Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Хвостова кипа тут лежала,
А Беранже не уцелел!
За то его собака съела,
Что в песнях он собаку съел!

Наш приятель Пушкин Лев
         Не лишен рассудка,
Но с шампанским жирный плов
         И с груздями утка
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
        Силою желудка.

В чем разноречит он с читателем своим?
Он пишет: «С нами бог!», тот говорит: «Бог с ним».

«Ты знаешь, Фирс было отправился в дорогу,
Но заболел…» — «И что ж?» — «И душу отдал
                                                                              богу».
— «Возможно ли? А я так верить не хотел,
                          Чтоб душу он имел».

              На днях Фирс умер; вы велите
Мне участь жалкую покойника воспеть.
Извольте! Я готов, но что мне петь, скажите?
Ну! жил на свете Фирс, и Фирса боле нет!

В сужденьях наших вечно: или
Идет о Клите слух такой —
Он добр, как фабулист Василий,
Он зол, как комик Стиховской.
И о тебе различны мненья:
Иные, господин Тучков,
Толкуют: глуп ты от рожденья,
Другие: глуп ты от стихов.

Кто смеет разглашать в народе,
Что совершенства нет в природе?
Вступись за честь свою, Герод!
Явись и докажи собою,
Что ты и телом и душою
Пресовершеннейший… урод.

Оставя кредиторов полк,
Дамон скончался в прошлом годе;
Один он только отдал долг,
То есть последний долг природе.

Блеснул на западе румяный царь природы.
                  И изумленные народы
                         Не знают, что начать:
                  Ложиться спать или вставать.

Не может быть, чтоб крал ты, Клит, стихи чужие;
Но… Музы Памяти ведь дочери родные.

У Пиндовой скалы, под камнем, мхом покрытым,
             Здесь чудака положен прах;
             Чтоб быть презренным и забытым,
             Он целый век провел в трудах.

Ир в крайней нищете клял свой ужасный рок.
Тут добрый человек, над Иром сжалясь вчуже:
«Что ж? — утешал его. — Ведь бедность не порок», —
                   «То правда, но гораздо хуже».

               Я трудность переводов знаю,
               В них есть достоинства свои;
Но, твой прочтя, равно потерянным считаю
              Рай, время и труды твои.

Простоном выдана книжонка предурная,
А раскупается как опыт мастерской.
                          Простону выгода двойная:
От глупости своей и глупости людской.

Земля! дави его. Нескладные громады
Настроив, сам тебя давил он без пощады.

Один мудрец сказал, хотя и не в стихах:
«Найди друзей — найдется клад в друзьях».
Я то же повторю обратными словами:
«Найди ты клад — друзья найдутся сами».

Граф Ладов всё имел: поместья, титлы громки;
Он предкам должен всем, а чем ему потомки?

Когда в собранье толстый Брут
Появится с своей женою,
Кто, видя их, не скажет: врут,
Чтоб не сошлась гора с горою.

Плут, если не дурак, то воровством живет;
Необличенный вор сейчас разбогатеет;
Богач не станет красть, за балом бал затеет,
Так, долго ль до греха, и честным прослывет.

Вот Сафо новая! Не надо
Бояться ей морских валов:
Фаон бы бросился с Левкада,
Чтоб не слыхать ее стихов.

Фрол славой фабулиста дышит,
И басни отдал он в печать.
Когда уже Крылов не пишет,
Животные должны б молчать.

Клеон, на критиков вооружаясь бранью,
           Грозит принудить их к молчанью.
И заставляет всех от книг своих зевать
           Забавный способ рот зажать.

Судья Грабилин занемог
И лекаря, призвав скорее,
Просил, чтобы ему помог,
Пиявицы приставя к шее.
Врач, усумнясь, сказал: «Но мне,
Пиявки ставить — денег трата,
Ведь вряд ли примутся оне
На коже своего собрата».

«Пиши, пожалуйста, ты умными ослов», —
Эзопа убеждал осел-нравоучитель;
Что ж Ксанфов отвечал затейливый служитель?
«Нет! я ведь не осел, а ты не баснослов».

По смерти Фрола Простина́
Продажа книг возвещена;
Все новенькие, как с иголки,
И все с обрезом золотым:
Покойник, набивая полки,
Ни разу не коснулся к ним.

Не позавидуем мы части
Зоилов пасмурных и злых:
Мы терпим от своей напасти,
Они — от счастия других.

          Зачем сердиться на Панфила?
          Что шутит он, не вижу зла;
Зато уж и над ним природа подшутила,
          Что человеком создала.

От нимфы мстительной рогами
За то наказан Актеон,
Что видел дерзкими очами,
Чего б не должен видеть он.
Елены же супруга ими
Украсил лоб Венерин сын
За то, что видел он с другими,
Что видеть должен был один.

«Который год тебе, признайся?»
— «Не больше сорока пяти».
— «Смотри же, брат, остерегайся,
Чтоб ты не умер… двадцати».