Сергей Власов - Фестиваль
– В это время в кабинет вошел Александр Бизневский:
– Что здесь происходит? Что это за люди?
– Да пошел ты… – поправляя пиджак, сказал Дмитрий Григорьевич и предъявил удостоверение.
Внимательно его изучив на расстоянии вытянутой руки, Бизневский прошел к столу и взял трубку телефона.
– Юрий Евгеньевич, скажи мне, дорогой, что это происходит у тебя в департаменте? – спросил он невидимого собеседника.
– При подобном словосочетании имени и отчества Савотин вздрогнул:
– Не надо, я извинюсь…
Бизневский поморщился и продолжил:
– Твои офицеры ведут себя просто по-хамски. Фамилия – Савотин, звание – капитан.
Некоторое время он еще слушал трубу, а потом обратился к бедняге Диме:
– Подойдите, пожалуйста, вас просят к телефону.
На обмякших ногах капитан кое-как доковылял до аппарата:
– Савотин… Да… Да… Нет… Есть… Нет… Понял… Есть… Понял… Понял… Обязательно извинюсь… Нет… Не понял… Есть… Есть…
Тем временем Иван Григорьевич злорадно наблюдал за происходящим, скромно стоя в стороне, и героически краснел.
– Сергей Сергеевич, пойдемте обсудим наши насущные вопросы. – Подхватив портфель, Бизневский быстрым шагом направился в комнату отдыха.
Флюсов устремился за ним.
– Объясни мне, дорогой, что за бардак ты устроил в штаб-квартире международного фестиваля авангардно-симфонической музыки?
– Старичок, это техническая накладка. Они, как известно, неизбежны в любом деле. К тому же они всегда мобилизуют. Состояние дискомфорта иногда необходимо творческому человеку.
Еще минут десять писатель нес полную околесицу, среди которой ключевыми словами были «эклектик», «брутальный», «толерантность», «амикашонство», «латентный», «паллиатив» и «креатура».
Бизневский постепенно оттаял:
– Что по делу?
Флюсов подробно с красочными эпитетами и не менее впечатляющими метафорами четко доложил о проделанной работе и о перспективах в деле решения проблемы по музыкальному воспитанию населения. В конце доклада он нарочито заискивающе попросил разрешения задать вопрос и, не дождавшись ответа, задал его:
– Послушай, Саныч, а ты же собирался в командировку?
– Мало ли чего я собирался. Специально вот взял и не поехал, чтобы посмотреть, чем ты без меня занимаешься.
– Ну и что?
– Посмотрел.
– Ну и как?
– Как всегда – в твоем репертуаре.
После легкого стука в дверь в комнату вошла Света:
– Извините, пожалуйста, там приехал Лев Юрьевич Новоженов.
Сергей вопросительно посмотрел на Бизневского:
– Саныч, это по нашим делам. Если ты не собираешься мне сообщить ничего суперкулуарного, давай его позовем.
– Все, что мне надо, я уже увидел, все, что мне надо – я уже услышал, поэтому в любом случае зови кого хочешь – я сейчас уезжаю.
Скрипнула дверь, и в проеме показалось жалостливое лицо чекиста Савотина:
– Разрешите войти, товарищ генерал?
– Пожалуйста.
Савотин вышел на середину комнаты и встал по стойке «смирно». На бледном лице абсолютно четко было написано, что его офицерская совесть страдает, что все его существо, начиная с пяток и кончая волосяным покровом на голове, тяжело переживает происшедшее, что все ошибки в ближайшее время надлежащим образом будут исправлены, что в доказательство осознания вины он посыпает голову пеплом и бьет себя в грудь кулаками до синяков, что больше подобное не повторится, что если его сейчас же не простят, он или застрелится, или будет до конца дней своих считать себя подонком, негодяем, мерзавцем, скотиной и почему-то сифилитиком – а это гораздо страшнее.
– Позвоните, пожалуйста, Юрию Евгеньевичу. Я больше не буду…
Перефразируя Булгакова, Бизневский достаточно грубо заметил:
– Быть офицером совсем не означает обязательно быть идиотом. Если бы вы не были хорошим знакомым Сергея Сергеевича… Короче, ладно: извинения приняты, вашему начальству я позвоню. – Пожав руку Флюсову, Бизневский ушел.
Дима выдохнул две пинты воздуха и через силу улыбнулся входящему в комнату Льву Новоженову.
– Привет всей честной компании! – сказал Лева и сразу выставил на стол бутылку водки. – Последний анекдот, господа, хотите?
– «Чего же это я от него хотел?» – попытался вспомнить Флюсов.
Последние столь круто развернувшиеся события выбили его из колеи, нарушилось привычное течение времени, а кукушка его биологических часов чуть не сошла с ума.
– Лев Юрьевич, вы первому Диме налейте – у него сегодня неприятности.
– Ну почему я всем всегда чего-то должен? – Савотин взметнул руки к небу, небо почувствовало его энергетические токи и вернуло их ему в тройном размере, несмотря на островерхую крышу здания Центрального дома актера.
Лева внимательно и удивленно посмотрел через запотевшие линзы очков на опера и аккуратно процитировал Губермана:
Везде долги: мужской, супружеский,
Гражданский, родственный и дружеский,
Долг чести, совести, пера…
И кредиторов до хера.
Дмитрий первым выпил полстакана водки и сразу же опьянел:
– Где эта сволочь твой Ваня?
– Дима, опять? Ну сколько можно! Ведь только что кое-как избавился от неприятностей.
Ни слова не говоря, Дмитрий вскочил и со скоростью индейской стрелы выскочил из комнаты в коридор.
Дорога налево вела в кабинет, прямо – к лифту через «пыточную» комнату. Как известно, именно она являлась базой расположения господина Райляна и его приближенных.
– Агентура, на выход! – дико заорал Савотин, лихорадочно перебирая лакированными ботинками по ковровой дорожке.
– Странно все-таки устроен человек, а тем более оперативный сотрудник. Дмитрий Григорьевич первый раз находился в этом помещении и практически ни о чем не имел представления, но нюх вел его туда, куда ему было надо.
В дверях «пыточной» показался полковник Сопылов:
– Тебе чего, сынок?
– Мне нужен Райлян.
– Вообще-то, он уехал, а тебе бы я посоветовал вести себя поскромнее в обществе интеллигентных людей.
– Кто здесь интеллигент? – Савотин разошелся не на шутку.
Полковник Сопылов грустно покачал головой и отошел в сторону, и вместо него на том же месте, как по мановению волшебной палочки, возник человек в голубых подштанниках и узбекской тюбетейке. Ни слова не говоря, он стукнул беднягу капитана в то же самое место, по которому совсем недавно уже бил его руководитель Иван Григорьевич Райлян. Дмитрий упал и застонал. Маленький человек в тюбетейке легко взвалил чекистское тело на плечи и весело зашагал с ним, напевая себе под нос обрывки из какой-то оперетки.
Лев Юрьевич Новоженов успел пропустить только одну рюмаху и рассказать Флюсову только один свежий анекдот, когда услышал где-то неподалеку протяжные, как пароходные гудки, стоны.
– Ну вас, на хрен, в болото. Старик, лучше я приеду в следующий раз. Ты же знаешь, я являюсь идейным противником мордобоя.
– Лев Юрьевич, да брось ты! Сейчас все успокоится. Ну перебрал человек…
– Чего же это он мог перебрать, – забубнил Лева, – если я ему только полстакана налил?
– Ну, непьющий он, понимаешь? Совсем непьющий. Некогда ему пить – Родине он служит.
– А я чего, Родине не служу? Груши околачиваю?
– И ты служишь, только пьешь при этом.
– Что значит – пью? – Лева почти обиделся. – Я могу часами обходиться без спиртного. К тому же я всегда закусываю.
Ниндзя вынес Савотина к большому лифту, спустил его на первый этаж, положил бездыханное тело в тени гигантских фикусов на кожаное кресло и вернулся обратно в офис.
Инцидент вроде как был исчерпан, виновные наказаны.
Флюсов между тем поговорил по телефону с группой из «Вестей» – было определено место и время съемки на следующий день – в четырнадцать часов в консерватории, а сотрудницы офиса уже названивали по всем телефонам в поисках господина Гастарбайтера, дабы уведомить его о завтрашнем событии и о собеседовании по поводу подготовки к нему. Дозвонившись и все сообщив, девушки остались крайне довольны этим фактом, а Клаус Гастарбайтер чувствовал себя просто на седьмом небе.
Флюсов занялся составлением графика на следующий день, предупредив, что без его разрешения уходить сегодня с работы запрещено.
Опять пришла Света и сказала, что приехал некто Михаил Жигульский.
С ним Флюсов проговорил полчаса, определил рок-журналисту рамки дозволенного в написании статей о Гастарбайтере, после чего отправил восвояси, сославшись на крайнюю занятость. Жигульский мешал ощущать мизансцену завтрашней съемки, а ведь эта съемка, – как первая ласточка в длинном перечне событий, задуманных Сергеем. Оставалось ждать завтрашнего дня, предвкушая всю нервотрепку вкупе с положительными эмоциями от встречи с искусством.
