Марк Твен - Янки при дворе короля Артура
Но по пути насъ постоянно преслѣдовали различныя приключенія. Однажды мы догнали нѣкую процессію. И какая это была процессія! Казалось, всѣ подонки государства и всѣ пьяницы принимали въ ней участіе; въ концѣ этой процессіи двигалась телѣга, на ней стоялъ гробъ, а на гробу сидѣла молоденькая женщина, лѣтъ восемнадцати, и кормила грудью ребенка, котораго она почти каждую минуту прижимала къ себѣ, цѣловала его, называя самыми нѣжными именами, а изъ ея глазъ струились горькія слезы; маленькое, глупенькое существо улыбалось ей, довольное тѣмъ, что лежало у груди матери.
За телѣгой и около нея шли и бѣжали мужчины, женщины, мальчики и дѣвочки пѣли, скакали, дѣлая самыя грубыя замѣчанія — это былъ настоящій адскій праздникъ. Мы достигли лондонскаго предмѣстья по ту сторону стѣнъ и эта неистовая толпа представляла образчикъ извѣстнаго сорта обитателей Лондона. Нашъ хозяинъ обезпечилъ намъ хорошее мѣсто около самой висѣлицы. Тутъ уже стоялъ патеръ; онъ помогъ молодой женщинѣ сойти съ телѣги, шепнувъ ей нѣсколько словъ утѣшенія, и попросилъ помощника шерифа, чтобы тотъ позаботился поставить для нея сидѣнье. Затѣмъ, этотъ патеръ сталъ вмѣстѣ съ нею подъ висѣлицею и съ минуту посмотрѣлъ на всю эту толпу съ обращенными къ нему лицами, тѣснившуюся около его ногъ, и сталъ разсказывать исторію этой женщины. И въ звукѣ его голоса слышалось состраданіе; какъ рѣдко можно было уловить такой звукъ въ этой невѣжественной и дикой странѣ! Я помню всѣ разсказанныя имъ подробности, только не запомнилъ собственно его словъ, а потому и разскажу это своими словами:
"Законъ всегда имѣетъ цѣлью дѣйствовать справедливо. Иногда это ему не удается. Но такому положенію дѣла нельзя помочь. Мы можемъ только скорбѣть объ этомъ и молиться за душу того, кто несправедливо попадаетъ въ руки закона и о томъ, чтобы такихъ людей было какъ можно меньше. Законъ осудилъ на смерть это молодое существо — что совершенно справедливо. Но другой законъ поставилъ ее въ такое положеніе, что ей приходилось или совершить преступленіе или умереть съ голоду вмѣстѣ съ ея ребенкомъ, а передъ Богомъ этотъ законъ несетъ отвѣтственность, какъ и за ея преступленіе, такъ и за ея позорную смерть.
"Еще такъ недавно это молодое существо, почти ребенокъ, восемнадцати лѣтъ — была одною изъ самыхъ счастливыхъ женъ и матерей въ Англіи; съ ея устъ не исчезала улыбка и не прекращалась веселая пѣсня — главный признакъ счастливыхъ и невинныхъ сердецъ. Ея молодой супругъ былъ такъ же счастливъ, какъ и она; онъ исполнялъ свой долгъ, работая съ утра до ночи и его хлѣбъ былъ пріобрѣтаемъ честнымъ трудомъ; онъ благоденствовалъ, доставляя своей семьѣ защиту и поддержку, и внося свою лепту въ благосостояніе націи. Но вслѣдствіе вѣроломнаго закона его домъ былъ разрушенъ и стертъ съ лица земли. Молодому супругу были разставлены сѣти, его заклеймили и отправили къ морю. Жена ничего не знала. Она стала его искать вездѣ, она тронула самыя жестокія сердца своими мольбами и слезами, своимъ краснорѣчивымъ отчаяніемъ. Проходили недѣли, она подстерегала мужа, ожидала, надѣялась и ея умъ положительно мутился подъ бременемъ такого несчастія. Мало по малу она продала все, что у ней было, для того, чтобы кое-какъ прокормиться. Но когда наступилъ срокъ платы за ферму, и она не могла отдать денегъ, то ее выгнали за дверь. Она стала просить милостыню, пока у нея хватало силы; наконецъ, когда она изголодалась и у ней не стало молока для кормленія ребенка, она украла холщевое платье, которое стоило всего четверть цента, думая продать его и этимъ спасти ребенка; но ее увидалъ тотъ, кому принадлежало это платье. Ее арестовали, посадили въ тюрьму и предали суду. Человѣкъ, которому принадлежало платье, засвидѣтельствовалъ фактъ кражи. Въ ея защиту была разсказана ея грустная повѣсть. Затѣмъ ей позволили говорить и самой; она объяснила, что украла платье только потому, что вслѣдствіе перенесенныхъ ею несчастій ея умъ совершенно помутился и она рѣшительно не могла отличить хорошее отъ дурного, сознавая только одно чувство — чувство страшнаго голода! Всѣ были тронуты ея разсказомъ и была минута, когда хотѣли даровать ей милость, простить ее, въ виду ея молодости и одиночества и ея дѣло вполнѣ достойно состраданія; законъ отнялъ отъ нея ея опору и защиту, а это-то и было единственною причиною ея преступленія; но одно изъ должностныхъ лицъ замѣтило, что даже если все это и была правда и вполнѣ достойно состраданія, то все же теперь развелось столько мелкихъ кражъ, что если ихъ прощать, то это можетъ угрожать опасностью собственности и потому эта женщина должна нести кару, достойную ея преступленія.
Когда судья накинулъ черный капюшонъ, то человѣкъ, у котораго была совершена кража, всталъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, съ искривившимся ртомъ и съ сѣрымъ, какъ пепелъ, лицомъ, а когда судья произнесъ роковыя слова, то онъ въ ужасѣ закричалъ, какъ полуумный:
— О, бѣдное дитя, бѣдное дитя! Я не зналъ, что тебѣ за это будетъ смерть.
Сказавъ это, онъ упалъ, какъ срубленное дерево; когда же его привели въ чувство, то онъ лишился разсудка и прежде захожденія солнца онъ лишилъ себя жизни. Хорошій человѣкъ, у котораго было справедливое сердце; теперь если прибавить это самоубійство къ тому убійству, которое будетъ совершено здѣсь, то виновниками этого являются правители и жестокіе законы Британіи. Теперь наступило время, дитя мое; позволь мнѣ помолиться надъ тобою не за тебя, бѣдное, ни въ чемъ неповинное сердце, но за тѣхъ, которые виновны въ твоемъ раззореніи и въ твоей смерти, имъ болѣе необходима молитва.
Послѣ молитвы патера на шею молодой женщины накинули петлю и трудно было затянуть узелъ, потому что все время она ласкала своего ребенка, цѣлуя его, прижимая его къ своему лицу и къ своей груди, обливая его слезами; стонала и кричала, а ребенокъ улыбался, трясъ ножками, воображая, что съ нимъ играютъ. Даже палачъ не могъ вынести этой сцены и отвернулся въ сторону. Когда все уже было готово, то патеръ ласково и нѣжно взялъ ребенка изъ рукъ матери и быстро отошелъ, но она всплеснула руками и, дико вскрикнувъ, прыгнула было къ нему; но веревка и помощникъ шерифа удержали ее; тогда она бросилась на колѣни и, протянувъ руки, воскликнула:
— О, еще одинъ поцѣлуй!.. Боже мой, одинъ только поцѣлуй!.. Этого проситъ умирающая!..
И ей это было дозволено; она еще разъ крѣпко поцѣловала ребенка и, казалось, готова была задушить его въ своихъ объятіяхъ. Когда же патеръ отошелъ съ ребенкомъ, то она опять воскликнула:
— О, дитя мое! Дорогой мой! Онъ умретъ!.. У него нѣтъ ни дома, ни отца, ни друзей, ни матери!..
— Я замѣню ему все, пока не умру, — сказалъ добрый патеръ.
О, если бы вы могли видѣть ея лицо! Благодарность? но развѣ найдутся слова для выраженія этого? Она бросила на патера такой взглядъ, въ которомъ выражалось все; этотъ взглядъ былъ огонь. Затѣмъ она перевела этотъ же взглядъ на небо, гдѣ все принадлежитъ Богу.
ГЛАВА XII.
Встрѣча въ темнотѣ.
Лондонъ представлялъ для раба весьма интересное мѣсто. Это была скорѣе просто большая деревня; улицы тамъ были грязныя, кривыя и немощеныя. Населеніе тамъ постоянно толпилось и стремилось куда-то по улицамъ; тутъ были люди и въ лохмотьяхъ, тутъ встрѣчалась и роскошь въ видѣ перьевъ и блестящаго рыцарскаго вооруженія. У короля тутъ былъ дворецъ, наружная сторона котораго была видна намъ; это вызвало тяжелый вздохъ у Артура, да и заставило его проклинать образъ дѣйствій въ этомъ еще незрѣломъ шестомъ столѣтіи. Мы видѣли рыцарей и вельможъ, которыхъ мы хорошо знали, но которые не узнавали насъ въ нашихъ лохмотьяхъ и даже не узнали бы насъ, если бы мы ихъ окликнули, они, конечно, не отвѣтили бы и не остановились бы, такъ какъ въ то время считалось беззаконнымъ разговаривать съ рабами, закованными въ цѣпи. Сэнди проѣхала мимо меня на мулѣ на разстояніи десяти ярдовъ, мнѣ казалось, что она отправилась въ поиски за мною. Но вещь, совершенно разбившая мое сердце, это было то, что происходило передъ нашимъ старымъ баракомъ на площади, гдѣ вскипятили въ маслѣ человѣка до смерти за то, что онъ дѣлалъ фальшивыя пенни. Я видѣлъ тутъ и газетчика, но не могъ подойти къ нему! Но все же это придало мнѣ бодрости. Это означало, что Кларенсъ еще живъ и занимается дѣломъ. Я желалъ бы съ нимъ свидѣться и у меня въ головѣ роились самыя радостныя мысли.
У меня явился еще другой лучъ надежды, который еще болѣе подбодрилъ меня. Я увидѣлъ проволоки, проведенныя отъ одной крыши домовъ по другимъ. Это, вѣроятно былъ телеграфъ или телефонъ. Мнѣ очень хотѣлось бы имѣть хотя небольшой кусокъ такой проволоки. Это именно и было мнѣ нужно для приведенія въ исполненіе моего побѣга. Моя идея состояла въ томъ, чтобы когда-нибудь ночью разбить какъ оковы короля, такъ и свои, затѣмъ избить нашего хозяина до неузнаваемости, предварительно заткнувъ ему ротъ, присвоить себѣ все его платье и бѣжать въ Камелотъ…
