Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Гордись же ты, надменный росс!
Свободное печати слово
Под алебардою Каткова
Преображается в донос.

            Пусть твой зоил тебя не признает,
Мы верим в твой успех блистательный и скорый:
           Лишь «нива» та дает хороший плод,
           Навоза не жалеют для которой.

Я Марса одного недавно назвал Марсом…
Ну, кажется, скромней не может быть печать,
Но Марс обиделся и просто лютым барсом
            Хотел меня на части разорвать.
Ведь после этого житья нет в божьем мире,
Ведь после этого, отбросив всякий фарс,
            Нельзя хулить «картофеля в мундире»,
Чтоб не обиделся иной мундирный Марс.

Коротенькие мысли, коротенькие строчки,
Клубничные намеки от точки и до точки,
Широкие замашки и взгляд мещански-узкий,
Язык преобладающий — не русский, а французский;
Легко всё очень пишется и без труда читается,
И из голов читателей тотчас же испаряется.

Для чего на небе звезды?
Много толков я слыхал.
Но верней всех заключенье
Сделал прусский генерал.
Долго он смотрел на небо
И решил загадку сам:
«Вероятно, за отличье
Даны звезды небесам».

По паре ног у них двоих,
Теперь же, видя вкупе их,
Два автора, на удивленье многим,
Являются одним четвероногим.

В поэте этом скромность мне знакома,
Но все-таки я очень поражен:
Свои стихи «Снопами» назвал он.
А где снопы, там и солома.

«Какой прелестный дом! Всё, до пустых безделиц,
Изящно в здании. Сказать могу вперед,
Что множество людей живет в нем…»
                                      — «В нем живет
                     Всего один домовладелец».

«Что за развалины! Скажите, мой любезный:
              Тут разве крысы могут только жить?»
              — «В нем столько жителей, что городок уездный
             Не в состоянье всех их поместить».

Недаром он в родной стране
Слывет «талантом»… по преданьям;
Заглавье вяжется вполне
В его романе с содержаньем.
При чтенье этих «Вешних вод»
И их окончивши, невольно
Читатель скажет в свой черед:
«Воды действительно довольно…»

Раскрыл я Пушкина недавно.
«Поэт, ты сам свой высший суд», —
Он восклицал весьма забавно;
Не ведал он, что дни придут,
Когда и музы приговора
В любом суде не избегут
И уж певцы не запоют
В ответ на громы прокурора:
«Поэт, ты сам свой высший суд!»

«Я дом купил!» — «Ах, очень рад!»
— «Постойте радоваться: вскоре
Он за долги мои был взят».
— «О боже мой, какое горе!»
— «Но адвокат вернул назад
Мне этот дом». — «Вот так удача!»
— «Ну, нет большой удачи в том:
Мой адвокат взглянул иначе
И за „защиту“ взял мой дом».

Кислая осень в окошко врывается.
Дома сидеть невозможно никак:
Выйдешь на улицу — злость разыграется:
Сырость и грязь отравят каждый шаг.
Целые сутки льет дождь с неба хмурого
Некуда деться от сонной тоски,
Будто бы ты все статьи Гайдебурова
Перечитал от доски до доски.

Две силы взвесивши на чашечках весов,
           Союзу их никто не удивился.
           Что ж! первый дописался до «Бесов»,
           До чертиков другой договорился.

Стяжав барковский ореол,
          Поборник лжи и мрака,
В литературе раком шел
          И умер сам от рака.

Кого пленит теперь затея,
Познав земного счастья вес,
Идти дорогой Прометея
И похищать огонь с небес?

Огня такого похищенье
Не дразнит нынешних страстей,
Но тысяч триста без смущенья
Похитит новый Прометей.

Мы перемены в нем дождались,
Но пользы нет и нет пока:
Переменили ямщика,
А клячи прежние остались.

«Я внук Карамзина!» —
Изрек в исходе года
Мещерский. «Вот те на! —
Прошел такого рода
Гул посреди народа.—
При чем же тут порода?
И в наши времена —
В семье не без урода».

Они под звон нестройных лир
Поют и вяло и туманно
Иль, как швейцарский старый сыр,
Слезятся только беспрестанно.

Мировой судья Трофимов за известные деянья
Скоро будет вместо штрафа иль другого наказанья
Приговаривать виновных всех спектакля на два, на три,
Чтоб виновный до конца их в этом высидел театре.

Я вместо всякого письма
Тебе шлю Пушкина изданье.
В нем есть Геннади примечанья:
Фу, братец, сколько в них… — Ума,
Ты думаешь, поди? А я так
В них больше вижу опечаток.

        Текущей журналистику назвать,
Конечно, можем мы, и это правда сущая:
                   Она поистине «текущая»,
                               Но только вспять.

Он всюду тут как тут, живет во весь карьер,
          Он новости до их рожденья слышит,
Он за два месяца уж чует, например,
          Кто женится и кто на ладан дышит…
          À livre ouvert[89] играет он и пишет
          И даже врет à livre ouvert.

Ведя журнальные дебаты,
Страшись одной ужасной казни:
Того гляди, из неприязни
Укусишь самого себя ты
И сгибнешь от водобоязни.

Не дается боле слава
Бедной музе Болеслава,
И она, впадая в детство,
Избрала плохое средство
Отличиться перед россом
Обстоятельным доносом.

На днях, влача с собой огромных два портсака,
Приплелся он в вокзал; с лица струился пот…
«Ему не донести!» — вкруг сожалел народ,
        И только лишь какой-то забияка
        Сказал: «Не беспокойтесь — донесет!..»