Кристофер Мур - Дурак
— Нет, злая женщина, я не предатель[241], — отвечал тот. — Клянусь богами кроткими, бесчестно седую бороду мою позорить![242] Я верен королю.
Регана дернула его за бороду еще разок:
— А, сэр! Какие письма от французов ты получил?[243] Что за сношенья ты имел с врагом, ворвавшимся в наш край?[244]
Глостер перевел взгляд на пергамент, валявшийся на полу.
— Положим, письма я и получал, но от того, кто не замешан в дело, — не от врага[245].
Корнуолл подскочил к Глостеру вплотную и, схватив сзади за волосы, отогнул ему голову назад:
— А короля безумного в чьи руки ты отдал?[246] И не увиливай. Мы знаем правду[247].
— В Дувр[248]. Я отправил его в Дувр. Несколько часов назад.
— Зачем же в Дувр?[249] — спросила Регана.
— Чтоб не видать, как станешь ты, злодейка, царапать старцу бедные глаза; чтоб не видать, как в царственное тело твоя сестра вонзит клыки кабаньи. Когда под бурей, с головой открытой, в ночь адски черную несчастный старец дождем лил слезы…[250] Затем, что там о нем позаботятся.
— Ложь![251] — крикнула Регана. — В подвале есть великолепная камера пыток, что скажете?
Но Корнуолл медлить не желал. Еще миг — и он оседлал старика и воткнул большой палец ему в правую глазницу. Глостер заорал и вопил, пока совсем не осип. Глаз его отвратительно чпокнул.
Я потянулся к метательному кинжалу.
Главная дверь в залу приоткрылась, а с черной лестницы послышались голоса, замельтешили лица прислуги.
— Зачем отправил в Дувр?[252] — повторила Регана.
— Бесстыдница ты злая![253] — выдавил Глостер сквозь кашель. — Злодейка![254] Я не скажу ни за что на белом свете.
— Ну нет, милорд на белый свет глядеть не будет[255]. — И Корнуолл навалился на старика опять.
Я больше не мог этого терпеть. Выхватив кинжал, я замахнулся для броска, но тут руку мне будто оплело лентою льда; я поднял взор и увидел призрака-девицу — она стояла совсем рядом и удерживала мою руку. Меня словно парализовало. Я мог лишь перевести глаза на весь тот ужас, что творился в большой зале.
Вдруг из двери черного хода выскочил поваренок с огромным мясницким ножом. Он подскочил к герцогу, Корнуолл выпрямился и потянулся к мечу, но вынуть его из ножен не успел. Мальчишка пырнул его ножом в бок. Когда он вытаскивал нож для следующего удара, Регана вытянула из рукава мантии узкий кинжал и вонзила мальчишке в шею. И тут же отпрянула, чтоб не забрызгало кровью. Мальчишка зажал рукой рану и рухнул.
— Как смеешь, хам![256] — крикнула герцогиня и оборотилась к черному входу. Челядь мигом попряталась, как испуганные мыши.
Корнуолл кое-как утвердился на ногах и вогнал меч в грудь поверженному мальчишке. Затем сунул клинок в ножны и ощупал бок. Рука обагрилась.
— Так тебе и надо, червь позорный, — произнес Глостер.
И Корнуолл вновь кинулся на него.
— Вон, студень гнусный![257] — крикнул он. — Где теперь твой блеск?[258] — Он уже занес руку над оставшимся глазом графа, но Регана его опередила, и ее кинжал выколупнул око Глостера.
— Не утруждайтесь, милорд, — произнесла она.
От боли Глостер лишился чувств и обмяк на кресле в путах. Корнуолл задрал повыше ногу и пнул графское тело в грудь. Кресло опрокинулось. Герцог поглядел на свою супругу влюбленными глазами — в них было столько нежности и теплоты, сколько испытываешь, видимо, лишь когда твоя жена ради тебя выковыривает кинжалом кому-нибудь глаз.
— Герцог, что с тобой? Что рана?[259] — деловито спросила Регана.
Корнуолл простер к жене руку, и герцогиня шагнула к нему.
— Ранен я, Регана. Эх, не ко времени…[260] Клинок скользнул по ребрам. Кровь идет, и сильно[261], но если перевязать, жить буду.
— Жаль, — сказала Регана и воткнула свой кинжал ему под ложечку. На ее белоснежную руку хлынула кровь.
Похоже, герцог несколько удивился.
— Бля, — рек он и рухнул. Регана вытерла клинок и руки о его камзол. Затем вложила кинжал обратно в ножны, искусно запрятанные в рукаве, и подошла к подушке, под которой герцог спрятал отцовскую корону. Откинула капюшон манто и водрузила венец себе на голову.
— Ну как, мой шут? — спросила она, не поворачиваясь к моей нише. — Ничего сидит?
Я тоже несколько удивился, хоть и не настолько несколько, как герцог. Призрак уже отпустил меня, и я стоял за шпалерой, занесши руку для броска.
— Она тебе на вырост, киска, — молвил я.
Регана посмотрела на мою нишу и ухмыльнулась.
— Так я и вырасту, правда же? Ты чего-то хотел?
— Отпусти старика с миром, — сказал я. — Французский король Пижон высадил в Дувре войско, потому-то Глостер туда Лира и отправил. Тебе разумно будет стать лагерем южнее. Объедините силы с Эдмундом и Олбани — быть может, где-то в Белой башне.
Огромная дверь скрипнула, в щель просунулась голова — солдатская, в шлеме.
— Зовите лекаря, — крикнула Регана, стараясь показаться весьма обеспокоенной. — Милорда ранили. Труп холопий на гноище швырнуть[262]. Прогнать слепого подлеца[263] — за ворота выгнать пса! Пусть нос его до Дувра доведет[264].
Зала тут же наполнилась челядью и солдатней, и Регана вышла, бросив лишь один лукавый взгляд на мое укрытие. Понятия не имею, зачем она меня оставила в живых. Не иначе, потому что до сих пор неровно ко мне дышит.
Я выскользнул из замка через кухню и сторожко пробрался к крепостной стене.
Призрак-девица высилась над Харчком, который весь съежился под одеялом в углу.
— Да ладно тебе, обалдуй, порадей со мною хорошенько.
— Сгинь, навь, — молвил я, хотя она была почти такой же плотной, как плотская женщина.
— Хуй тебе[265], а не ножичком помахать, а?
— Я мог бы спасти старику второй глаз.
— Не мог бы.
— Мог бы отправить Регану в тот особенный круг ада, где сейчас обретается ее муженек.
— Фигушки. — И мара воздела свой призрачный палец, откашлялась и прочла:
— Насмешка подлая второго чада
Отравит ясный взор облыжным ядом,
Узы родства нам рассечет и спрячет —
Тогда безумец поведет незрячих.
— Ты это уже говорила.
— Я знаю. Но тогда рановато было, извини. По-моему, сейчас будет полезнее. Теперь даже такому фалалею, как ты, загадка по силам.
— А ты бы не могла просто сообщить мне, блядь, что это значит?
— Прости, но никак. Тайны призраков и все такое. Покедова. — С этими словами она растворилась в каменной стене.
— Я не трахнул призрака, Карман, — взвыл Харчок. — Я так ее и не трахнул.
— Я знаю, парнишка. Нет ее тут больше. Ладно, вставай-подымайся, попробуем спустить тебя по цепям наружу. А потом поищем слепого графа.
Явление девятнадцатое
Слепых ведут безумцы[266]
Глостер бродил по пустырю у самого подъемного моста — в опасной близости от края рва. Гроза еще свирепствовала, и клятый дождь хлестал по лицу старика и струился из пустых глазниц.
Харчок поймал графа за шиворот плаща и поднял, как котенка. Глостер в ужасе забился и замахал руками — поди решил, что его сцапала гигантская хищная птица, а не долбоеб огромных размеров.
— Тпру, тпру, — рек Харчок, стараясь успокоить графа, как понесшую лошадь. — Попался.
— Отнеси его подальше от края и поставь на землю, — распорядился я. — Лорд Глостер, это Харчок, шут Лира. Мы сейчас отведем тебя в укрытие и перевяжем раны. Король Лир уже там. Возьми Харчка за руку, и все.
— Иди отсюда, добрый друг, иди, — отвечал граф. — Твои услуги мне уж не помогут, тебе ж они вредны[267]. Мне нет дороги и не надо глаз. Я спотыкался зрячим[268]. Сыновья мои — мерзавцы, из дома меня выгнали… Там есть один утес, большой, нависший круто над пучиной. Поможешь мне взобраться на обрыв? Я награжу тебя. Оттуда больше не надо будет мне поводыря[269].
Харчок утвердил старика на ногах и развернул в сторону рва:
— Тогда вам туда, милорд.
— Не отпускай его, дубина недоструганная!
— Он же сам сказал, что хочет топиться, — а он граф, у него и замок, и ров тоже его, а ты, Карман, всего-навсего шут гороховый. Я его слушаться буду.
Я подскочил к ним, схватил Глостера за руку и отвел подальше от края.
— Он уже не граф, парнишка. У него ничего нет, кроме вот этого плаща в защиту от ненастья. Как у нас.
