Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы прострации
Вторник, 22 апреля
Позвонил отец из дома и попросил принести «ту банку с фасолью».
— Зачем она тебе? — поинтересовался я.
— Это что, допрос? — разорался он. — Ты теперь работаешь на хреново ЦРУ?
Абсурдно резкая реакция на столь простой вопрос. Я понес ему банку. Бретт сидел дома с отцом. Матери не было, но ее незримое присутствие ощущалось: на дверцу холодильника она прилепила листок бумаги размером А4, на котором крупными черными буквами было написано:
ДЖОРДЖ! НИЧЕГО НЕ РЕШАЙ БЕЗ МЕНЯ!Я обратил внимание отца на эту записку:
— Ты прочел?
— Да, и решил ее игнорировать, — с вызовом ответил он.
— Меня тошнит от того, как папина как бы семья с ним обращается, — вмешался Бретт. — Попробуй заглянуть дальше инвалидной коляски, Адриан. Папа вполне способен принимать решения, он разумный человек.
— Поэтому он думает, что в «Улице коронации» показывают не актеров, но реальных жителей этой улицы?
Четверг, 24 апреля
Почему теперь все употребляют слово «неприемлемый»? Утром раздраженная женщина позвонила в прямой эфир «Вкуса жизни»:
— Я считаю абсолютно неприемлемым то, что банки играют в рулетку на наши деньги!
В вечерних «Новостях Восточных Центральных графств» после удручающего репортажа о расчлененном теле, найденном в передвижном мусорном баке в пригороде Ноттингема, полицейский сказал:
— Это тихий жилой район, отчего подобное преступление становится тем более неприемлемым.
Интервью с жителем этого ставшего печально знаменитым пригорода:
— Я заметил, что бак простоял на тротуаре три дня, что безусловно неприемлемо.
Суббота, 26 апреля
Увидел в окно, как Бернард на всех парах несется к дому. Заметив меня, он помахал мне чем-то, что при ближайшем рассмотрении оказалось годовой подшивкой комиксов «Медвежонок Руперт». Глянув на обложку, я сразу понял, почему Бернард так спешил. Руперт был бурым, а в выходных данных значился 1973 год.
В том же году издатели изменили цвет медвежонка на белый, бурых выпусков было отпечатано очень немного. То есть редкие издания с бурым Рупертом для книжного дилера все равно что Святой Грааль.
— Я нашел их на распродаже домашнего имущества в саду викария. Искал пару приличных штанов и вдруг зацепил глазом вот это. Состояние идеальное, никто в них никогда не заглядывал.
И верно, комиксы были как новенькие.
— Сдается, тот, кому их подарили, разделял мое мнение касательно сиятельного медвежонка, — хмыкнул Бернард.
— И каково же твое мнение?
— Ну, он был слегка дегенератом, разве нет? Медведь с серьезным пристрастием к наркоте. Подозреваю, это были галлюциногенные субстанции.
Бернард бережно листал страницы, на которых Руперт переживал одно странное приключение за другим на фоне еще более причудливых пейзажей, сильно смахивающих на картины Дали.
Открыв сайт книжных дилеров, я принялся вводить информацию.
— Сколько ты за них заплатил?
— Я купил подшивку Руперта, пару трикотиновых брюк и галстук в полоску. Божий одуванчик за складным столиком взял за все про все девяносто пенсов.
Увидев сумму, за которую был продан Руперт 1973 года на недавнем аукционе, я предупредил Бернарда:
— Если тебе прописали таблетки от сердца, самое время принять лекарство… Шестнадцать тысяч фунтов!
Бернард сел и закурил.
— Не может быть, — охнул он. — Я всегда был последним в очереди, когда госпожа Удача раздавала подарки.
Мы похлопали друг друга по спине, как это принято у мужчин. А потом я заставил его завернуть драгоценное издание в кухонное полотенце и положить в пакет.
— Я должен тебе за жилье и питание, начиная с Рождества, — сказал Бернард.
— Ты каждую неделю давал мне денег из пенсии, — возразил я.
— Тогда, кореш, я куплю тебе что-нибудь для обустройства твоей земли.
Позвонил мистеру Карлтон-Хейесу с известием о подшивке с бурым Рупертом. Оправившись от потрясения, он сказал, что знаком с одним американским коллекционером, который «дорого бы дал, чтобы обзавестись подобным изданием».
Как поживает Лесли, осведомился я и после короткой паузы услышал:
— У Лесли все замечательно, а как вы, дорогой мой?
Чувствую себя лучше, сказал я, и в основном занимаюсь тем, что возделываю мой участок земли.
— Полагаю, вы прочли «Уолдена» Торо?
— Эта книга лежит на тумбочке у моей кровати.
Когда я опустил трубку, Бернард спросил:
— Ты готов разобраться с книгами, что дал нам мистер К.-Х.?
Я кивнул. Затем полдня мы разбирались с относительно ценными книгами из магазина. Отобрав те, что оставляем себе, остатки решили продать через Интернет.
— Видишь, приятель, мы опять можем называться книготорговцами, — радовался Бернард.
Воскресенье, 27 апреля
Бретта никто не видел уже два дня! Боюсь, между банкой из-под фасоли и его исчезновением существует прямая связь.
Мать думает, что банка до сих пор у меня. Отец умолял ничего ей не говорить.
Много ли денег там было, поинтересовался я.
— Слишком много, — мрачно ответил отец.
Понедельник, 28 апреля
Я отправлял посылку Гленну в Афганистан (обувная коробка, заполненная доверху: носки, зубная паста, фруктовый мармелад, слоенки с сыром, рисунок от Грейси, письмо от моей матери, крем для бритья, сухое печенье «Риц» и пирог со свининой «Уолкерс»), когда на почту вошла Кэтлин Болдри, одна из воинствующих школьных поварих. Она размахивала петицией, гневно обличающей муниципалитет, который разрешил Фэрфакс-Лисетту устроить парк сафари.
— Никто из нас не сможет чувствовать себя в безопасности, когда львы и тигры разгуливают на свободе, — поддержала протест Венди Уэллбек.
— А движение? Сколько машин прибавится! — выкрикнула стоявшая передо мной женщина с кислой физиономией.
— Говорят, там будут жирафы, — вставил я.
— Жирафы! — изумился кто-то в очереди.
— Только жирафов не хватало! — возмутилась миссис Голайтли. — С их длинными шеями легко подглядывать за людьми.
— Здесь не Африка! — прохрипел согбенный старикан.
— Мы должны пойти маршем на Фэрфаксхолл, — подал идею Тони Уэллбек, — и заявить Фэрфакс-Лисетту, что деревня против.
— Будет куда эффектнее, если провести марш ночью с горящими факелами, — в шутку добавил я.
Однако мое предложение получило горячую поддержку присутствующих, что меня несколько встревожило. Согбенный старик вызвался изготовить факелы, он набил на них руку, участвуя в подготовке спектакля «Призрак оперы», сыгранного местной труппой в крепостном рву Фэрфаксхолла. Беспокоясь о Георгине и Грейси, я сказал:
— Ну, мы же не станем поджигать особняк.
И в очереди тут же нашлись отчаянные головы, ратующие за политику выжженной земли, однако Тони Уэллбек сумел их утихомирить. В итоге мы договорились встретиться в 8 вечера на лужайке перед «Медведем».
— Ровно в двадцать ноль-ноль, — уточнил Тони, — сверьте часы.
Когда очередь рассосалась, я заметил, что полки на почте выглядят как-то голо, исчезли даже правительственные брошюры с советами на все случаи жизни. Я выразил свое удивление, на что Венди Уэллбек сказала:
— Мы в списке на закрытие. Мы написали заявление с просьбой оставить нас, но надежды мало.
Я сообщил им, что хорошо знаком с Пандорой Брейтуэйт, нашим парламентским депутатом, и имею на нее влияние.
— Да, мы слыхали, что вы с ней трахаетесь, — брякнула почтарка.
— Венди! — прикрикнул на жену Тони Уэллбек. — Понимаю, ты удручена, но это еще не повод, чтобы опускаться до столь неприличных выражений с беседе с уважаемым клиентом.
— Прошу прощения, мистер Моул, — извинилась Венди. — Мы сами не свои в последнее время. Эта почта — не только наше место работы, но и наш дом.
То, что задумывалось как факельное шествие представителей Мангольд-Парвы, благодаря Интернету вылилось в масштабную акцию. Желание поучаствовать выразили следующие организации: Фонд охраны дикой природы, «Дети в беде», Лига защиты барсуков, «Народ против зоопарков» (НПЗ), Социалистическая рабочая партия, «Друзья жирафов» (Великобритания), Альянс налогоплательщиков (Лестерское отделение), «Помощь диким животным», Лестерское общество охраны летучих мышей, «Борзые в опасности», Международная опека попугаев и «Тигры среди нас».
Протестующие начали прибывать засветло. Очень скоро обочины Гиббет-лейн и прилегающие дороги были забиты припаркованными машинами.
