Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

На сосне хлопочет дятел,
У сорок дрожат хвосты…
Толстый снег законопатил
Все овражки, все кусты.

Чертов ветер с хриплым писком,
Взбив до неба дымный прах,
Мутно-белым василиском
Бьется в бешеных снегах.

Смерть и холод! Хорошо бы
С диким визгом взвиться ввысь
И упасть стремглав в сугробы,
Как подстреленная рысь…

И выглядывать оттуда,
Превращаясь в снежный ком,
С безразличием верблюда,
Занесенного песком.

А потом — весной лиловой —
Вдруг растаять… закружить…
И случайную корову
Беззаботно напоить.

В старинном городе чужом и странно близком
Успокоение мечтой пленило ум.
Не думая о временном и низком,
По узким улицам плетешься наобум…

В картинных галереях — в вялом теле
Проснулись все мелодии чудес
И у мадонн чужого Боттичелли,
Не веря, служишь столько тихих месс…

Перед Давидом Микеланджело так жутко
Следить, забыв века, в тревожной вере
За выраженьем сильного лица!

О, как привыкнуть вновь к туманным суткам,
К растлениям, самоубийствам и холере,
К болотному терпенью без конца?..

В чужой толпе,
Надевши шляпу набекрень,
Весь день
Прогуливаю лень
По радостной тропе.

Один! И очень хорошо.
Ловлю зрачки случайных глаз,
Клочки каких-то странных фраз,
Чужую скуку и экстаз
И многое еще.

Лежат в свободном чердаке
Семьсот ребячеств без табу,
Насмешка, вызов на борьбу
И любопытство марабу,
Как бутерброды на доске.

Одно сменяется другим.
Заряд ложится на заряд.
Они в бездействии лежат,
А я ужасно рад —
Я вольный пилигрим!

Хочу — курю, хочу — плюю,
Надевши шляпу набекрень,
Весь день прогуливаю лень
И зверски всех люблю!

В генуэзском заливе,
Как сардинка, счастливый,
             Я купаюсь, держась за веревку.
Плещет море рябое,
И в соленом прибое
             Заплетаются ноги неловко.

Синьорины с кругами
Подымают ногами
             Водопады клокочущей пены.
И купальные ткани,
Обвисая на стане,
             Облепляют худые колена.

Выхожу из купальни.
Взор на парусе дальнем
             Задержался любовно и жадно…
Хорошо на лоханке
У рыбацкой стоянки
             Мирно думать под аркой прохладной.

Страшно важные люди
Загорелые груди
             Наклоняют над дымной смолою.
Чинят сети и барки
И медянкою яркой
             Молча красят борта над водою.

Как значительны лица!
В стороне кружевницы
             Быстро нитки сплетают в узоры.
В жгучем солнечном свете
Голоногие дети,
             А вдали пыльно-сизые горы.

Вспыхнул голод-обжора…
Накупил помидоров —
             Жадно в мякоть вонзаются зубы.
Пальмы перья раскрыли.
Запах соли и пыли.
             Спят домов светло-пестрые кубы.

Куцый, курносый и жирный
Виктор-и-Эммануил,
В позе воинственно-мирной,
Глазки в залив устремил.

Пальмы вокруг постамента
И фонари по углам.
В ближней харчевне поленту
С мухами ем пополам.

Терпнет язык от киянти —
Третья уж фляжка пуста.
Мухи, отстаньте, отстаньте!
Лезьте соседу в уста…

Вон он на скатерти липкой,
Губы развесив, уснул.
Треплется ветер негибкий,
С моря — то шорох, то гул.

Рдеют ликеры на полках.
Хмурится угол-жерло.
Вдруг огневые иголки
Солнце к нему провело.

Занавес сальный и грязный
Вздулся, — и сбоку видны
Дремлющий мул безобразный
И полисмена штаны.

Эй! Синьорина Беллина!
Новую фляжку и фиг.
Пусть угасает невинно
Миг, спотыкаясь о миг…

Солнце жарит. Мол безлюден.
Пряно пахнет пестрый груз.
Под водой дрожат, как студень,
Пять таинственных медуз.
Волны пухнут…

Стая рыб косым пятном
Затемнила зелень моря.
В исступлении шальном,
Воздух крыльями узоря,
Вьются чайки.

Молча, в позе Бонапарта,
Даль пытаю на молу.
Где недавний холод марта?
Снежный вихрь, мутящий мглу?
Зной и море!

Отчего нельзя и мне
Жить, меняясь, как природа,
Чтоб усталость по весне
Унеслась, как время года?..
Сколько чаек!

Солнце жжет. Где холод буден?
Темный сон случайных уз?
В глубине дрожат, как студень,
Семь божественных медуз.
Волны пухнут…

Если низко склониться к воде
И смотреть по волнам на закат —
Нет ни неба, ни гор, ни людей,
Только красных валов перекат…

Мертвый отблеск… Холодная жуть,
Тускло смотрит Со дна глубина…
Где же лодка моя и гребец?
Где же руки, и ноги, и грудь?

О, как любо, отпрянув назад,
Милый берег глазами схватить,
Фонарей ярко-желтую нить
И пустынного мола черту!

Если летом по бору кружить,
Слышать свист неведомых птиц,
Наклоняться к зеленой стоячей воде,
Вдыхать остро-свежую сырость и терпкие смолы
И бездумно смотреть на вершины,
Где ветер дремотно шумит,—
            Так все ясно и просто…

Если наглухо шторы спустить
И сидеть у стола, освещенного мирною лампой,
Отдаваясь глубоким страницам любимых поэтов,
И потом, оторвавшись от букв,
Удивленному сердцу дать полную волю,—
            Так все ясно и близко…

Если слушать, закрывши глаза,
Как в притихшем наполненном зале
Томительно-сдержанно скрипки вздыхают,
И расплавить, далекому зову вверяясь,
Железную горечь в туманную боль,—
            Так все ясно и свято…

Гигантские спички,
Стволы без коры,
Легли к перекличке
На склоне горы.

Визжат лесопилки
И ночью, и днем,
И брызжут опилки
Янтарным дождем.

Колеса кружатся.
Под запах смолы
Покорно ложатся
Сухие стволы.

Пахучи и плоски
Не мало уж лет
Веселые доски
Родятся на свет…

Изжарились крыши,
Сверкает ручей,
А солнце все выше
И все горячей.

У старого моста
В одежде простой
Огромного роста
Кирпичный святой.

Сжимает распятье
В сладчайшей тоске.
Вон пестрые платья
Мелькнули в леске:

Три пасторских дочки
Ушли от жары
И вяжут веночки
Под склоном горы.

По пыльной дороге,
Согнувшись, как хлыст,
И скорчивши ноги,
Несется циклист.

Полощатся утки,
Теленок мычит,
Сквозят незабудки
И солнце горит.