Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви

Сегодня ценят мужики

уют, покой и нужники;

и бабы возжигают сами

на этом студне хладный пламень.

Теперь другие, кто помоложе,

тревожат ночи кобельим лаем,

а мы настолько уже не можем,

что даже просто и не желаем.

В лета, когда упруг и крепок,

исполнен силы и кудрей,

грешнейший грех – не дёргать репок

из грядок и оранжерей.

По весне распустились сады,

и ещё лепестки не опали,

как уже завязались плоды

у девиц, что в саду побывали.

Многие запреты – атрибут

зла, в мораль веков переодетого:

благо, а не грех, когда ебут

милую, счастливую от этого.

Природа торжествует, что права,

и люди, несомненно, удались,

когда тела сошлись, как жернова,

и души до корней переплелись.

Рад, что я интеллигент,

что живу светло и внятно,

жаль, что лучший инструмент

годы тупят невозвратно.

Давай, Господь, решим согласно,

определив друг другу роль:

ты любишь грешников? Прекрасно.

А грешниц мне любить позволь.

Молодость враждебна постоянству,

в марте мы бродяги и коты;

ветер наших странствий по пространству

девкам надувает животы.

Не почитая за разврат,

всегда готов наш непоседа,

возделав собственный свой сад,

слегка помочь в саду соседа.

Мы в ранней младости усердны

от сказок, веющих с подушек,

и в смутном чаянье царевны

перебираем тьму лягушек.

Назад оглянешься – досада

берёт за прошлые года,

что не со всех деревьев сада

поел запретного плода.

От акта близости захватывает дух

сильнее, чем от шиллеровских двух.

Готов я без утайки и кокетства

признаться даже Страшному суду,

что баб любил с мальчишества до детства,

в которое по старости впаду.

Я в молодости книгам посвящал

интимные досуги жизни личной

и часто с упоеньем посещал

одной библиотеки дом публичный.

Когда тепло, и тьма, и море,

и под рукой крутая талия,

то с неизбежностью и вскоре

должно случиться и так далее.

Как давит стариковская перина

и душит стариковская фуфайка

в часы, когда танцует балерина

и ножку бьет о ножку, негодяйка.

Случайно встретившись в аду

с отпетой шлюхой, мной воспетой,

вернусь я на сковороду

уже, возможно, с сигаретой.

Едва-едва покой устроим —

опять в нас целится Амур,

и к недосыпу с перепоем

приходит сизый перекур.

И здесь, и там возни до чёрта,

и здесь, и там о годах стон,

зато в отличие от спорта

любви не нужен стадион.

Спутница, любовница и мать,

слушатель, болельщик, оппонент —

бабе очень важно понимать,

кто она в мелькающий момент.

Свистят ветра, свивая вьюгу,

на звёздах – вечность и покой,

а мы елозим друг по другу,

томясь надеждой и тоской.

Повадка женщины изменчива,

поскольку разнится игра

подруги дня, подруги вечера,

подруги ночи и утра.

Мне часто снится чудный сон,

кидая в дрожь и мистику:

что женских юбочек фасон

опять вернулся к листику.

Нас как бы время ни коверкало

своим наждачным грубым кругом,

не будь безжалостен, как зеркало,

и льсти стареющим подругам.

В связи с успехами науки

и от космических причин

сегодня бабы влезли в брюки,

а завтра – выебут мужчин.

Он к умным бабам с дружбой лез,

духовной жаждою взыскуем,

но дружбу вмиг поганил бес,

оборотясь его же хуем.

Не страшно мне адских заслуженных мук —

я кинусь в котёл безмятежно,

страшнее звонки от вчерашних подруг,

упрёки лепечущих нежно.

Девицы созревают раньше сроков,

заложенных природой в них самих,

и опыт преждевременных уроков

пленительно просвечивает в них.

Из вина и дыма соткан

мой тенистый уголок,

а внутри лежит красотка,

залетев на кайф-о-клок.

Пренебрегая слишком долго

игрой супружеского долга,

не удивляйся, что жена

с утра слегка раздражена.

Поскольку мир – сплошной бардак,

в нём бабы ценятся везде;

искусство бабы – это как,

а ум – кому, когда и где.

Ещё природа властна надо мной,

и сладко мне прельстительное рабство,

когда вдруг оживляешься весной

и дикое в душе клокочет блядство.

Люблю замужних, разведённых,

отпетых, падших, роковых,

пропащих, шалых, забубённых

и просто баб как таковых.

Спеши, подруга! Ветер лет

несёт нам осень вместо лета,

уже и лес полураздет,

а ты, дружок, ещё одета.

А помнишь, как, из губ напившись яда,

подруга от любви изнемогала

и, слепо бормоча: «Оставь, не надо»,

расстёгивать застёжки помогала?

Бери меня, мотив, томи, зови,

тянись неодолимо и протяжно;

все песни мы поём лишь о любви,

а к Богу или дьяволу – неважно.

Судьба отнюдь не полностью и строго

во всём руководится небесами:

супруга нам даруется от Бога,

подруг должны разыскивать мы сами.

Ах, любовь, хладнокровным ты – примус,

и становится мужествен трус,

даже минус, возлёгши на минус,

от любви превращается в плюс.

Подумав к вечеру о вечности,

где будет холодно и склизко,

нельзя не чувствовать сердечности

к девице, свежей, как редиска.

Поэты любят бабьи ласки

помимо ласк ещё за стих,

в котором, их предав огласке,

переживут вторично их.

Отчизны верные сыны,

горячим рвением полны,

отчизны верных дочерей

мы превращаем в матерей.

Я не распутник по природе,

но и невинность не храню,

в безгрешной плоти дух бесплоден

и разум сохнет на корню.

Вполне собою лишь в постели

мы можем быть, от века прячась,

и потому на самом деле

постель – критерий наших качеств.

Знать важно – с кем, важны последствия,

а также степень соответствия;

когда учтён весь этот ряд,

то ебля – вовсе не разврат.

Если в бабе много чувства

и манерная манера,

в голове её – капуста

с кочерыжкой в виде хера.

Порой нисходит Божья милость,

и правда сказке подражает:

недавно мне соседка снилась,

и вот на днях она рожает.

Не пузырись ума отравой,

когда выходишь замуж, дева:

от бабы, слишком часто правой,

мужик быстрей идёт налево.

Дни бегут, как волны речки,

жизненным фарватером,

то ебёшься возле печки,

то – под вентилятором.

Учил великий Аристотель,

а не какой-нибудь балбес,

что похотливость нашей плоти —

совсем не грех, а дар небес.

Заметил некогда Сенека,

явив провиденье могучее,

что лишь законченный калека

не трахнет женщину при случае.

Как объяснил друзьям Эсхил,

заплакав как-то ближе к ночи:

«Когда мужик позорно хил,

его супругу жалко очень».

Когда учёная Аспазия

плоды наук в умы внедряла,

то с мужиками безобразия

на манускриптах вытворяла.

Напрасно мучился Конфуций,

пытаясь к разуму воззвать:

«Не надо свой отросток куцый

куда ни попадя совать!»

Увы, красавица, как жалко,

что не по мне твой сладкий пряник:

ты персик, пальма и фиалка,

а я давно уж не ботаник.

Когда любви нахлынет смута

на стариковское спокойствие,

Бог только рад: мы хоть кому-то

ещё доставим удовольствие.

А в кино когда ебутся —

хоть и понарошке, —

на душе моей скребутся

мартовские кошки.

С высот палящего соблазна

спадая в сон и пустоту,

по эту сторону оргазма

душа иная, чем по ту.

Таким родился я, по счастью,