Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы
Я снова клялся Аллахом и объяснял, что причина моих слез — жалость к сгоревшему мотыльку и воспоминание о погибшем брате, что я вовсе не враг губернатору… Но переубедить начальника было невозможно.
Выйдя от него, я предался размышлениям: в нашем городе я живу всю жизнь. Значит, в любой день можно ожидать приглашения или на панихиду, или на свадьбу… Если из каждых десяти церемоний я буду присутствовать всего на двух, то у меня все равно не хватит терпения таскаться по этим отделениям и оправдываться, почему я там улыбался, а здесь хмурился?! Как же быть, где найти выход? И нашёл…
Два года назад я посетил хирурга, и он сделал мне пластическую операцию. Теперь одна половина моего лица всегда улыбается, а другая — безутешно скорбит.
Комедия представления
Впервые в жизни довелось мне присутствовать на столь торжественной церемонии. Это случилось вскоре после назначения нового губернатора. Я получил пригласительный билет следующего содержания: «Многоуважаемый господин… Для знакомства с новым губернатором господином Баниноу[88] и его супругой просим Вас пожаловать на приём в губернаторство. Форма одежды — свободная».
Поскольку в нашем маленьком городке все осведомлены о жизни друг друга до мельчайших подробностей, то, войдя в зал, я не почувствовал себя чужим. Стекались гости, многих из которых я хорошо знал. Это был большой приём, была приглашена самая разная публика, начиная от начальников учреждений и кончая учителями школ и даже купцами и торговцами базара.
Вскоре господин Садакатпише[89] — бессменный помощник всех губернаторов, который, насколько мне не изменяет память, всю жизнь находился на этой должности и успел подсидеть восьмерых начальников,— во всеуслышание объявил:
— Уважаемые дамы и господа! Сейчас прибудет наш новый губернатор господин Баниноу со своей супругой. Прошу гостей для удобства представления выстроиться в одну шеренгу.
Гости, давно привыкшие к подобным церемониям, сразу же заняли места соответственно своему общественному положению и служебному рангу. Естественно, ваш покорный слуга оказался самым последним в этом длиннющем ряду. Вскоре показался и сам господин Баниноу со своей супругой. Словно пшеничные колосья под напором ветра, весь ряд в едином порыве наклонился вперёд. Казалось, все соединены друг с другом не видимыми простому глазу винтами и шарнирами. Волей-неволей вашему покорному слуге пришлось последовать их примеру и вместе со всеми застыть в общем поклоне.
Когда церемония коллективного поклонения была завершена и вся шеренга выпрямилась и застыла по стойке «смирно», я невольно призадумался над тем, чем же, собственно говоря, так знаменит этот господин и почему все мы перед ним унижаемся.
Посмотришь — в общем, ничего выдающегося, самый обыкновенный человек, среднего роста, ничем не примечательнее всех остальных. Рядом же с главным имамом нашего города, этим здоровенным детиной, который стоял, вытянувшись, во главе шеренги, губернатор вообще выглядел пигалицей. Что же до его супруги, то, клянусь Аллахом, подавляющее большинство женщин нашего города и даже присутствующих на этом приёме были намного интереснее и привлекательнее её.
Губернатор вместе с супругой подошёл к выстроившемуся ряду и остановился перед главным имамом. Господин Садакатпише, имевший огромный опыт в церемониях представления и знавший родословную всех гостей, приступил к исполнению своих обязанностей:
— Господин Ходжат ол-фолан Оуладабади[90] — знаменитейший богослов и прославленнейший учёный нашего города. Он же — главное духовное лицо, возглавляющее совершение намаза в мечети. Благодаря его усердию и заботам у нас теперь царит полнейшее спокойствие и блаженство.
«Значит, наш главный имам и вправду такое заслуженное лицо,— подумал я,— раз господин Садакатпише так его расхваливает».
— Как вы назвали его фамилию? — переспросил губернатор.
— Оуладабади, ваше превосходительство!
— Видимо, у него большое потомство, раз он выбрал себе такую многозначительную фамилию? — пошутил губернатор.
— Да, ваше превосходительство,— ответил Садакатпише.— Как вы изволили заметить, у нашего духовного наставника огромная семья: две жены и четыре сиге[91]. Кстати, замечу, что все они из знатных и аристократических семей. Помимо этого, у господина Оуладабади шестнадцать сыновей, семь дочерей и множество невесток и внуков.
«Оказывается,— подумал я,— наш главный имам — владелец инкубатора».
— На вас,— обращаясь к нему с улыбкой, сказал губернатор,— ложится тяжелейшая задача. Перед лицом всего общества вы должны подойти к ней со всей ответственностью и добросовестностью.
В ответ наш главный имам, низко поклонясь, заверил господина губернатора, что будет неукоснительно и чётко выполнять возложенную на него Аллахом духовную миссию.
Подошла очередь следующего, и господин Садакатпише объявил во всеуслышание:
— Господин Пакфамиль[92] — уважаемый начальник финансового управления. Как красноречиво сама за себя говорит его фамилия, это один из честнейших и бескорыстнейших государственных служащих. Господин Пакфамиль работает на этом попроще вот уже много лет и…
Услыхав эту фамилию, я вытянулся посмотреть, не тот ли это палач, от страха перед которым жители города десятки раз садились в бест и каждый раз по его приказу полицейские выдворяли их оттуда и подвергали пыткам. Да, так и есть… оказывается, он самый! Собственной персоной! Как же все это прикажете понимать? Этот кровопийца, имя которого стало синонимом жестокости и безжалостности, этот тип вдруг, видите ли, превратился в честного и бескорыстного человека, ничем не запятнавшего свою фамилию!
Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову. Меня бросало то в жар, то в дрожь! Я готов был уже выкрикнуть: «Господин губернатор, все это ложь! Клянусь вашей честью, этого типа зовут Наджесфамиль[93], а не Пакфамиль! Это один из отъявленных негодяев и прохвостов нашего времени!» Но я вовремя взял себя в руки и подумал: «А тебе-то что за дело? Хочешь опять попасть в какую-нибудь историю, чтобы на этот раз как следует занялись тобой? Видимо, ты просто ошибся, и этот Пакфамиль не имеет никакого отношения к тому грязному типу, о котором ты думаешь!»
Закончив знакомство с господином Пакфамилем и крепко пожав ему руку, губернатор подошёл к третьему гостю.
— Господин Ятимнаваз[94],— услышал я зычный голос Садакатпише,— один из справедливейших и гуманнейших купцов города. Вот уже много лет этот господин прилагает все усилия для благоустройства нашего города. Многие земли, доставшиеся ему по наследству, он безвозмездно передал государству для постройки школ, больниц и детских садов. Еженедельно господин Ятимнаваз угощает за своим столом бедных и обездоленных, он дарит им свои вещи.
Я все ещё находился под впечатлением от того, что услышал о Пакфамиле, и продолжал успокаивать себя, когда до меня донеслась фамилия Ятимнаваза. «Как! Разве этот Хаджи Ятимнаваз не тот самый знаменитый ростовщик и спекулянт, которого мы прозвали Хаджи Дозари[95]? Смотрю — конечно, он самый! Что бы это могло значить? Почему это Садакатпише так нахально врёт? Откуда он взял, что этот Хаджи Ятимнаваз свои земли, полученные по наследству, безвозмездно передал государству для строительства школ, больниц и детских домов? Ведь его «дело» о подлоге документов на покупку земель до сих пор ещё не закрыто и находится в стадии расследования. Ведь не кто иной, как этот господин, два года назад был членом городской управы и с помощью начальника отдела юстиции приписал себе и присвоил все возделанные и невозделанные вакуфные земли, прихватив в придачу дома многих несчастных вдов и сирот. Каким же образом могла произойти такая метаморфоза, что этот уголовник вдруг стал, с позволения сказать, справедливейшим и гуманнейшим человеком? Этот благочестивый ханжа, хвастающийся тем, что совершил якобы паломничество в Мекку, наживается теперь на спекуляции, берет по два риала за каждый предоставленный в кредит туман. Эта пиявка, сосущая кровь несчастных, вдруг перекрасилась в альтруиста и филантропа и занялась благотворительной деятельностью! Разве Садакатпише не знает, что из себя представляет этот тип?»
Снова я чуть было не закричал во всеуслышание, что, клянусь всеми святыми, Садакатпише лжёт. Но тут до меня донёсся голос губернатора, который просил Ятимнаваза продолжать и дальше действовать сообразно предписаниям Корана, и мой язык присох к губам. Я словно остолбенел.
