Наринэ Абгарян - Манюня
Ещё бы опаздывать нельзя. На восемь часов вечера, в честь прибытия высоких гостей из соседних районов и республик, намечался торжественный банкет, который по доисторической, неукоснительно и по пунктам выполняемой кавказской традиции предполагал убийственное чревоугодие, сдобренное огромными количествами доморощенного алкоголя. Банкет потом плавно перетекал в завтрак, и очумевшие гости внезапно обнаруживали себя за поеданием порции горячего, пахнущего ядрёным чесноком хаша со стопочкой холодной, звенящей на воздухе домашней араки. Далее бездыханные тела гостей загружали в автобусы или служебные автомобили и раскидывали по пунктам назначения.
На следующий день, ровно в пятнадцать ноль-ноль, мы с Маней, простирнутые и отутюженные до крахмального скрипа, вошли во двор нашей музыкальной школы.
Первое, что бросилось нам на глаза – был заляпанный по самые брови грузовик Газ-63 в деревометаллическом и чуть ли не нэповском исполнении. Он раскорячился напротив входа в школу и всем своим видом гордо свидетельствовал о самом непосредственном своём участии в защите Киевской Руси от печенежских набегов.
Рядом с грузовиком волновалась стайка наших ребят в одинаковых белых сорочках и тёмных брюках. Чуть поодаль трепетали девочки с белыми пышными бантами в волосах.
На капоте грузовика, при полном параде, в бархатном пиджаке и кружевном жабо, безутешно рыдал наш хормейстер Серго Михайлович. Рядом клокотала в праведном гневе аккомпаниатор Инесса Павловна. Нам с Маней сразу стало ясно - происходит что-то из ряда вон выходящее.
Рядом с грузовиком виновато переминался с ноги на ногу кургузый худющий мужичок и периодически встревал в безутешный вселенский плач Серго Михайловича:
-А я-то при чём, мне сказали – загрузить и довезти до пункта назначения, я и приехал… Ты пойми, автобус сломался, чинить его будут, скорее всего, целую вечность, другого свободного автобуса нет… Я шофёр опытный, кого только не перевозил – и племенных бычков, и беременных коров, и свиней, а однажды мне доверили чистокровного коня ахалтекинской породы, ты хоть знаешь, сколько они стоят?
Серго Михайлович оторвался от капота и смерил водителя уничтожающим взглядом.
-Объясните мне, при чём здесь племенные бычки или беременные коровы,- крякнул он,- это дети, вы понимаете? Де-ти!!! Как я могу позволить перевозить их на таком… - хормейстер запнулся,- драндулете?
-Зачем обзываешься? – заволновался однажды перевозчик чистокровного коня ахалтекинской породы,- это же ласточка, а не машина. Её как списали за физический износ с военного полигона – так она и служит нам верой и правдой двадцать лет. Ни разу не подвела!
-Вас как зовут,- в голосе Серго Михайловича зазвучала такая надежда, словно назови сейчас водитель грузовика своё имя, и чудо-агрегат из тыквы превратится в изящную карету.
-Анушаван меня зовут,- галантно представился мужичок,- можно Анушаван Наполеонович!
-Как-как?- у Серго Михайловича задёргалось веко,- как, вы говорите, вас зовут?
Водитель грузовичка нервно покосился на глаз Серго Михайловича, потом спешно отвёл взгляд в сторону кружевного жабо хормейстера.
-Наполеонович я,- пробубнил он,- можешь меня просто Анушаваном звать. Главное – ты не сомневайся, я шофёр опытный, довезу вас с песней!
-С какой песней!- Серго Михайлович, в поисках поддержки, повернулся дёргающимся веком к Инессе Павловне,- это будет не песня, это будет реквием! Там всё заляпано по самую крышу! И как я могу позволить, чтобы на таком грузовике перевозили наших музыкальных детей – перст Серго Михайловича вперился в нас - мы в знак солидарности мигом затрепетали и сложились в единый, празднично одетый многоглазый организм.
-Две скрипки,- выкрикивал Серго Михайлович свои аргументы,- альт, два канона, гитара! Два доола, один дудук! Две флейты! Пюпитры! Нотные книги! Тридцать восемь детей из интеллигентных семей!
Инесса Павловна заламывала свои прекрасные тонкие руки в многочисленных серебряных браслетах – нет, не затем она выросла в кружевном тбилисском Авлабаре, чтобы разъезжать на грузовике для перевозки скота.
-Серго Михайлович,- высунулась из окна секретарша музыкальной школы,- я дозвонилась, мне сказали, что ни одной свободной машины нет, придётся ехать на грузовике. Если вы прямо сейчас не двинетесь, то к шести часам точно не успеете.
Выхода не было. Мы сложили в кузов музыкальные инструменты в футлярах, нотные книги, пюпитры. Пол там и сям был завален засохшей травой и листьями кукурузных початков, лохмотьями мешковины, плохо прочищенными следами от коровьих лепёшек и другим полезным в сельском хозяйстве добром. Борта кузова ходили ходуном и всячески топорщились шляпками больших гвоздей – видно было, что не одно поколение неунывных водителей пыталось собственноручно привести в порядок полусгнившее деревянное нутро машины.
-Ребята, крепко держимся за борт грузовика, но не облокачиваемся, одежда белая, испачкаете,- выкрикивал хормейстер, подсаживая каждого ребёнка в кузов. Сам залез последним, и проследил, чтобы Анушаван Наполеонович тщательно закрепил задний борт грузовика.
Инессе Павловне галантно уступили место рядом с водителем.
-Вуй ме,- затрепетала Инесса Павловна при виде внутренностей кабинки, когда водитель услужливо распахнул перед ней дверцу,- вуй ме, это явно не Авлабар!
Анушаван Наполеонович заметно волновался от аппетитных округлостей нашей аккомпаниаторши, нежный перезвон её многочисленных серебряных браслетов наводил на него непознанный доселе эротический угар.
-Домчу как ласточку,- шаркнул он ножкой в раздолбанном башмаке.
Мы в ужасе жались по периметру борта грузовика. Сесть было некуда. В довершение ко всему оказалось, что металлические части кузова проржавели насквозь, а каждый уважающий себя ребёнок замученной дефицитом советской семьи чётко помнил – ржавчину с одежды не извести ничем. Если только атомным взрывом. Вместе с одеждой. Поэтому, хоть все и вцепились в борта грузовика, но старались держаться от них на расстоянии вытянутых рук.
-Анушаван Наполеонович!- крикнул Серго Михайлович,- у нас ровно два часа до начала концерта! Нам нужно успеть доехать, привести себя в порядок да подготовиться к выступлению.
-Мамой клянуС!- заверил Анушаван Наполеонович.
Он сел в кабину и боковым зрением выхватил аппетитные коленки Инессы Павловны, смущённо выглядывающие из-под узкой обтягивающей юбки. Мужское начало Ян ударило Анушавашу Наполеоновичу в голову и в остальные части тела. Из далёких уголков подсознания всплыли звуки доисторической охоты, когда влюблённый мужчина ходил голыми руками на всякую крупногабаритную тварь, дабы преподнести любимой женщине на ужин кусок диетической мамонтятины или какой другой первобытной курятины.
-Ласточкой домчу!- зарычал Анушаван Наполеонович и завёл мотор. Раздался оглушительный взрыв, грузовик, выпукав какое-то количество топливных низкооктановых миазмов, рванул с места.
Трепетный «вуй ме» Инессы Павловны затонул в нашем дружном аааааааааааааааа!
Если по городу машина проехала ещё более или менее прилично, и нам лишь приходилось со стыдом отворачиваться от испуганных взглядов прохожих, то на серпантине просёлочной дороги она показала все свои таланты. Грузовик трясло так, словно неведомая центробежная сила рвёт его на мелкие части. На поворотах его заносило сильно вбок, и вся наша ватага отскакивала теннисным мячиком от одного борта кузова к другому. Никто уже не думал о ржавых пятнах на одежде – главное было не упасть и вовремя увернуться от очередной ветки раскинувшегося прямо над проезжей частью дороги дерева.
-АнушаваАаАаАаАаАаАаАн!- заклацал зубами Серго Михайлович - праздничное ширококалиберное кружевное жабо застилало ему лицо и забивало рот,- АнушаваАаАаАаАаАаАаАн, осторожнеееееее на поворотАаАаАаАаАх!!!
Механическое чудище заскрежетало, встало на короткий миг на дыбы, и ринулось рассыпаться на куски с удвоенной силой. Из его недр вырывался вопль «мамой клянуС», - это Анушаван Наполеонович, решив, что Серго Михайлович подгоняет его, прибавил газу.
Когда грузовик, дребезжа всеми металлическими частями своей израненной души, въехал во двор дома культуры села Мовсес, пред взором встречающих развернулась дивная картина – из кузова, как из рога изобилия, посыпалась кучка больных синдромом Паркинсона чумазых детей, во главе с полубезумным мужчиной в кургузом пинжачке и заляпанным кружевным жабо. Из кабинки грузовика выпала женщина с застывшей гримасой бесконечного ужаса на лице. От неё исходил дивный аромат парфюмерной симфонии, включающей в себя бодрящие аккорды машинного масла, бензина, провонявших ботинок и папирос «Беломорканал».
