Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы прострации
К концу нашей встречи коробка с платками была почти пуста, а корзина для мусора наполовину заполнена мокрыми бумажками.
Провожая меня до двери, Марта подытожила:
— У вашей депрессии, Адриан, основательные причины. Возможно, в следующий раз мы сумеем хорошенько их обсудить.
Я заверил ее, что на следующей неделе не буду хныкать все отмеренные нам пятьдесят минут, и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
Мне нравятся такие женщины. Хотя одному из моих первейших требований — тонкие запястья и лодыжки — Марта не соответствовала, но у нее волнистые каштановые волосы и лицо как на старинных фотографиях. Одета она была в просторную одежду разных оттенков серого, поэтому о ее фигуре мне трудно судить.
В машине я спросил мать, что ей известно о Марте.
— У нее взрослые дети, — ответила мать, — а муж погиб под лавиной.
— Какое несчастье.
— Да, но это стильный способ умереть.
— Все зависит от того, на каком лыжном курорте он погиб. Если на стильном, то да.
— Какой же ты чертов сноб, — буркнула мать.
— А ты говоришь «ашиш» вместо «гашиш». И ведь не потому, что ты француженка, верно?
До дому мы доехали в молчании.
Когда я вылезал из машины, мать остановила меня:
— Не расскажешь, чем вы занимались там на терапии?
— Нет.
— Надеюсь, ты не винил в своих бедах меня, — раскипятилась мать. — Может, в первый год я и отталкивала тебя, но потом я постаралась выправить наши отношения, разве нет?
Я опять уселся на пассажирское сиденье:
— Что значит «отталкивала»?
— Когда акушерка принесла тебя, — уныло произнесла мать, — я тут же вернула ей тебя обратно. Я не могла смотреть на тебя, не знала, что с тобой делать. До того я никогда не держала на руках новорожденного. И у меня были большие планы на свой счет.
— И кто же возился со мной?
— Отец. Он взял годовой отпуск. Многие мужчины на его месте слиняли бы, и немало было таких, кто называл его «бабой». В те годы мужчины к младенцам и близко не подходили.
Отпирая входную дверь, я подумал, что в следующий раз мне будет что обсудить с Мартой.
Пятница, 11 апреля
«Медведь» закрылся!
Да, дневник, наш стариннейший паб, в чьем названии и местонахождении увековечены те времена, когда Мангольд-Парва была эпицентром травли медведей, закрыт компанией, владеющей его недвижимым имуществом. Уркхарты уже переехали под Ливерпуль, в городок Киркби, где устроились помощниками-консультантами в паб, который показывали в телепередаче «Самые крутые пабы Британии».
Об этом печальном событии нас с матерью и отцом известила Жюстина из Конно-оздоровительного центра. Притормозила свою лошадь, увидев нас на дороге, как раз когда мы направлялись в «Медведя» пропустить по стаканчику с Бернардом и миссис Льюис-Мастерс.
— Так Уркхартам и надо, — заявил отец. — Чертов пандус к туалету для инвалидов был таким крутым, что без кислородного баллона на эту вершину было не забраться.
— Для деревни это настоящая трагедия, — огорчилась мать. — Больше не осталось мест, где можно напиться среди людей, а не дома в четырех стенах.
— В «Медведе» я праздновала мою помолвку, свадьбу и развод, — с грустью сказала Жюстина. Ее крупная черная лошадь начала трясти головой и перебирать подошвами — или как там называются лошадиные ступни. — Веди себя прилично, Сатана! — прикрикнула Жюстина.
— Она — ваша клиентка? — полюбопытствовал я.
Усмирив кобылу парочкой пинков, Жюстина ответила:
— Мои клиенты — несчастные, измученные люди. Лошади помогают им вновь обрести душевное равновесие.
— А я думал, вы лошадям возвращаете здоровье.
Жюстина рассмеялась:
— В нашем центре сейчас полно страдальцев из финансовой сферы.
— То есть хозяева вселенной теперь чистят у вас конюшни? — уточнил я.
— Да! — веселилась Жюстина. — И платят за это, не скупясь!
Когда они с Сатаной поцокали дальше, отец с горечью воскликнул:
— Вот что называется «легкие деньги»! Показали богатому психу лошадь, потом всучили ему лопату, а он и рад пахать.
У запертой двери «Медведя» мы увидели небольшую толпу скорбящих и среди них Бернарда с миссис Льюис-Мастерс. Я растрогался, заметив, что они держатся за руки.
— Бедная старая Англия снова под ударом, — ораторствовал Бернард. — Разница лишь в том, что на сей раз ее враг не Люфтваффе, а собственное правительство!
Толпа одобрительно загудела. Один из экс-завсегдатаев прокричал тонким старческим голосом:
— Надо чего-то с этим делать!
Толпа загудела еще громче. Однако, поворчав и поплакавшись еще немного, все потихоньку разбрелись, каждый в свою сторону.
Дома я сказал матери, что хотел бы поговорить с отцом наедине. Она привезла его после вечернего чая. Отец был уже в пижаме, с вычищенными зубами и расчесанными остатками волос. Он походил на сморщенного пай-мальчика.
— Что у тебя? — нетерпеливо произнес он. — Я пропускаю мои любимые передачи.
— Хочу поблагодарить тебя за то, что ты делал, когда я был младенцем. Мама призналась мне, что сама бы не справилась.
Порывшись в пижамном кармане в поисках сигарет, отец закурил.
— Твоя мать была тогда как натянутая струна. — Он нахмурился: — Ты же бывал в Норфолке, видел эти жуткие безразмерные небеса и поля, без конца и края. Представь, каково там было жить посреди картофельного поля да еще без телевизора. — Его передернуло. — Неудивительно, что нервы у твоей матери были ни к черту.
— Все равно, папа, спасибо. — Я похлопал его по плечу.
— Да ладно, ты мне сразу приглянулся. И потом, я знал, что рано или поздно Полин оклемается.
Понедельник, 14 апреля
Забрал Грейси из школы. Приготовил ее самое любимое блюдо — поджаренную кукурузу с кубиками красного «Лестерского» сыра и маринованным луком. Теперь, когда я ответствен за нее не целиком и полностью, я не имею ничего против того, чтобы побаловать дочку. И пусть у Георгины голова болит о витаминах и минералах, необходимых ребенку.
Вечером за ней приехал Фэрфакс-Лисетт. Дорогой дневник, мне кажется, Грейси могла бы не столь бурно радоваться его появлению.
Вторник, 15 апреля
Беспокоюсь насчет денег. Пособие по инвалидности не покрывает и половины моей ипотеки, а Бернард скоро съедет вместе со своей пенсией.
Я сидел у окна в гостиной с пером и бумагой и вдруг увидел Саймона, викария. Он шагал по нашей подъездной дорожке, укрываясь под огромным черным зонтом от сильного дождя. Я тяжело вздохнул. Саймон из тех людей, которые еще рот не успеют открыть, а ты уже зеваешь.
Он долго и бестолково суетился, не зная, куда деть мокрый зонт и забрызганный дождем плащ. Когда мы с этим разобрались, викарий сообщил о цели своего визита:
— Мне давно хотелось с вами побеседовать.
Я пригласил его в кухню, поставил чайник.
— Вам известно, — начал викарий, — что крыша в церкви находится в опасном состоянии и ее надо полностью заменить?
— Прежде чем вы продолжите, Саймон, я — атеист без единого пенни за душой.
— Нет, нет, я не денег прошу. Просить уже поздно. Епископ трижды заказывал смету, и каждый раз сумма получалась неподъемной. Так что, боюсь, Святого Ботольфа лишат статуса обители веры и выставят на продажу.
— Нет! — ужаснулся я. — Нельзя отдавать церковь на растерзание модным дизайнерам! Она же прекрасна — эти витражи, истоптанные плиты на полу, запах веков!
— А также прихожане, которых можно по пальцам перечесть, замерзающие зимой трубы и праздник урожая с угощением из консервов, снятых с верхних полок в кладовке, — грустно добавил викарий.
Я слегка смутился, припомнив, как на последний праздник урожая мы отправили Грейси с консервированными виноградными листьями, купленными в афинском аэропорту еще до рождения дочки.
— Вот почему я решил предупредить вас. Поскольку я знаю о вашем искреннем желании упокоиться в ограде Святого Ботольфа…
Я заверил викария, что сумею найти другое место для упокоения, когда придет мой час, и поблагодарил за заботу.
Рассказал Бернарду о том, что Св. Ботольфа закрывают.
— Позор, — отреагировал Бернард. — Как тебе известно, приятель, я — свирепый агностик, но нет краше места, чем Святой Ботольф, где можно посидеть и спокойно подумать. — Он закурил. — Я иногда перебрасываюсь парой слов с этим бедолагой Иисусом, что висит там на богомерзком кресте.
— И что ты ему говоришь?
— Обычно: «Держись, кореш».
Среда, 16 апреля
