планирую использовать тебя совершенно по-другому.
– Только не говори, что собираешься взять у меня интервью, – простонал он. – Все что угодно, но только не это. Можешь даже надо мной надругаться.
– Надругаться над тобой я всегда успею, – возразила я. – У меня есть совершенно другая идея. Видишь ли, когда я работаю над статьями, мне бывает нужно зачитывать кому-то вслух свои черновики. Но никто почему-то не хочет слушать, все в ужасе разбегаются. А ты ведь сейчас разбежаться не сможешь. Вот и будешь моим слушателем.
Я самодовольно потерла руки.
– Абигайль, откуда в тебе столько садизма? – поморщился он. – Я ведь даже уши заткнуть не смогу.
– На это-то весь и расчет, – радостно сообщила я.
В процессе разговора я извлекла из сумки флягу с водой и шагнула к Кентону поближе.
– Не положено, – тут же заявил стражник, до сих пор в разговор не встревавший, но не без интереса следивший за его ходом.
Еще бы ему не следить, ведь волей-неволей он был бы вынужден стать вторым слушателем моих гипотетических черновиков.
Я молча извлекла из кармана серебряную монету и молча же сунула ее в привычно подставленную ладонь.
– Пойду прослежу, чем там ребятня голубей кормит, – деловито произнес стражник. – А то некоторые так и норовят вместо хлеба камушков подкинуть.
– Очень благородное занятие, – похвалила я, поднося ко рту Кентона флягу и наклоняя ее под соответствующим углом.
Он сделал несколько жадных глотков. Затем я налила немного воды на платок и принялась аккуратно вытирать с лица Кентона запекшуюся кровь.
– Тебе совершенно необязательно со мной возиться, – заметил он, прикрывая глаза.
– Не надейся от меня отделаться. Я не собираюсь так легко выпускать из рук безвольного слушателя.
– Я всегда знал, что от тебя следует ожидать всего самого худшего.
– На сколько тебя сюда поставили?
– Понятия не имею. Они не сочли нужным сообщить.
– Как давно ты уже здесь?
– Час или полтора. Кстати, откуда ты узнала?
– У меня особые источники информации. Хоть и нет своих людей в охранном отделении.
Я задумалась. Если час или полтора, значит, вернее всего, половина наказания уже позади. В колодки надолго не заключали, как правило, часа на два-три. Максимальный срок, о котором мне доводилось слышать, – это шесть часов, но то был беспрецедентный случай. Человека потом в буквальном смысле слова унесли с площади: держаться на ногах он не мог.
Между тем стражник поспешно возвратился к столбу и оттолкнул меня себе за спину. В чем дело? Я огляделась. Как раз вовремя, чтобы заметить, что со стороны центральной улицы на площадь вышел добрый десяток людей. Впереди шагали Рейвен с Майлзом, за ними – многочисленные телохранители. Правая рука у барона безвольно висела на перевязи. Радуясь предусмотрительности стражника, я до времени отступила в тень.
Граф и барон остановились непосредственно напротив столба, недвусмысленно продемонстрировав, что прибыли на площадь именно за этим.
– Распакуй его, – велел стражнику Рейвен, и тот принялся торопливо проворачивать ключ в запирающем колодки замке.
Оказавшись на свободе, Кентон моментально, хоть и не без труда, разогнулся и застыл, меряя графа тяжелым взглядом.
– Теперь ты понял, кто хозяин в Торнсайде и кому здесь нельзя идти наперекор? – спокойно спросил Рейвен.
Кентон промолчал.
– По-моему, он ничего не понял, – заявил Майлз. – И это меня не устраивает. Слушай, ты, ублюдок! – Он шагнул вперед, подходя к Кентону почти вплотную. – Либо ты сейчас встанешь передо мной на колени и поцелуешь мои сапоги – и тем покажешь, что хорошо усвоил сегодняшний урок, либо пеняй на себя. Я жду!
Я схватилась руками за голову. Реакцию на такое предложение несложно было предвидеть. Ну же, Кентон, не глупи! В конце-то концов, ничего от тебя не отвалится!
Но нет, разумеется, нет.
– Такой вариант подойдет? – осведомился Кентон и плюнул Майлзу на сапоги.
И, я отлично видела, это он еще основательно сдерживал свою ярость.
Зато барон сдерживаться не стал, сразу же ударил Кентона левым кулаком в челюсть. Тот отшатнулся, а дальше охранники поспешили позаботиться о том, чтобы у их хозяина не оказалась сломана заодно и вторая рука. Хотя я лично считаю, что симметрия – это красиво.
– Закуйте его обратно, – пожал плечами Рейвен, и руки и шею Кентона снова стиснули колодки, а стражник повторно запер замок. – Раз урок усвоен не был, пускай проторчит здесь двое суток, – жестко продолжил он, сверля Алисдейра взглядом. – Без перерыва на сон. Без еды и питья.
– Двое суток?
Стражник был удивлен настолько, что даже решился переспросить.
– Я разве неясно выразился? – раздраженно отбрил его Рейвен.
Не выдержав, я выступила вперед.
– Вы сошли с ума, – решительно заявила я, глядя графу прямо в глаза. – Отмените этот приговор немедленно. Он же может умереть.
– А, это ты, – спокойно отозвался Рейвен. – Ну и что с того, что может умереть? Я могу приговорить его и к виселице, если сочту нужным, тогда он умрет наверняка. Так что я еще поступаю вполне гуманно.
Я сильно сомневалась в том, что вариант с виселицей менее гуманный, чем нынешний, но от высказываний на этот счет воздержалась. Не стоило подавать графу лишних идей.
– Впрочем, если захочешь, ты можешь облегчить его страдания, – заметил Рейвен. – Если придешь ко мне сегодня ночью, я его отпущу.
– Даже не вздумай, – процедил Кентон.
– И не собираюсь, – подтвердила я. – Кто он мне: муж, брат, сват?
– Ну так и иди отсюда, – равнодушно передернул плечами граф.
Я отступила обратно в тень, но уходить не стала.
– Ты все понял? – снова повернулся Рейвен к стражнику.
– Так точно.
На этот раз солдат ответил по форме, вытянувшись по стойке смирно.
– Вот и отлично. Пойдем, – бросил Майлзу граф. – Нам здесь больше делать нечего. За эти два дня спесь спадет с него навсегда. Если захочешь взглянуть на это жалкое зрелище, можем вернуться сюда послезавтра.
– Он не уйдет отсюда до тех пор, пока не поцелует мне сапоги, – предупредил барон. – Или пока его не вынесут отсюда ногами вперед.
– Да поцелует, куда он денется, – заверил его Рейвен.
– Даже не мечтай, – процедил Кентон. – Я скорее отправлюсь отсюда в могилу.
– Значит, отправишься, – все так же невозмутимо согласился граф. – Такой вариант нас тоже вполне устроит.
Я молча следила со своего места за тем, как они удаляются с площади. И лишь после того, как топот шагов перестал доноситься до моих ушей, снова подошла к Кентону.
– Ты идиот! – закричала на него я. – Что тебе стоило немножко ему подыграть?
– Подыграть?! – яростно переспросил он. – По-твоему, я должен был унижаться перед этим крысенышем?!
– Запомни раз и навсегда: человека унижает не то, что он делает, а то, как он это делает, – рассерженно заявила я. – Можно и ноги поцеловать так, чтобы остаться при этом на высоте.
– Что-то я в этом сомневаюсь.
