Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
С этими словами Миша подвинул свою ношу таким образом, что правая часть её хорошо выписанных ягодиц оказалась на «дипломате» со служебным «Наполеоном». Виталий Тимофеевич высокомерно поморщился, освобождая «дипломат» от Вероники. Кроме двух основных добродетелей — умения пить и держать язык в заднице, бывший директор комбината ещё умел подавлять свою плоть и чрезвычайно гордился этим. Он всегда считал, что водка более мужское занятие, чем женщины.
— Осторожней, Миша! — воскликнула Вероника, заваливаясь с толстой и комфортной Гришиной ляжки на тощую конечность Виталия Тимофеевича.
— Извини, у меня ноги затекли.
— Не надо было брать девиц в серьёзную поездку, — ехидно заметил Виталий Тимофеевич.
— Это вас не надо было брать, тогда бы мы не прели в этой тесноте!
Берлянчик с укоризной оглянулся на Газецкого.
— Это бессердечно, Миша... Ты знаешь, какая перед нами трудная проблема. Пока мы заполучим Каролино-Вегас, нам придётся выпить не одну бутылку коньяка, а у меня проблемы со здоровьем. Или тебе нужен совладелец-инвалид?
— С кем пить? Я пока не вижу!
— Нельзя ныть при первой неудаче, — возразил Берлянчик. — Если бы наживать мультисостояния было плёвым делом, все были бы Рокфеллеры, а пока их только единицы… Мало ли почему нас не встретил председатель? Возможно, кто-то заболел или человека срочно вызвали... Нет этого, мы начнём поход на Каролино-Вегас со второго — не всё равно, с кого начать?
Однако со второго начать тоже не пришлось. Как сообщила секретарь, он отдыхал в поле на комбайне, спасаясь от многотрудных райадминистраторских забот. Она с гордостью говорила о рабочих корнях своего шефа, не замечая, что посетитель в солнцезащитных очках и пляжной бейсболке с надписью «Оклахома» меняется в лице.
Увидев, что Берлянчик пошатнулся и схватился за сердце, Любаша бросилась к нему, готовая тут же привести его в чувство.
— Прекрати, Любаша! — строго сказал Берлянчик, сразу приходя в себя. — Ещё недоставало тут, в райадминистрации… Что за сексуальные фантазии такие? Напиши о них в телепередачу «Эротические среды», а меня оставь в покое!
Грохоча, как оторвавшаяся при землетрясении колонна, Газецкий мчался по лестнице вниз, понося на чём свет ту минуту, когда он ввязался в эту авантюру.
— Каролино-Вегас! — сиял он в машине, пожимая плечами. — Дом Берлянчика! Как я, нормальный человек, с температурою тридцать шесть и шесть и без следов белка в моче, мог поверить в этот бред?! Толик, разворачивай машину!
— Куда — в Тирасполь? — с надеждой уточнила Вероника, вспушив чёлку игривым жестом топ-модели.
— Опять бриллианты! Вероника, ты можешь думать о чём-то о другом? Пересядь к Виталию Тимофеевичу. Виталий Тимофеевич, возьмите Веронику!
Виталии Тимофеевич криво усмехнулся. Предложение Газецкого разбередило в нём старые болезненные комплексы, которые развились ещё в те благословенные времена, когда он, бывший двоечник и алкоголик, командовал огромным коллективом.
— Не ищи, Миша, дураков, — сказал он, вынимая спичку изо рта.
— Кто — я? — возмутился Миша. — Моя машина, мой бензин, и я же держу Веронику на руках, а вы развалились, как в ложе-бенуаре, — кто же ищет дураков?!
— Если так, я могу выйти из твоей машины и вернуться в Одессу на автобусе.
Это не на шутку встревожило Берлянчика. Лишившись бывшего директора комбината, он оставался лицом к лицу с лужёными желудками тех, от кого зависела судьба его грандиозного проекта. Он быстро отвернулся от окна, за которым убегали деревья, дорожные знаки и столбы, и напомнил, что в машине все коллеги и у каждого своя почетная задача. Миша — компаньон, девушки — рабочий тонус, а о Виталии Тимофеевиче и говорить нечего: без его компанейского участия им не видать Каролино-Вегаса, как своих ушей. Однако Газецкий упрямо гнул своё:
— Пока я не вижу тех застолий, ради которых мы должны сидеть, как сельди в бочке!
— Извините-с, это не моя забота! — кипятился Виталий Тимофеевич, скорчив обидную гримасу. — Я брался пить с нужными людьми, а не сгонять в отары глав администраций. Такой задачи мне никто не ставил!
— Верно, — поддержал его Берлянчик. — Он имел узкое специальное задание, поскольку у него огромный опыт работы среди элиты, на верхах.
— Подумаешь, — парировал Газецкий. — Я имел общество не хуже. Я тоже пил с интересными людьми.
— Он пил! — передразнил Виталий Тимофеевич, выводя заливистую носовую трель.
— Да, пил.
— Оно пило!
— Да, пило, — упрямствовал Газецкий с перекисшей ухмылкой на лице. — И не с партбоссами, как вы. У меня бывали директор филармонии, эндокринолог Лавочкин, Аркадий Вощенко — шикарный бас...
— Ха-ха! С кем ты пил, ты Веронике расскажи, а мне рассказывать не надо! Выпивало! Смотри, мальчика нашёл: «Возьмите Веронику». Какую Веронику?! Да я отродясь девиц на колени не сажал.
Детские веснушки на лице Газецкого в страхе разбежались в стороны, разогнанные брезгливой ефрейторской гримасой:
— А теперь придётся! — рявкнул он, решительно подвигая Веронику к Виталию Тимофеевичу.
— А это не видал? — показал Виталий Тимофеевич, подпирая девушку плечом. — Я вообще могу выйти из машины!
— Тише, коллеги, не скандальте! — вмешался Додик. — Вы что, с ума тут посходили. Нашли чем хвастать: кто с кем пил... Подумаешь: партбоссы, шикарный бас! Скоро они начнут всем хвастать, что пили с нами, — если мы, конечно, достигнем нашей цели.
— Перестаньте, Додик, это сказки!
— Миша, ты не прав, — мягко возразил Берлянчик. — Ты видишь, что это такое? — Он провёл пальцем по запыленной панели. — Круг! Обычный круг...
Далее Берлянчик объяснил, что если изобразить удачу в виде круга, то каждая точка на его окружности, — это бред, идиотизм, но иначе в круг не попадёшь. Это аксиома жизни: успех всегда лежит через точку идиота. Как ни странно, но эти рассуждения успокоили Газецкого. До бизнеса он ремонтировал кассовые аппараты в магазинах, а теперь выписывал газету «Секс от шести до шестидесяти шести», и поэтому считал себя думающим и образованным человеком. Мысль Берлянчика, поданная в виде аллегории, импонировала его интеллигентности.
Однако после того, как будущие совладельцы Каролино-Вегаса поцеловали третий райадминистраторский замок, философское начало в душе Газецкого вошло в противоречие с насущными потребностями его молодого организма.
— Додик, я просто жрать хочу! — жалобно признался он. — У меня в желудке играет духовой оркестр. Иметь полные карманы денег и подыхать от голода я могу у Талы дома.
Берлянчик хотел, было, возразить, что их цели требуют упорства, но тут вмешался Виталий Тимофеевич.
— Позвольте! — сказал он. Угнетённый своей бесполезностью и жаждой выпить, он не поверил в неудачу и решил вернуться в райадминистрацию. Шестое чувство его не подвело: приёмная пустовала, но, деликатно заглянув в кабинет, он увидал кряжистого мужчину средних лет, который держал телефонную трубку возле уxa, окаменело глядя перед собой. Виталий Тимофеевич поздоровался, и мужчина ответил ему немигающим взглядом. «Свой!» — подумал Виталий Тимофеевич, замирая от радости.
... Когда Берлянчик, Газецкий и девочки, следовавшие за ними по пятам, заглянули в кабинет, они застали Виталия Тимофеевича и его визави, сцепивших руки в армреслинге. Лица их были багровы от коньяка и усилий. На шеях вздулись вены. Локти упирались в огромный председательский стол. Рядом стояла служебная бутылка «Наполеона» и рюмки с бурым коньячным наплывом на заоваленных донышках. Увидав эту картину. Берлянчик снял солнцезащитные очки и с игривой застенчивостью посмотрел на Газецкого.
— Ну, что вы скажете, мой юный друг?
— Скажите, Додик, — озабоченно сказал Газецкий. — Вы не знаете, как открывают иностранные счета в Женеве?
— Я сам ломаю голову над этим.
— Здравствуйте! — произнес Миша, подходя к столу неторопливой автоинспекторской походкой. — Виталий Тимофеевич, вы бы нас представили господину. Мы бизнесмены из Одессы…
Но тут бурей влетела секретарь:
— Семёныч! — заорала она, подбирая пухлой рукой пудовый узел кос. — Сколько можно говорить, чтобы без Антипа Валерьяновича ты не шастал в кабинет?!
— Телефон звонил, — буркнул Семёныч, испуганно выметаясь вон. Виталий Тимофеевич проводил его одичавшим взглядом и заносчиво улыбнулся. Так он стоял с ненужной улыбкой на лице, разминая онемевшую руку и тревожно всматриваясь в лица коллег. Берлянчик попытался снять напряжение и с этой целью вернулся к теме о валютных счетах за границей, но Газецкий угрюмо молчал. Наконец, Виталий Тимофеевич очнулся от шока. Он взял полупустую бутылку «Наполеона», закупорил её пробкой и спустился к машине, где безропотно принял Веронику, которую Газецкий усадил ему на колени.
