Сергей Довлатов - Уроки чтения
Обзор книги Сергей Довлатов - Уроки чтения
Сергей Довлатов
Уроки чтения
Был чей-то день рождения, не помню… Собрались писатели, художники, так называемая вторая культурная действительность. Хозяин в шутку предложил:
– Давайте объявим конкурс на лучшее… постановление.
Художник Енин* голосом знаменитого диктора Левитана произнес:
– Отмечая шестидесятилетний юбилей Советского государства, ленинский Центральный Комитет выносит постановление: «НЕЛЬЗЯ!..»
Слово взял поэт Антипов:
– Ленинский Центральный Комитет постановляет также: «За успехи в деле многократного награждения товарища Брежнева орденом Ленина – наградить орден Ленина орденом Ленина!»
Высказался и прозаик Машков:
– В целях дальнейшего усиления конспирации групком инакомыслящих постановляет…
Машков дождался полной тишины, оглядел собравшихся и хмуро закончил:
– Именовать журнал «Континент» журналом «КонтинГент»…
Кто-то рассмеялся. Я задумался. Действительно, конспираторы мы неважные. Звонит приятель:
– У тебя есть… ну, этот… «Дед Архип и Ленька»? Достань. Можешь достать?
– Да зачем тебе? Ты что, Горького перечитываешь?
– Какой ты, ей-богу!.. Да «Архипелаг» мне нужен, «Архипелаг ГУЛАГ», по-нашему – «Архип»…
Ведь знаем, что телефонные разговоры прослушиваются. Ведь обыски были у знакомых. Кто-то работы лишился, а кто-то и сидит…
Вот уже третий год я читаю одну нелегальщину. К обычной литературе начисто вкус потерял. Даже Фолкнера не перечитываю. Линда Сноупс, мулы, кукуруза… Замечательно, гениально, но все это так далеко…
Снабжает меня книгами, в основном, писатель Ефимов. То и дело звоню ему:
– Можно зайти? Долг хочу вернуть… Наконец Ефимов рассердился:
– Мне тридцать человек ежедневно звонят, долги возвращают… Меня же из-за вас посадят как ростовщика… Придумайте что-нибудь более оригинальное…
В «Континенте» появляется мой рассказ. Об этом знают все. Да я и не скрываю. В борьбе тщеславия с осторожностью побеждает тщеславие.
Заглянул на книжный рынок. Хожу, присматриваюсь. Мелькнула глянцевая обложка «Континента».
Так и есть, одиннадцатый номер. Мой. С моим бессмертным творением.
– Сколько? – интересуюсь. Маклак, оглядываясь, шепчет:
– Тридцать…
Затем, нахально усмехнувшись, добавляет:
– А с автора – вдвойне!..
«Континент» в Ленинграде популярен необычайно. Любым свиданием, любым мероприятием, любой культурно-алкогольной идеей готов пренебречь достойный человек ради свежего номера. Хотя бы до утра, хотя бы на час, хотя бы вот здесь перелистать…
Вспоминается несколько занятных историй. И даже в каком-то смысле показательных.
«Континент» стал печатать записки Лосева. В одной из глав был упомянут редактор детского журнала Сахарнов, функционер и приспособленец. (В Ленинграде шутили: «Почти однофамилец, „НО“ мешает…») В записках говорится, как редактор журнала наедине с Лосевым превозносил Солженицына. Печатая, естественно, в своем журнале разных там Никольских и Козловых…
Как-то захожу в редакцию. Навстречу Сахарнов.
– Привет, – говорит, – есть разговор. Заходим к нему, садимся.
– «Континент», где обо мне написано, читали?
– Нет, – солгал я.
– Читали, читали… Я же знаю… В коридоре Пожидаевой рассказывали…
Редактор вздохнул, снял трубку, положил на кучу гранок.
– Как вы думаете, может у нас что-то измениться?
– Где, в редакции?
– Да не в редакции, а в государстве.
– Вряд ли, – уныло сказал я.
Тут же опомнился и добавил с большим подъемом:
– Никогда.
– А я не исключаю, – задумчиво произнес Сахарнов, – не исключаю… Экономика гибнет, сельское хозяйство загнивает… Не исключаю, не исключаю… Я этот номер «Континента» буду хранить… Я у Лосева справку возьму…
– Какую справку?
– Что я восхищался Солженицыным. Вы полагаете, не даст мне Лосев такой справки? Даст. Он честный, непременно даст. И буду я по-прежнему редактировать журнал. А вы – короткими рецензиями перебиваться, – закончил Сахарнов.
Помню, меня его цинизм даже развеселил.
Был у меня знакомый юрист. В последние годы – социолог. Выгнали из коллегии адвокатов. Кого-то не того рвался защищать. Хороший человек, однако пьющий. Назовем его Григоровичем.
Взял у меня однажды Григорович номер «Континента».
– Домой, – спрашиваю, – едешь?
– Домой, прямым ходом, не беспокойся…
– Смотри, поосторожнее…
По дороге Григорович встретил знакомого. Заглянули в рюмочную понравилось. Потом зашли в шашлычную. Потом на лавочке в сквере расположились…
Очнулся Григорович в вытрезвителе. Состояние – как будто проглотил ондатровую шапку. Портфель отсутствует. А в портфеле – номер «Континента»…
Слышит: «Григорович, на выход!»
Выходит из камеры. Небольшой зал. Портрет Дзержинского, естественно. За столом капитан в форме. Что-то перелистывает. Батюшки, «Континент» перелистывает…
Григорович испугался. Стоит в одних трусах…
– Присаживайтесь, – говорит капитан. Григорович повиновался. Сиденье было холодное…
– Давайте оформляться, Григорович. Получите одежду, документы… Шесть рублей с мелочью… Портфель… А журнальчик…
– Книга не моя, – перебил Григорович.
– Да ваша, ваша, – зашептал капитан, – из вашего портфеля…
– Провокация, – тихо выкрикнул обнаженный социолог.
– Слушайте, бросьте! – обиделся капитан. – Я же по-человечески говорю. Журнальчик дочитаю и отдам. Уж больно интересно. А главное – все правда, как есть… Все натурально изложено… В газете писали: «антисоветский листок…» Разве ж это листок? И бумага хорошая…
– Там нет плохой бумаги, – сказал Григорович, – откуда ей взяться? Зачем?
– Действительно, – поддакнул капитан, – действительно… Значит, можно оставить денька на три? Хотите, я вас так отпущу? Без штрафа, без ничего?
– Хочу, – уверенно произнес Григорович.
– А журнал верну, не беспокойтесь.
– Журнал не мой.
– Да как же не ваш?!
– Не мой. Моего друга…
– Так я же верну, послезавтра верну…
– Слово офицера?
– При чем тут – офицера, не офицера… Сказал, верну, значит, верну. И сынок мой интересуется. Ты, говорит, батя, конфискуй чего-нибудь поинтереснее… Солженицына там или еще чего… Короче, запиши мой телефон. А я твой запишу… Что, нет телефона? Можно поговорить с одним человеком. Я поговорю. И вообще, если будешь под этим делом и начнут тебя прихватывать, говори: «Везите к Лапину на улицу Чкалова!» А уж мы тут разберемся. Ну, до скорого…
Так они и дружат. Случай, конечно, не типичный. Но подлинный…
Дело было в шестидесятом году.
Жил в Ленинграде талантливый писатель Успенский. Не Глеб и не Лев, а Кирилл Владимирович. И жил в Ленинграде талантливый поэт Горбовский. Его как раз звали Глебом. Что, впрочем, несущественно…
Был тогда Горбовский мятежником, хулиганом и забулдыгой.
А Кирилл Владимирович – очернителем советской действительности. В прозе и устно. (Над столом его висел транспарант: «Осторожнее. В этом доме аукнется-в Большом доме откликнется!»)
Однажды Горбовский попросил у Кирилла Владимировича машинку. Отпечатать поэму с жизнеутверждающим названием «Морг».
Успенский машинку дал. Неделя проходит, другая. И тут Кирилла Владимировича арестовывают по семидесятой. И дают ему пять строгого в разгар либерализма.
Отсидел, вышел. Как-то встречает Горбовского:
– Глеб, я недавно освободился. Кое-что пишу. Верни машинку.
– Кирилл! – восклицает Горбовский. – Плюнь мне в рожу! Пропил я твою машинку! Все пропил! Детские счеты пропил! Обои пропил! Ободрал и пропил, не веришь?!
– Верю, – сказал Успенский, – тогда отдай деньги. А то я в стесненных обстоятельствах.
– Кирилл! Ты мне веришь! Ты мне единственный веришь! Дай я тебя поцелую! Хочешь, на колени рухну?!
– Глеб, отдай деньги, – сказал Успенский.
– Отдам! Все отдам! Хочешь – возьми мои единственные брюки! Хочешь последнюю рубаху! А главное – плюнь в меня!..
Прошло десять лет. Горбовский разбогател, обрюзг. Благоразумно ограничил свой талант до уровня явных литературных способностей. Стал, что называется, поэтом-текстовиком. Штампует эстрадные песни.
Как-то раз Успенский позвонил ему и говорит:
– Глеб! Раньше ты был нищим. Сейчас ты богач. И к тому же не пьешь. У тебя полкуска авторских ежемесячно. Верни деньги за машинку. Хотя бы рублей сто.
– Верну, – хмуро сказал Горбовский. Прошло еще два года. Терпенью наступил конец. Успенский снял трубку и отчеканил:
– Глеб! У меня в архиве около двухсот твоих ранних стихотворений. Среди них есть весьма талантливые, дерзкие и, мягко говоря, аполитичные. Не привезешь деньги – я отправлю стихи в «Континент». Уверяю тебя, их сразу же опубликуют. За последствия не отвечаю…
Через полчаса Глеб привез деньги. Мрачно попрощался и уехал на какой-то юбилей.
Его талантливые стихи все еще не опубликованы. Ждут своего часа. Дождутся ли…
