Герман Дробиз - Вот в чем фокус
— Давай, давай,— сверлил Алик.
У входа в редакцию стоял парень в солдатской Гимнастерке без погон, в галифе, сапогах. Он разглядывал вывеску.
— Товарищ! — крикнул секретарь.— Можно вас на минуту? Вы не торопитесь?
— Нет.— Володя подошел поближе и задрал голову.
— У нас тут, как бы вам это объяснить... Творческий кризис. Рифму не можем найти. На слово «арбуз».
— Сладкий груз,— ответил Володя.
Секретарь быстро перелистывал тетрадь, а над плечом у него висел Алик. Оба молниеносно пробегали строчки, иногда переглядывались. Володя, как полагается начинающему автору, сидел на краешке стола и не дышал.
Секретарь долистал до последней страницы, пробежал ее. Задумался. Пробежал еще раз. Переглянулся с Аликом. Алик хмыкнул со снисходительным одобрением. Секретарь выдвинул ящик и швырнул на стол пачку фотографий. Это были многочисленные пейзажи столицы. В газетах такие фотографии называют фотоэтюдами. Секретарь привычным жестом разложил из них пасьянс, прицелился, выхватил одну и жестом позвал Володю.
— Вот так ставим этюдик,— объяснил он, расчерчивая красным карандашом макет полосы,— а так — стихотворение. И сразу все заиграет.
— Ты когда в Москву приехал, солдат? — спросил Алик.
— Вчера.
— Ничего себе! А завтра уже напечатаешься! — не то поздравил, не то возмутился Алик.— Ну, прямо Есенин: пришел, увидел, победил. Старик,— обратился он к секретарю,— было такое в твоей газете — чтоб вчера приехать, а завтра тиснуться?
— Сегодня,— поправил секретарь. Он снял телефонную трубку и набрал двузначный номер.— Ниночка? Сейчас досыл придет на третью. Стишочек. Очень милый... Угу... Арбузы? Убираем, конечно... Линеечку нежную какую-нибудь подыщи, лирическую. Воздушную такую... Угу...— Он положил трубку, внимательно поглядел на Володю, на закипающего Алика и сказал:
— Здоровая конкуренция. В обстановке здоровой конкуренции лучших поэтов страны можно ожидать появления истинных перлов.
Алик тяжело задышал, сильно повзрослев лицом И может быть, разразился бы грандиозный скандал, если бы Алик не сообразил все-таки, что везучие солдатики приезжают и уезжают, а ему еще жить да жить, сквозь годы мчась, в полном контакте с этой газетой и ее секретарем.
— На моих костях...— Он с горькой усмешкой положил руку на Володино плечо.— Старик, с тебя причитается.
Володя, однако, продолжал находиться в полном неведении относительно того, что происходило в душе Алика Все его сознание было заполнено непостижимым фактом
— Вы сказали — сегодня? — слабым голосом спросил он.
— Дырка, понимаешь? — ответил за секретаря Алик.— Меня выбросили — дырка в полосе, тобой заткнули. Ты амбразуру закрыл, ты герой.
— Дырка... Какая дырка? — рассмеялся Володя.
— Никогда не видел, как газету делают? — ухмыльнулся секретарь.— Алик, своди его в наборный.— Он с треском выдрал листок из Володиной тетради.
— Стойте! — ахнул Володя.— Там еще одно!
Секретарь перевернул листок, глянул:
— Это слабо.
И перечеркнул жирным красным крестом.
На металлическом столе — талере — лежали рамы с набором сегодняшнего номера. Над одной из них колдовала худенькая, коротко стриженная девушка в черном халате. Ей только что принесли стопку новеньких, еще горячих строк. Острым шильцем она выдергивала старую строчку, смело, голыми пальцами хватала новую и ставила ее на место. При этом, судя по сложенным в трубочку губам, она насвистывала. Из-за шума линотипов, стрекочущих по соседству, слышно не было. Яркий сноп электричества заливал стол и ее перепачканные краской руки.
— Вот она, твоя дырка,— Алик ткнул пальцем в набор.
Девушка подняла голову.
— Привет! — энергично поздоровался Алик.— Знакомься: Владимир Торохов, поэт. В Москве проездом. Первая публикация. На моих костях. А это,— обратился он к Володе,— Ниночка. Метранпаж.
Володя смотрел на Нину. Она ему очень нравилась. Нина смотрела на Володю. Он ей очень нравился.
— Да я не поэт,— сказал Володя.— Учусь.
— И я не метранпаж,— улыбнулась Нина.— Тоже учусь.
Они помолчали. Алик перебирал рассыпанные по столу строчки.
— Может, будут поправки,— сказала Нина.— Это ведь газета. Звоните сюда, я вас проинформирую.
— Хорошо. Я позвоню.
Они кивнули друг другу на прощание. Алик повел Володю к линотипам. Нина склонилась над набором. С половины дороги Володя вернулся:
— Извините, забыл, как вас зовут?
— Нина.
Они сидели в ресторане писательского клуба.
— Врешь, Вовочка,— говорил Алик, выкручивая пустым бокалом замысловатую траекторию вокруг бутылки.— Мало ли что до армии было. Ни в какие плотники ты не вернешься, ни в какой Смоленск не поедешь. Будешь здесь, в Москве, бегать по редакциям, а потом сюда, в клуб. Не ты первый, не ты последний...
Володя ворочал головой, разглядывая людей за соседними столиками.
— Это все писатели, да? Интересно...
— Пушкина здесь нет,— грустно сказал Алик, и было непонятно, то ли Пушкина здесь вообще нет, то ли он просто вышел.— Тебе снится, что ты летаешь?
— Снится.
— Ну-ну...
В зал ввалилась шумная компания мужчин и женщин разного возраста. Все женщины были в просторных сарафанах с юбками в пол, все мужчины, кроме одного, были в джинсовых куртках и таких же брючках. Возглавлял компанию рыжебородый толстяк с маленькими хитрыми глазками, одетый неряшливо и тускло. Костюм его был помят, а галстук скрутился веревочкой. Но видно, толстяк был каким-то могучим писателем, потому что все смотрели ему в рот и исполняли его приказы, как на службе. Под его руководством были сдвинуты вместе три стола. Компания густо облепила их, загудела, захохотала, теснясь вокруг рыжебородого.
— Алик! Алька! — крикнули оттуда.
Алик обернулся. Ему призывно махали. И сам рыжебородый в шутку, но властно изобразил скрюченным указательным пальцем, как он вытаскивает Алика за шиворот и переносит к себе.
— Извини, старик, я сейчас. Общнусь с мэтром.
Он прошел к ним. Рыжебородый покровительственно похлопал Алика по спине, для чего ненадолго приподнялся из кресла. Женщины обнимали Алика, одна даже поцеловала. Один в джинсах что-то прошептал ему на ухо. Алик выслушал, засмеялся. У него снова было живое мальчишеское лицо.
Володя поднялся. Вышел из зала, миновал узкий переход и очутился в просторном холле. Вокруг него шли, сидели, разговаривали писатели. Двое играли в шахматы, один говорил по телефону, сидя за низким столиком в углу. В бильярдной комнате, дверями выходящей в холл, один писатель полулежал на борту стола и дотягивался кончиком кия до шара, а второй наблюдал за ним, потягивая папиросу...
Володя закрыл глаза.
В бильярдной играли Пушкин и Лермонтов. Лермонтов полулежал на борту стола и дотягивался кончиком кия до шара, а Пушкин наблюдал за ним, раскуривая трубку с длинным чубуком. За шахматами сидели Белинский и Гоголь. Белинский играл белыми и только что сделал ход. Гоголь изучал положение на доске, склонившись к ней своим острым носом. Положение, кажется, было неважное. Неподалеку, на диванчике, сжав большие кулаки, прямо держа голову, сидел Маяковский. Перед ним, прижимая шляпу к длиннополому пальто, стоял Горький. Он смотрел на Маяковского с беспокойством и тревогой. По диагонали через холл, ни на кого не глядя, шел Александр Блок. В углу, за низким столиком, сидел Лев Толстой. Он говорил по телефону Вызывал такси к подъезду...
Володя открыл глаза. Писатель, вызывавший такси, наконец договорился обо всем, что ему было нужно, поднялся и ушел. Володя сел на его место. Взял трубку
Послушал гудок. Положил трубку. Кто знает, может, ее когда-нибудь и вправду держал в сухонькой сморщенной руке Лев Николаевич Толстой.
— Это Володя Торохов! — кричал он, косясь на даму за стеклом будки.— Торохов! Плохо слышно? Я с автомата звоню. Теперь хорошо? Здравствуйте, Нина... Нет, тогда мы не здоровались. Мы тогда еще незнакомы были. Здравствуйте!.. Все в порядке?.. Как четыре строчки убрали?! Какой хвост?! — завопил Володя.— В этих последних строчках весь смысл... Да ты пойми, это образ, образ!.. Я на тебя не кричу. Я не на тебя кричу... Да, газета. Нет, не понимаю... Давай встретимся, тогда объяснишь. Я по телефону не понимаю... Можешь? В шесть? Ладно, в шесть. Где?.. Я не знаю, где это... И это тоже не знаю... Давай, у Пушкина.
Дама была полная, строгая, красивая. Она смотрела через стекло на парня в гимнастерке, и разнообразные мысли бороздили ее чело. Парень повесил трубку.
— Такой молодой и такой нервный,— сердито, но не без игривости сказала дама, втискиваясь вместо Володи в будку.— Что у вас там случилось?
— Хвост у меня отрезали,— объяснил Володя.— А в нем был весь смысл.
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)