Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы
Правда, я смеялся беззвучно, но как было скрыть скривившую мой рот улыбку? Боже, что будет, если под сводами мечети раздастся мой гомерический хохот? Как на это посмотрит оратор? А уважаемые, достопочтенные отцы города? Что сделают со мной родственники усопшего? Обругают? Выгонят вон? Я отчётливо представил себе, как, спасаясь от них, бегаю вокруг мечети. А они гурьбой преследуют меня…
Короче говоря, один Аллах ведает, какие муки я претерпел в тот день из-за этого проклятого смеха. Но стоило мне после молебна выйти на улицу, как веселье моё испарилось…
Прошло дней десять — двенадцать. Как-то раз в служебное время в комнату к нам вошёл неизвестный господин и что-то спросил у моих сослуживцев. Они кивнули в мою сторону. Незнакомец приблизился ко мне и шепнул на ухо:
— Следуйте за мной, я из седьмого отделения.
— С кем имею честь? — поинтересовался я.
— Я уполномоченный,— ответил он.
— А что случилось? Почему я должен идти с вами?
— Не знаю. Моя обязанность — отыскать вас и доставить по назначению.
Поскольку совесть моя была чиста, я спокойно встал и вместе с незнакомцем направился в седьмое отделение.
Когда я вошёл, начальник пригласил меня сесть. Я сел. Начальник закрыл лежащую перед ним папку и раскрыл новую. Уточнив мои биографические данные, он спросил:
— Какие у вас были отношения с покойным губернатором?
— Никаких отношений, ваше превосходительство,— ответил я.— Куда мне до губернатора… Но он — милейший человек! Я, как и все, расстроен его смертью.
— Зачем ты потащился на молебен?
— То есть как зачем? Странный вопрос, господин начальник! — удивился я, а сам подумал: видимо, покойник в чем-то провинился, а я, ничего не зная об этом, пошёл на службу по нем. Не расценили бы это теперь как свидетельство моей с ним близости!
Я проглотил слюну, собрался с мыслями и, чтобы не попасть впросак, уклончиво ответил:
— Все пошли, ваше превосходительство, ну и я пошёл. Начальник понимающе улыбнулся:
— Я знаю, что все пошли. Но все пошли, чтобы разделить горе близких покойного. А ты зачем потащился?
— Ну и я для этого же пошёл,— неуверенно ответил я.— Мне непонятно, что вы имеете в виду.
— Ничего, сейчас поймёшь,— затянувшись сигаретой, ответил начальник.
Он достал из ящика две объёмистые картонные коробки и спросил:
— Ты что был противником губернатора?
— Противником? Что вы! Да если бы я был противником губернатора, разве я провожал бы его гроб пешком до самого кладбища?
— Ну а если ты не был его врагом, почему ты радовался его смерти?
— Кто, господин начальник, я?
— А кто же ещё?
Ну и дела! Похоже, что разговор принимает дурной оборот. Во рту у меня пересохло, кровь стучала в висках, но в то же время я был рад, что покойник по крайней мере ничем не запятнал себя. К тому же чувствовалось, что и начальник седьмого отделения— один из его почитателей…
— Господин начальник! — воскликнул я.— Что вы изволите говорить? Как я мог радоваться кончине губернатора? Как вообще можно радоваться чьей-либо смерти?!
Тогда его превосходительство раскрыл картонную коробку, достал из пачки фотографий одну и протянул мне:
— А ну-ка, посмотри. Узнаешь, кто это?
Я взглянул на фотографию. На ней была запечатлена служба по умершему, на которой весь город, все наши именитые граждане сидят мрачные, печальные, будто отца родного потеряли. И лишь один человек улыбается — это я.
— Да, узнаю,— отвечаю.— Вон тот слева — ваш покорный слуга.
Начальник положил фотографию на стол и протянул мне другую. И на этом снимке у меня улыбка до ушей!
Одним словом, на всех трёхстах снимках я улыбаюсь во весь рот, в то время как все остальные плачут.
Показав снимки, господин начальник решительным тоном сказал:
— Ну, какие ещё тебе нужны доказательства? Неужели опять будешь упираться? Если бы ты не был врагом покойного, что бы заставило тебя радоваться его смерти? А бот тут пять кинолент, на них ещё ясней видно, как ты торжествовал и злорадствовал!
Боже мой, попробуй-ка теперь выкрутись! Как я ни унижался, как ни призывал Аллаха в свидетели, начальник так и не поверил, что смеялся я просто оттого, что смешинка в рот попала.
Прошло два года. В один прекрасный день по городу прокатился слух, что новый губернатор выдаёт дочь замуж за своего заместителя. Вскоре этот слух подтвердился, и многим были разосланы пригласительные билеты на свадьбу. Среди приглашённых оказался и ваш покорный слуга.
Получив приглашение, я сразу же вспомнил оказию, приключившуюся со мной два года назад в мечети на поминальной церемонии по умершему губернатору, и меня охватило сомнение. Идти на свадьбу или нет?
Не пойдёшь, думаю, мои недоброжелатели могут сообщить господину губернатору, что такой-то не уважает его и потому не явился на свадьбу. Пойдёшь — а вдруг повторится что-либо в том же роде?
До самого последнего момента я колебался. Наконец решил все-таки пойти.
В назначенный вечер я постригся, побрился, приоделся и отправился на свадьбу. Что это была за свадьба! Какие были цветы, какая иллюминация! Какие фрукты, сладости, шербеты! Какие роскошные дамы и господа! Шутка ли сказать — сам губернатор дочь замуж выдавал!
Я присел в дальнем углу возле торшера со свечами и огляделся по сторонам. Смотрю, все смеются и я тоже стал следить за тем, чтобы улыбка не сходила с моего лица.
После шербета ко мне подошёл официант с подносом, уставленным высокими фужерами:
— Не желаете выпить?
Думаю, отказаться нельзя: донесёт губернатору, что на свадьбе его дочери такой-то не захотел выпить за её здоровье… Снова начнутся неприятности.
— С удовольствием,— говорю.
Осушил залпом бокал и не успел ещё поставить его на место, как передо мной словно из-под земли вырос второй официант с подносом:
— Не желаете?
— Благодарю, с удовольствием.
Выпив второй бокал, я сразу же почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло. Все поплыло перед глазами. В ушах гудело. Вокруг сновали фотографы и, как положено на таких торжествах, щёлкали затворами направо и налево.
Постепенно меня совсем разморило. Я меланхолически уставился на мерцающий язычок свечи и на мотылька, обгоревшего на огне. Его опалённые крылышки расстроили меня до слез: «Несчастный мотылёк, влюблённый в огонь! За что ты сгорел?» И я стал нашёптывать знакомые стихи про влюблённого в пламя свечи мотылька… Я упивался нахлынувшей на меня грустью. Перед внутренним взором моим вставали разные печальные картины. Я вспомнил о трагической смерти двоюродного брата, и слезы градом покатились по моим щекам. Одним словом, я витал в другом мире и не в силах был вернуться на землю…
Уже за полночь, когда гости стали расходиться, я вышел на улицу в глубокой печали.
Не прошло и недели, как тот же самый уполномоченный снова свалился на мою голову.
— А что случилось теперь?
— Я не в курсе дела, мне лишь поручено доставить вас в седьмое отделение.
Ох, по-видимому, это отделение существовало специально для меня.
Войдя в кабинет, я увидел уже знакомого мне господина. Он сидел за столом и перелистывал страницы очередного дела. При моем появлении господин буквально взвился:
— Негодяй! Что прикажешь теперь с тобой делать?! — завопил он.
— Что случилось, ваше превосходительство? Разве я опять, не дай бог, смеялся?
— Если бы ты смеялся! — завопил он.— Да ты просто вероломный изменник! Понимаешь: изменник!
— Что вы? Кому я изменил? Что я за персона, чтобы оказаться изменником?
— Ты враг любой власти, любого губернатора, любого правительства! Понял?
— Понял, понял… Но почему, ваше превосходительство? Откуда вы это взяли? Да поразит меня небо, если я враг губернатора! Клянусь Аллахом, я исправно плачу налоги, беспрекословно подчиняюсь всем указам. Какие у вас доказательства, что я его враг?
Его превосходительство выхватил из стола картонную коробку с фотографиями и, взяв оттуда наугад снимок, протянул мне.
Свадьба дочери губернатора. Гости сияют радостными улыбками. Только я, несчастный, с выражением скорби на лице, с глазами, полными слез, уставился в одну точку. На второй фотографии то же самое: все улыбаются, а у меня вид круглого сироты, только что потерявшего последнего из близких.
— Что, ты и теперь будешь отрицать своё предательство? Ты враг господина губернатора, поэтому и не можешь спокойно глядеть на счастье его дочери. Знай, что эти фотографии показали ему и он распорядился, чтобы мы следили за тобой в оба.
Я снова клялся Аллахом и объяснял, что причина моих слез — жалость к сгоревшему мотыльку и воспоминание о погибшем брате, что я вовсе не враг губернатору… Но переубедить начальника было невозможно.
