Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)
– Я врач из поликлиники.
– Ясно. Опять про мужнины льготы вспомнила?
– Вспомнила! – крикнула Выскубова. – Был бы у тебя муж Герой Советского Союза, так ты бы тоже помнила про его льготы!
– Извините, доктор, – сказала соседка. – Зря только беспокоились. Ольга Максимовна у нас любит почудить, пока дочь с зятем на работе. Я за ней, по возможности, днем приглядываю, но у меня и своих дел хватает... Вы уже все закончили?
– Наверное – да, закончили, – ответил Данилов.
– Конечно – закончили! – заорала Выскубова. – Обокрал меня, а теперь хочет смыться! Украл пенсию и трехпроцентные облигации! Все мои облигации! Я их по штучке собирала, одну к другой...
– Трехпроцентных облигаций уже почти двадцать лет нет, Ольга Максимовна, – соседка глазами указала Данилову на дверь, иди, мол, не раздражай больную женщину.
«Паршивый сегодня день, – подумал Данилов на лестничной площадке. – одни незаслуженные обвинения». С пятого вызова он позвонил в поликлинику.
– Доктор, я вам сейчас дам семь вызовочков, и на сегодня это все, можете больше не звонить, – сказала регистратор, – потому что к пяти часам вы должны быть у главного врача.
– Буду, – пообещал Данилов.
С вызовами он расправился быстро. Даже осталось время для того, чтобы съесть стодвадцатирублевый бизнес-ланч в кафе на углу Белополянской и Михеева, весьма, надо сказать, недурственный – оливье с курицей, а не вареной колбасой, рассольник, две котлеты с картофельным пюре и стакан не самого плохого чая. Общаться с начальством сподручнее на сытый желудок – не так сильно зло разбирает. Все равно в поликлинику Данилов пришел за двадцать минут до назначенной аудиенции, что дало ему возможность вписать в журнал выданные сегодня больничные и расклеить листочки с записями по картам.
Данилов ждал чего-то вроде скандального разноса, но главный врач был воплощением спокойствия.
– Неприятный, конечно, случай с этой вашей Шаболдиной, – начал он. – Разумеется, доказать ничего нельзя, но определенные подозрения появляются.
– Было бы желание, а подозрения не замедлят появиться, – не слишком вежливым тоном сказал Данилов.
– Имейте в виду, Владимир Александрович, что отныне выдаваемые вами больничные листы будут находиться на особом контроле, – главный врач вздохнул, словно контроль за Даниловым был ему чем-то неприятен.
– Я выдаю их по показаниям, поэтому контроль меня не волнует совершенно.
– Правильный ответ, – одобрил главный врач. – По-другому и нельзя ответить на подобное предупреждение. Но – я сказал, а вы слышали. Что же касается вашего самовольного ухода с заседания комиссии...
– Какой комиссии?
– Комиссии, созданной для разбора данного случая, – пояснил главный врач. – В составе Литвиновой, Пахомцевой и Воскресенской. Насколько мне известно, вы самовольно покинули заседание и тем самым сорвали работу комиссии. Было такое?
– Было, – подобная трактовка даниловского поступка просто умиляла его. – Покинул заседание и именно что самовольно.
– Ну, на первый раз я ограничусь устным выговором. Но в будущем прошу вас, Владимир Александрович, не допускать подобных демонстративных выходок. В вашем возрасте пора бы научиться сдерживать себя.
Данилов промолчал.
Главный врач прочел ему краткую лекцию о том, каким, по его, разумеется, мнению, должен быть идеальный сотрудник, и отпустил, сказав на прощанье:
– Но, я надеюсь, Владимир Александрович, что эти неприятности не отвратят вас от работы в нашей поликлинике. Как ваши первые шаги в физиотерапии?
«Не забывай, что это я отправил тебя на учебу, и не спеши увольняться, ведь далеко не везде берут на работу без опыта», – перевел в уме Данилов, а вслух сказал:
– Спасибо, все нормально. Я тоже надеюсь, что больше подобных вопросов ко мне не возникнет.
«Будешь доставать – конечно же уволюсь», – понял Антон Владимирович.
Выходя от главного, Данилов увидел в противоположном конце коридора Рябчикова, запиравшего дверь своего кабинета, и остановился у выхода на лестницу, чтобы подождать его.
– Привет! – обрадовался Рябчиков. – Говорят, что ты крупно отличился...
– Не столько я, сколько Пахомцева, – ответил Данилов, обмениваясь с приятелем рукопожатием. – Она устроила настоящую бурю в стакане. Вот, только что у главного врача был.
Рябчиков нажал кнопку вызова лифта.
– Ты что? – возмутился Данилов. – Какой лифт? Пешком надо ходить!
– Давай, пройдемся пару остановок, – предложил Рябчиков.
– С удовольствием, – поддержал идею Данилов. – Только о том, как я отличился, говорить не будем, а то у меня снова начнет болеть голова.
– Ты такой впечатлительный? – удивился Рябчиков. – А производишь совершенно другое впечатление.
– Нет, просто давным-давно, на вызове, меня угостили тяжелой железкой по голове. С тех пор голова моя периодически болит.
– Поболит – и перестанет, – утешил Рябчиков. – Это тебе не лучевая болезнь...
– Рудольф, я просто поражаюсь, как с твоей боязнью облучения ты вообще работаешь?! – изумился Данилов. – Я бы на твоем месте давно бы на УЗИ переучился бы.
– Я хочу на пенсию раньше, чем остальные, – улыбнулся Рябчиков. – Да и сама работа не вызывает у меня нареканий, только ее последствия.
– Тогда не зацикливайся на лучевой болезни, – посоветовал Данилов. – К чему так изводить себя? Лучше думай о чем-то приятном. О Козоровицкой, например.
Они вышли на улицу и, не торопясь, пошли к Рязанскому проспекту.
– Знаешь, а у Юлии скоро день рождения, – сказал Рябчиков.
– Вот и прекрасно! – преувеличенно бодро сказал Данилов. – Будет повод для развития отношений...
– Это как?
– Подойдешь за день раньше и спросишь, где она будет его праздновать. Скажешь, что хочешь поздравить в нерабочей обстановке.
– А она ответит: «Это ни к чему»... – вздохнул Рябчиков.
– Пораженческие настроения приводят к поражениям, – Данилов погрозил ему пальцем, – а настрой на победу – к победе. Ладно, ты со своей вечной робостью даже на приглашение напроситься не сможешь. Давай действовать проще – в день ее рождения приди с утра пораньше с огромным роскошным букетом и красивой вазой. Это и будет твой подарок. Вазу ей на стол, цветы в вазу, не забудь, кстати говоря, воды налить, чтобы до вечера не увяли, и сиди себе в кабинете, работай, лишний раз в коридор не высовывайся.
– А открытку?
– Зачем? – искренне удивился Данилов. – Кому нужна открытка? Без нее интересней. Создается видимость интриги.
– Но тогда она не узнает, от кого цветы?
– В поликлинике да не узнает?! При нашей скорости распространения информации? Тебя же с букетом увидят и гардеробщица, и дамы из регистратуры, и еще кто-нибудь из сотрудников... Да она еще на подходе будет знать, что ты устроил ей праздничную икебану. Короче – работай себе и жди, пока она не придет к тебе, чтобы сказать спасибо. Козоровицкая – девочка воспитанная, она обязательно поблагодарит. Вот тут-то и действуй. На фоне позитивного настроения.
– На словах все выглядит замечательно...
– А на самом деле выйдет еще лучше! – заверил Данилов. – От робких вздохов и туманных намеков пора переходить к делу. Ты знаешь, чем, с женской точки зрения, плохо твое поведение? Тем, что ты делаешь какие-то авансы, подводишь к определенной черте и останавливаешься... Улавливаешь?
– Ты хочешь сказать, что у Юлии создается впечатление обо мне, как о несерьезном человеке?
– Нет, у нее создается впечатление, что ты вынуждаешь ее первой проявить инициативу. Вряд ли это ей нравится.
– Наоборот – я предоставляю ей свободу выбора! – вымещая досаду, Рябчиков пнул кусок льда, лежавший у него на пути, да так удачно, что тот отскочил прямо под ноги девушке, идущей им навстречу.
Не останавливаясь, девушка повертела у виска указательным пальцем.
– Неплохой способ знакомиться, – одобрил Данилов. – Только ты не путай свободу выбора с последовательностью собственных действий. Сказавший «а» должен говорить и «б». Это логично. Не намекай, что ты бы вот чего-то там того, а просто подойди и пригласи в какой-нибудь клуб, что ли... Если, конечно, тебе нужны отношения, а не пэ дэ о.
– Что такое пэ дэ о?
– Платоническое дистанционное обожание, иначе говоря – синдром Петрарки.
– Не слышал о таком синдроме.
– Я придумал его на четвертом курсе, – серьезно сказал Данилов. – Захотелось внести хоть какой-то вклад в науку. Только вот монографию все никак не соберусь написать...
Глава четырнадцатая ЕЛКИ С ПАЛКАМИ, ИЛИ В ГУЩЕ «ДВОРЦОВЫХ» ИНТРИГ
– Умирать не страшно, – сказал четверокурснику Загеройскому один из больных. – Страшно сознавать, что чего-то хорошего больше никогда уже в твоей жизни не будет.
Это откровение навсегда врезалось в память Антона Владимировича.
Удаляя с сайтов знакомств свои анкеты, Антон Владимирович действовал решительно, думая только о том, что всю эту «любовную петрушку» пора рвать с корнем. Довольно, побаловался и будет! Сколько ни ищи, как при этом ни изощряйся, а все равно нападешь на очередную расчетливую хищницу, до знакомства искусно прикидывающуюся белой ромашкой. О какой романтике может идти речь? Я вас умоляю – только о деньгах.
