Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

            Ты прав! Равны у нас движенья;
При виде низкого и злого дурака
У каждого с сердцов подъемлется рука
           И опускается с презренья.

Булгарин, убедясь, что брань его не жалит,
Переменил теперь и тактику и речь:
                          Чтоб Грибоедова упечь,
Он Грибоедова в своем журнале хвалит.
Врагов своих не мог он фонарем прижечь,
То хоть надеется, что, подслужась, обсалит.

Педантствуй сплошь, когда охота есть,
В глаза невежд кидай школярной пылью,
В цитатах весь старайся Рим известь,
Чтоб пособить природному бессилью;
Но не острись! Приемля вчуже боль,
Мы чувствуем, твои читая шутки,
Как на руке, над ними мучась сутки,
Тугим пером ты натрудил мозоль.

Ошибку у меня поймав, тотчас с улыбкой
Спешите вы о ней трубить в трубы молвы;
Согласен! Я пишу с ошибками… Но вы,
                 Вы вряд не пишете ль ошибкой.

Сорвавшейся с пера ошибкою моею
Живете, скромники, вы несколько уж лет;
Я вашей трезвости ценить пример умею
И каюсь, что с меня больших вам взяток нет;
Но критикам верней ваш навык хлебосольный,
И с вашего стола для жадных их потреб
От щедрой глупости к несчастным сердобольный
                         Идет насущный хлеб.

            Пред хором ангелов семья святая
                      Поет небесну благодать,
                             А здесь семья земная
По дудке нас своей заставит всех плясать.

В журналах наших всех мыслителей исчисли.
В журналах места нет от мыслей записных;
В них недостатка нет, но в мыслях-то самих
                 Недостает чего-то: мысли.

Недаром, мимо всех живых и мертвецов,
Он русским гением пожалован в Париже,
Отделкой языка, сказать и я готов,
Он к Сумарокову из всех новейших ближе,
А творчеством, огнем и полнотой стихов
Он разве малым чем Хераскова пожиже.

Друзья, не станем слишком строго
Творенья Глинковы судить.
Стихи он пишет ради бога,
Его безбожно не хвалить!

Кто будет красть стихи твои?
Давно их в Лете утопили;
Иль их, забывшися, прочли,
Иль, прочитавши, позабыли!

Шутя друг муз, но ремеслом друг хмелю,
С попойки встал и тут же слег в постелю;
Жена в слезах послала за врачом;
Приходит врач и с гробовым лицом
Проговорил: «Сообразя догадки,
Здесь нахожу с ознобом лихорадки
И жажды жар; но мудрый Иппократ
Сперва велит нам жажды пыл убавить…»
Больной на то: «Нет, нет, пустое, брат.
Сперва прошу от холода избавить,
А с жаждой сам управиться я рад».

Двуличен он! — Избави боже!
Напрасно поклепал глупца:
На этой откровенной роже
Нет и единого лица.

Людской семьи не зная таин,
Зовешь ты братьями людей;
Будь так, но затверди верней,
Что первородный брат был Каин.

Есть Карамзин, есть Полевой,—
           В семье не без урода.
           Вот вам в строке одной
Исторья русского народа.

Что пользы в том, что ты речист,
Что корчишь важную осанку?
Историк ты и журналист,
Панегирист и пародист,
Ты — всё… и всё ты наизнанку!

Бессильный враг, ты тупо жалишь:
Раздолье, смех твоим врагам;
Бездушный друг, ты глупо хвалишь:
Беда и страх твоим друзьям.

Как спорить с Полевым, когда сей критик чуткий
Рассудит, охая, что я тяжел на шутки?
Быть может… Тяжела ль иль нет моя рука,
Вернее знают всех про то его бока.

Вот враль! подобного ему не знаю чуда!
Врет словом, врет пером; не объясните ль вы,
Откуда он берет всю эту дрянь? — Откуда?
                            Да всё из головы.

«Чем занимается теперь Гизо российский?»
— «Да, верно, тем же всё: какой-нибудь подпиской
На книгу новую, которую — бог даст —
Когда-нибудь и он напишет да издаст».

«Пусть говорят, что он сплетатель скучных врак,
Но публики никто, как он, не занимает».
— «Как — публики? Бог весть кто вкус ее узнает?» —
                 «У публики — вот это так!»

Булгарин — вот поляк примерный,
В нем истинных сарматов кровь:
Смотрите, как в груди сей верной
Хитра к отечеству любовь.
То мало, что из злобы к русским,
Хоть от природы трусоват,
Ходил он под орлом французским
И в битвах жизни был не рад.
Патриотический предатель,
Расстрига, самозванец сей —
Уже не воин, а писатель,
Уж русский, к сраму наших дней.
Двойной присягою играя,
Подлец в двойную цель попал:
Он Польшу спас от негодяя
И русских братством запятнал.

           Синонимы: гостиная, салон.
Недоумением напрасно ты смущен:
Гостиная — одно, другое есть салон.
Гостиную найдешь в порядочном трактире,
Гостиную найдешь и на твоей квартире,
Салоны ж созданы для избранных людей.
Гостиные видал и ты, Видок Фиглярин,
В гостиной, может быть, и ты какой-то барин,
Но уж в салоне ты решительно лакей!

К усопшим льнет, как червь, Фиглярин неотвязный,
В живых ни одного он друга не найдет;
Зато, когда из лиц почетных кто умрет,
Клеймит он прах его своею дружбой грязной.
Так что же? Тут расчет: он с прибылью двойной,
Презренье от живых на мертвых вымещает.
И чтоб нажить друзей, как Чичиков другой,
                  Он души мертвые скупает.

Я знал давно, что подл Фиглярин,
Что он поляк и русский сплошь,
Что завтра будет он татарин,
Когда б за то ему дать грош;
Я знал, что пошлый он писатель,
Что усыпляет он с двух строк,
Что он доносчик и предатель
И мелкотравчатый Видок;
Что на все мерзости он падок,
Что совесть в нем — истертый знак,
Что он душой и рожей гадок;
Но я не знал, что он дурак.
Теперь и в том я убедился.
Улика важная: нахал,
Спасибо, сам проговорился
И в глупости расписку дал.
Сказал я как-то мимоходом,
И разве в бровь, не прямо в глаз,
Что между авторским народом
Шпионы завелись у нас;
Что там, где им изменит сила
С лица на недруга напасть,
Они к нему подходят с тыла
И за собою тащат в часть;
Что страшен их не бой журнальный,
Но что они опасны нам,
Когда жандарм или квартальный
В их эпиграммах пополам.
Ему смолчать бы, как смолчали
Другие, закусив язык.
Не все ж бы тотчас угадали,
Кто целью был моих улик.
Но он не вытерпел, ответил
И сдуру ясно доказал,
Что хоть в кого бы я ни метил,
А прямо в лоб ему попал.