Ману Джозеф - Серьезные мужчины
Айян глянул на стопку бумаг у нее на столе. Интересно, где тут вопросы к викторине? Вероятно, их забрали с собой вышедшие учителя. Или, может, они прямо здесь.
– Вы правы, – сказала она и вздохнула. – Ну ладно. Скоро уроки начнутся. Ади, тебе пора.
– Сколько команд будет в финале? – спросил Айян.
– Шесть, – ответила она.
– Девочки и мальчики?
– Да, – сказала она раздраженно. – В основном мальчики. Но одна команда – полностью из девочек.
Что-то во всем этом было, не сомневался Айян. Какая-то возможность.
– Как дела с планом расширить компьютерную лабораторию? Все еще в силе? – спросил он.
– Да, родителей известят, – отозвалась она, теперь уже раздражаясь в открытую.
– Подорожает ли из-за этого учеба?
– Мы это решение пока не приняли. Господин Мани, а теперь будьте так…
Зазвонил один из телефонов.
– Алло, – сказала Сестра Честити. – Ох ты. Где? Иду. – Она положила трубку и бросилась вон. – Одна девочка упала в обморок, – пробормотала она на ходу.
Дверь за ней захлопнулась, но Айян слышал ее удалявшиеся шаги. Он считал их. Похоже, далеко ушла. Он встал, потянулся к ее столу и зарылся в бумаги. Он ни разу не оглянулся на дверь, но прислушивался к малейшему звуку. Вынимал листы из конвертов целиком и быстро просматривал их. Счета, еще счета и куча писем из конторы архиепископа.
Ади вперял в отца большие увлеченные глаза.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Тс-с-с, – ответил отец.
– Что ты делаешь? – возбужденно прошептал Ади.
Айян выдвинул ящик стола и глянул внутрь. Приглашения, четки и письма в муниципалитет. Ничего похожего на вопросы к викторине. Он, правда, нашел какие-то вопросы промежуточной семестровой контрольной. Затем бросил решительный взгляд на три городских телефонных аппарата у нее на столе. Снял с одного трубку, набрал свой же мобильный номер. Принял звонок и спрятал телефон обратно в брючный карман. Очень осторожно сместил трубку на этом аппарате чуть вбок.
Уселся на свое место и продолжил ждать Сестру. Ади глядел на него, улыбаясь до ушей. Они услышали далекий голос Сестры Честити, рявкавший приказы.
– Что такое творится нынче с девочками? – сказала она, входя в кабинет. Плюхнулась в свое вращающееся кресло и сердито продолжила: – Девочка упала в обморок. Ее мать говорит, что после еды ребенок идет в туалет, сует себе два пальца в рот и срыгивает съеденное. Ей двенадцать, понимаете? Так вот, мисс пришла в школу, стошнив дома завтрак. Что происходит? Она падает в коридоре. Вот что происходит. Господи, что творится с этими девочками?
– Она толстая? – спросил Айян с любопытством.
– Ну, несколько пухловатая.
– Хочет похудеть?
– Очевидно.
– То есть она сблевывает то, что съела?
– Да, – сказала Сестра Честити.
– Надо ее шлепнуть.
– С ней уже все в порядке. Побрызгали на нее водой и дали глюкозы.
– Вы не поняли, – сказал Айян. – Ее надо разок крепко шлепнуть.
– Нет-нет, мы такого не допускаем.
Сестра Честити позвала слугу, стукнув по звонку на столе. Слуга просунул голову в дверь.
– Пригласите их войти, – сказала она. – Ладно, господин Мани. Простите, что зря потратила ваше время. Нам с комиссией викторины нужно поработать. Ади, иди на урок.
Отец с сыном отправились на выход, а трое учителей вошли в кабинет. Вновь произошел обмен задушевными улыбками. Айян подвел Ади к лестнице, ведшей к его классу. Он достал из сумки сына дневник и вырвал несколько страниц. Ади схватился за голову.
– Что ты делаешь? – спросил он.
Айян взял из пенала Ади карандаш.
– Иди на урок, – сказал он, возвращая ему сумку, – и не забывай: никому ни слова. – Айян протянул сыну мизинец. Тот вцепился в него своим.
– А что здесь тайного?
– Что я сделал в кабинете.
– А почему это тайна?
– Ади, беги.
Оглушительный грохот утреннего звонка испугал их обоих. Они переглянулись. И рассмеялись.
– Беги давай, – сказал Айян.
Он смотрел, как мальчик взбирается по ступенькам. А потом приложил мобильный к уху и занес карандаш над страницами, вырванными из дневника. Он шел к кованым воротам, а кабинет Сестры Честити был у него в трубке. Там уже разговаривали – и разговаривали о викторине. Он встал в тихом переулке по соседству со школой и принялся слушать. Но записать смог всего шесть вопросов.
* * *Это возбуждало. Волосы Оджи Мани были обернуты тонким белым полотенцем. Спина красной ночнушки намокла. Серебряные ножные браслеты застенчиво лежали на ее желтых от куркумы щиколотках. Это зрелище всегда подталкивало Айяна поглядывать, чем там занят их сын. Пока их брак был свеж, он, видя ее такой, приставал, чтобы она разделась, оставив только полотенце на голове. Со временем она перестала соглашаться. Но его это не излечило. Образ женщины после ванны, так легко возмущавший его покой, – самый стойкий символ домохозяйки. Он видел его в тамильских мелодрамах, на которые подсела Оджа. Домохозяйки заматывали головы полотенцами. Трудящиеся женщины применяли фен.
Оджа открыла стальной шкаф, осознавая, что он за ней наблюдает. Иерархия в шкафу не менялась с тех пор, как Оджа ее установила. Нижняя полка – крупы. Над ними – специи и консервы, а затем – особые тарелки для гостей. Верхние три для одежды. В синей пластиковой коробке украшения, доставшиеся по наследству, они всегда напоминали Одже о ее хорошей судьбе.
– Не важно, у меня они лежат или у тебя, доченька, – говорила ей мать перед свадьбой, – они все равно достанутся ему, если он пригрозит сжечь тебя керосином.
Оджа достала четыре своих лучших сари и показала Айяну. Он подошел поближе – рассмотреть. Она удивилась, до чего серьезно он ко всему этому отнесся. Выбрал ее единственное сари без блеска. Синее хлопковое с маленькими белыми квадратиками.
– Будет много богатых людей, – сказал он, – а богатые женщины смеются над теми, кто днем носит блестящую одежду.
– Откуда ты столько всего знаешь о богатых женщинах?
– И никаких толстых золотых цепочек. Эта, которая на тебе, – в самый раз. Тонкая. Что надо.
– Но это же важный день, ты сам сказал.
– Важное теперь не значит золотое.
Она нахмурилась, но согласилась. В таких делах он обычно бывал прав. Оджа вгляделась в своего мужчину. На нем была парадная флотская белая рубашка с длинным рукавом, щегольски заправленная в серые брюки. Черные строгие туфли начищены. И на нем были часы. Их он надевал только по особым случаям. И от него приятно пахло.
– Тебе надо пиджак, – сказала она. – Ты в нем смотришься героем.
– Нет-нет. На такие мероприятия пиджак не надо. Нужно выглядеть, будто тебе, в общем, все равно.
– Ади! – крикнула Оджа. – Заканчивай мыться.
Ади стоял за стеклянной выгородкой в углу кухни. И пел вслух:
– Ди-ай-эс-си-оу. Диско, диско.
– Ади, а ну выходи.
Мальчик появился, обернутый в полотенце. Оджа бросилась к выгородке с сердитым лицом.
– Диско, диско, – сказал ей мальчик.
Айян вытер его, глядя на стеклянную душевую, которую выстроил когда-то с такой любовью. Мальчик ткнул пальцем в свой слуховой аппарат. Айян помог его приладить. Закрепил маленькую белую коробочку у Ади на животе. Из коробочки выходил белый проводок. Айян подул Ади в ухо – посушить. Ади хихикнул. Айян дунул еще раз. И всунул туда наушник.
Оджа вышла из-за выгородки и посмотрела на них одобрительно. Он надул губы – показал их тайный скабрезный знак. Она улыбнулась. Скабрезные мысли ей были нипочем – ничего в связи с ними делать не нужно. Она подошла к ростовому зеркалу на дверце шкафа. Айян и Ади пристально следили за тем, как она выпучила глаза и принялась рисовать вокруг них черным карандашом.
В такси они повздорили. Оджа хотела ехать на автобусе или идти пешком. Айян желал взять такси.
– Дождь будет, – сказал он ей.
Ади втиснулся на заднее сиденье между родителями.
– В автобусе не пойдет, – ответила она сердито.
– А от остановки до школы?
– У нас есть зонтики, не? Да и вообще дождя не будет, по-моему.
– Это же всего двадцать рупий.
– Курочка по зернышку, – отозвались Оджа с Ади хором и расхохотались.
Когда такси добралось до ворот, Оджа уже умолкла. Она нервничала. Левая сторона переулка была полностью забита машинами. У ворот неразбериха. Шоферы, не нашедшие, где оставить автомобиль, пытались развернуться, и возникла пробка. Охранник оглядел Оджу с грудей до пят и разулыбался Айяну.
– Все богатые уже здесь, – сказал охранник.
– Мне надо в класс, – сказал Ади, вытаскивая палец из отцова кулака. – А родителям – в зал. Ученики зайдут строем, – пояснил он, после чего коротко проинструктировал: – Родителям не нужно входить строем, они могут как угодно. – Он показал на главный корпус справа. – Главная аудитория – вон там. Не называйте ее залом. Она называется «Главная аудитория».
