Пелам Вудхаус - Укридж и Ко. Рассказы
— Кофе?
— Автомобиль, осел ты эдакий! Автомобиль исчез. Его украли.
— Полагаю, ты сообщил в полицию?
— Я как раз на пути в Скотленд-Ярд. Только сейчас об этом подумал. А ты знаешь, как это делается? Со мной такое в первый раз.
— Ты сообщишь им номер авто, а они сообщат его полицейским участкам по всей стране, чтобы там были начеку.
— Ах, так! — сказал Чокнутый Коут, посветлев. — Звучит довольно многообещающе, э? То есть рано или поздно кто-нибудь да обязательно его заметит.
— Да, — сказал я. — Разумеется, вор начнет с того, что свинтит таблички с номерами и подменит их на поддельные.
— О Боже! Да неужели?
— А потом перекрасит авто в другой цвет.
— Как же так!
— Тем не менее полиция обычно в конце концов их отыскивает. Годы спустя они наткнутся на него в каком-нибудь заброшенном сарае, с кузовом всмятку и без мотора. Тогда они вернут его тебе и потребуют вознаграждения. Но ты должен хорошенько помолиться, чтобы его тебе так и не вернули. Вот тогда случившееся будет подлинным несчастьем. Если он вернется к тебе целый и невредимый через пару деньков, то несчастье не зачтется, и номер третий по-прежнему будет висеть над тобой. А кто знает, чем может обернуться третье несчастье? В известной степени, обращаясь в Скотленд-Ярд, ты искушаешь Провидение.
— Да, — сказал Чокнутый Коут с сомнением. — Но пожалуй, я все равно это сделаю, знаешь ли. То есть в конце-то концов «винчестер-мерфи» это «винчестер-мерфи» ценой в полторы тысячи фунтов, если ты понимаешь, о чем я, э?
И этим доказал, что суеверия — суевериями, но и в самом суеверном типусе может где-то таиться крупица наипрактичнейшего здравого смысла.
Собственно, я вовсе не собирался принимать хоть какое-то участие в дополнительных выборах в Редбриджском избирательном округе, ограничившись созданием трех строф хвалы по адресу Носача Лаурора и отправлением поздравительной телеграммы в случае его победы. Но два взаимодействующих момента заставили меня изменить решение. Во-первых, меня, рьяного молодого журналиста, осенило, что тут можно наскрести пару гиней за «Интересные заметки» («Как ведется современная избирательная борьба: юмор избирательных урн»), а во-вторых, тот факт, что со дня своего отъезда Укридж удружал меня нескончаемым потоком телеграмм, настолько завлекательных, что наконец они выбили искру.
Прилагаю образчики:
«Дело на мази. Вчера произнес три речи. Гимн избирателей — сенсация. Приезжай. Укридж».
«Носач неоспоримый фаворит. Вчера произнес четыре речи. Гимн избирателей на большой палец. Приезжай. Укридж».
«До победы рукой подать. Вчера говорил практически с утра и до ночи. Гимн избирателей сногсшибателен. Детишки воркуют его в своих кроватках. Приезжай. Укридж».
Пусть молодые авторы ответят, мог бы человек с единственным политическим песнопением на своем счету устоять перед этими приглашениями. Если не считать единственной песни для мюзик-холла («Мама, она щиплет меня за ляжку», которую испробовал Тим Симс, Застенчивый Комик, и тут же, повинуясь гласу народа, отказался от нее после первого исполнения), ни единое написанное мной слово не срывалось с человеческих уст. Естественно, я испытал прилив восторга, представив себе, как просвещенный электорат Редбриджа — или, во всяком случае, здравомыслящая его часть — тысячами глоток упоенно ревет эти возвышенные строки:
Враг коварный под Англию роет во мгле,
Но напрасны потуги его с этих пор,
Коль на гордом и славном ее корабле
У штурвала стоит ЛАУРОР.
Я не стал наводить справки, был ли я формально точен, отдав управление государственным кораблем человеку, который, вполне вероятно, на протяжении всего своего пребывания в парламенте будет хранить нерушимое молчание и кротко голосовать по указанию руководителя его фракции. Я знал только, что мне нравится, как звучит гимн, и хотел услышать его из уст электората. В добавок нельзя было упустить случай, который вряд ли представится еще раз, — полюбоваться, как Укридж ставит себя в дурацкое положение перед большой аудиторией.
И я поехал в Редбридж.
Первое, что я увидел, выйдя со станции, был очень большой плакат с выразительным лицом Носача Лаурора на нем и с надписью:
ЛАУРОР
ДЛЯ
РЕДБРИДЖА
Лучше и пожелать было нельзя, но непосредственно рядом (видимо, водворенная туда вражеской рукой) была карикатура на этот плакат даже еще больших размеров, подчеркивавшая выдающийся нос моего старого друга в манере, которая, на мой взгляд, выходила за рамки честных дебатов. Надпись гласила:
ХОТИТЕ ЛИ ВЫ, ЧТОБЫ ЭТО ПРЕДСТАВЛЯЛО ВАС В ПАРЛАМЕНТЕ?
Будь я колеблющимся избирателем, то конечно же ответил бы категоричным «нет!», ибо в этом грубо удлиненном носу было нечто такое, что сразу же и бесповоротно выдавало все нежелательные качества, какими только может обладать член парламента. С одного взгляда становилось ясно, что по избрании он приложит все свои подлые усилия, чтобы сократить военный флот, обложить налогом продукты питания бедняков и нанести ряд сокрушительных ударов по самым основам семьи и родного очага.
Как будто этого было мало, в нескольких шагах оттуда почти через весь фасад соседнего дома протянулся плакат, который простыми прямолинейными черными буквами в фут высотой призывал:
ДОЛОЙ НОСАЧА — ЧЕЛОВЕКА-ХИМЕРУ!
Я был не в силах постичь, как мой бедный старый современник, проведя неделю среди этих постоянных поношений своей внешности, еще мог смотреть себе в лицо, когда брился по утрам. О чем я и сказал Укриджу, который встретил меня на пристанционной площади в роскошном автомобиле.
— А, это пустяки! — просипел Укридж. При первом же его слове я заметил, что со времени нашей последней встречи его голосовые связки явно работали внеурочно. — Обычное «ты мне, я тебе» избирательных кампаний. Когда мы свернем за следующий угол, ты увидишь плакат, который мы вывесили, чтобы пощекотать противника. Самое оно.
Я увидел. Бесспорно, самое оно. Едва его разглядев, пока мы катили мимо, я почувствовал, что редбриджские избиратели оказались в необыкновенно тяжелом положении, поскольку им приходилось выбирать между Носачом, представленным на улице, которую мы только что оставили позади, и этим представшим передо мной ужасом. Мистер Герберт Гакстейбл, кандидат оппозиции, казалось, был наделен ушами не менее щедро, чем его противник носом, и художник не упустил эту черту из виду. Да, исключая злобное узкое лицо с близко посаженными глазками и ртом убийцы, мистер Гакстейбл, казалось, состоял исключительно из ушей. Они ниспадали и хлопали вокруг него, как ковровые саквояжи, и, пораженный ужасом, я отвел взгляд.
— Ты хочешь сказать, что подобное ДОЗВОЛЯЕТСЯ? — спросил я недоверчиво.
— Мой милый старый конь, именно этого от тебя ждут. Пустая формальность. Противная сторона будет разочарована и почувствует себя неловко, если ты воздержишься.
— А как они узнали, что Лаурора прозвали Носачом? — поинтересовался я, так как это поставило меня в тупик. Конечно, в определенном смысле казалось, что никак иначе его не назовешь, но такое объяснение меня не устроило.
— Это, — признал Укридж, — в основном моя вина. Когда я впервые обратился к бесчисленной толпе, меня несколько занесло и я назвал старикана его прозвищем. Естественно, оппозиция тут же его подхватила. Носач некоторое время был немножко недоволен.
— Да, я могу понять почему.
— Но теперь все это позади, — бодро сказал Укридж. — Нас водой не разольешь. Он во всем на меня полагается. Вчера он мне прямо сказал, что если он победит, то будет обязан этому в первую очередь моей помощи. Дело в том, малышок, что я пришелся по вкусу многоголовой гидре. Толпе словно бы нравится слушать, как я говорю.
— Любят посмеяться, а?
— Ну-ну, малышок! — попенял Укридж. — Избегай этого тона. Пока ты здесь, ты должен укрощать свой дух пустого острословия. Дело ведь чертовски серьезное, Корки, мой мальчик. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Если ты приехал сюда, чтобы насмешками…
— Я приехал послушать, как поют мой избирательный гимн. А когда они его поют?
— Да практически все время. Непрерывно, мог бы ты сказать.
— В ванных?
— В большинстве здешние избиратели ванн не принимают. Ты в этом убедишься, когда мы приедем в Бисквитный Ряд.
— А что такое Бисквитный Ряд?
— Квартал, где живут типчики, которые работают на бисквитной фабрике Финча и Уэймена, малышок. Это, — внушительно произнес Укридж, — зыбкая часть города. Повсюду кроме все ясно и четко: либо они твердо стоят за Носача, либо помешались на Гакстейбле, но бисквитные типчики колеблются. Вот почему мы должны агитировать их со всем тщанием.
— Так ты займешься агитацией?
