Сергей Боровский - Уроки переносятся на завтра
Сладкая мысль о бегстве в далёкую страну, где нет органов, будоражила не меньше, но Ваня не был уверен, что она, во-первых, существует, а, во-вторых, что до неё можно добраться доступными видами транспорта. Переход границы с надёжным проводником тоже казался ему весьма утопичным. Разве что записаться в какую-нибудь заполярную экспедицию, где, по слухам, не требуют даже паспортов.
Получалось, что самым благоприятным выходом из сложившейся ситуации была, как ни крути, ядерная война. Она, конечно, несла в себе массу других неудобств, но хотя бы не ставила его перед этим постыдным и мучительным выбором.
«Бред! Какой бред!» - ругал себя Иван последними словами за глупые фантазии и неспособность решать жизненно важные задачи.
«Рассказать всё родителям? Посоветоваться со старыми друзьями? Попасть в больницу?» - лихорадочно перебирал он самые идиотские идеи.
Так продолжалось, пока он окончательно не выдохся. Опустившись в бессилии на диван, он произнёс вслух:
- Ну, и чёрт с ним! Отсижу своё и начну новую жизнь.
Он стал представлять себе, как мать упаковывает ему вещи: тёплые носки, нижнее бельё, шарф... Глаза его моментально затуманились слезами, и сквозь мутную водянистую пелену он увидел образ барака, дымящееся ведро с чефиром, себя, лежащего на нарах. Почему-то с гитарой в руках. Неужели вы не видите, товарищи народные заседатели (или как вас там), что человек полон раскаяния? Он готов искупить, отработать. Чем угодно. Как угодно. Дайте ему шанс! Не губите молодую, перспективную личность! Он не виноват! Это всё они...
Ваня покосился на своё отражение в зеркале и замер. Постойте! Ведь совсем не обязательно доносить до их сведения голую правду. Важно предпринять этот шаг первым. И на правах, так сказать, инициатора попытаться подать всю эту неприятную историю в несколько ином свете. Что если его заставили? Угрожали, пугали?
Так, уже теплее. А что если...
Иван едва не свалился с дивана. Ну, конечно же! Под натиском врага он согласился на эту отвратительную роль, но, будучи верным ленинцем, решил обратить заведомо проигрышную ситуацию к общей пользе. Да! Он внедрился в преступную организацию с тем, чтобы заручиться их доверием и авторитетом, а затем вывести на чистую воду. Он — тайный агент, о котором не знали даже самые компетентные органы. До поры до времени. И вот теперь он созрел. Явился. И не с пустыми руками. Он ждёт инструкций и готов пожертвовать собой ради великой цели.
Иван в возбуждении вскочил на ноги и несколько раз пересёк пространство комнаты.
Действовать! Немедленно! Пока до того же самого не додумались конкуренты.
Одевался он минут двадцать, так как дрожавшие руки не попадали в рукава, отказывались застегивать пуговицы и не могли совладать со шнурками на ботинках. Потом ещё пришлось писать записку для родителей, которая получилась лаконичной и нервной:
«Дорогие мама и папа! В связи с последними трагическими событиями в стране меня вызвали в Комитет. Когда вернусь, не знаю. Не волнуйтесь. Так надо. Ваш сын Иван».
Выйдя на улицу, он сначала попытался схватить такси — дело-то всё-таки государственной важности. И трёшки не жалко. Но постояв с протянутой рукой минут десять, он немного остыл и повернул к троллейбусной остановке.
Там его опять поджидала дилемма. Можно было поехать по кратчайшему пути, через вокзал, но существовал и другой вариант — объездной, через плотину, что занимало минут на двадцать дольше. Подумав, Ваня склонился ко второму. Нет, он не смалодушничал. Просто более продолжительная дорога даст ему возможность лучше подготовить вступительную речь.
Троллейбус подкатил быстро и, о чудо, оказался почти совершенно пуст. Впрочем, чему удивляться? Разгар дня, народ на посту. С другой стороны, очевидные улучшения работы транспорта. Ваня плюхнулся на сиденье в последнем ряду, отскрёб пальцами намёрзший лёд со стекла и растопил получившийся просвет дыханьем, чтобы лицезреть мелькающие столбы, деревья и чёрные сугробы.
Водитель троллейбуса проявил себя настоящим гонщиком. Он трогался с места так, что Ивана вдавливали с сиденье космические перегрузки. А тормозил до того лихо, что зад этой многотонной железной дуры заносило, и колёса ударялись о бордюры. Такая езда несколько отвлекала Ивана от его раздумий. Он даже вознамерился пройти к кабине и сделать замечание. Но водитель опередил его.
- Депо. Конечная, - объявил он через динамики, объясняя тем самым и манеру вождения, и пустой салон.
Иван чертыхнулся про себя, что не заметил стандартной таблички на лобовом стекле: «в депо». Талон зря пробил! Теперь придется раскошелиться на новый.
Выйдя у театра музкомедии, куда его доставил следующий экипаж, он решительно двинулся по улице в сторону пункта назначения — всего предстояло пройти квартала четыре.
У самых дверей он потопал ногами, стряхивая снег, и оказался у знакомого окошечка.
- Добрый день! - произнёс он заранее приготовленную фразу.
И обомлел.
За стеклом, словно в витрине роскошного магазина, сидела Нина — девушка его давней мечты, от которой он сходил с ума в восьмом классе. Предмет его первой любви, бесконечных воздыханий и сладострастных мечтаний.
Она тоже узнала его.
- Ты что здесь делаешь? - даже как-то немного грубовато спросил Иван.
- Работаю. А ты?
- Я?
«Иностранный шпион!» - ехидно крякнул кто-то в Ванином мозгу.
- Да так. Погреться зашёл. - Он дунул на руки, изображая окоченение пальцев.
Теперь настала очередь Нины открывать от удивления рот.
- Здесь не положено, - наконец, сообразила она.
Иван сделал испуганное лицо.
- Правда? Я не знал.
Пока они молчали, через турникет проследовала делегация серьёзных мужчин в ондатровых шапках, махнув в воздухе корочками.
- Попадёт мне, - призналась Нина.
- Понимаю, - отозвался Иван, но с места не сдвинулся и посмотрел ей прямо в глаза. - Что ты делаешь сегодня вечером?
- Не знаю, - растерялась девушка. - Я так далеко свою жизнь не планирую.
- Может, сходим в кино? - продолжал наглеть Иван. - Или в кафе?
Нина кивнула, согласная на приглашение, однако было не понятно, на которое именно.
- Встретимся на Урицкого в семь часов. Возле «Дома одежды». Идёт?
- Хорошо.
- Тогда до встречи!
Иван вылетел на улицу и зачерпнул ладонью снега, чтобы обтереть лицо.
Неожиданный поворот событий спровоцировал его на череду дальнейших нестандартных шагов. Вместо того, чтобы отправиться домой и привести себя в надлежащий вид перед свиданием, он помчался в общагу, разыскал там Шныря и сообщил ему прямо в лоб:
- Снимаю с себя полномочия! Не справился! Не оправдал доверия!
Урка, мирно швыркавший в одиночестве чаёк, ободряюще похлопал его по плечу.
- Что ж. И не такие глыбы крошились в труху под грузом ответственности. Завтра же проведём собрание и рассмотрим другую кандидатуру.
- Завтра?
- А что? Активистов предупредить нужно. Повестку набросать. А то как же.
Шнырь поманил Ивана пальцем.
- Всё прекрасно понимаю. Сам бывал в подобных ситуациях. Но ты не дрейфь. Мы тебе вилки в колёса вставлять не будем.
На том они и расстались, и Ваня вернулся домой, едва успев скомкать и порвать оставленную записку перед приходом матери.
Глава 40. Побег
Ночь, проведённую в кастелянской, Фара квалифицировал для себя как ужасную. Лишённый свободы слова и передвижения, обдуваемый сквозняками через многочисленные щели, он пролежал с открытыми глазами в обществе одеял и простыней целую вечность, разрабатывая план мести.
Воображение рисовало ему центральную городскую площадь возле облисполкома, заполненную возбуждённым народом, в середине которой возвышался помост с установленной на нём плахой. Рослый палач в красном колпаке с прорезями для глаз чинно прохаживался по краю сооружения, поигрывая топором. Его то и дело освещали фотовспышки журналистов местных газет и телевидения, для которых он с явным удовольствием позировал, становясь на колено и обнажая бицепсы.
В партере сидели представители общественности, партийные и хозяйственные работники, заслуженные деятели искусств. Фара находился в их рядах со свежеприколотым орденом на лацкане пиджака, торжественный и невозмутимый. К его уху поминутно склонялся помощник, докладывая о развитии событий.
Наконец, толпа с протяжным охом расступилась, и в образовавшийся живой коридор ступил конвой, ведущий закованного в кандалы Атиллу. Кровоподтёки на его лице свидетельствовали о том, что с ним не церемонились, а рваные лохмотья, заменявшие одежду, едва прикрывали измождённое тело. Ну, да уж не обессудь, голубчик. Преступлениями своими ты породил такое к себе отношение.
Перед самым входом на помост произошла одна безобразная сцена. Атилла резко бросился в сторону, повалив двоих конвоиров, но не для того, чтобы убежать — какое там! Он плюхнулся в ноги к Фаре, вцепившись в ботинок, и принялся покрывать лакированную поверхность поцелуями.
