Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы
— Что ты самовольничаешь, парень?!,— раскричался детина.— Разве не видишь — написано: «Ловля рыбы в реке Баларуд и охота в её окрестностях воспрещены»?
Мы отозвали детей:
— Чтобы зря к нам не придирались, сядьте-ка в кружок и поиграйте в карты.
Но детям хотелось поглядеть плотину. Мы гурьбой направились к ней и пришли к высокому шесту с дощечкой: «Вход посторонним лицам на территорию плотины категорически воспрещается».
Вечером, когда мы собрали свои пожитки и двинулись в сторону шоссе, чтобы поймать автобус, идущий в город, путь нам преградили ещё четверо громил:
— Пожалуйста, уплатите за место.
— За какое место?
— А за то, на котором вы сидели.
— Мы ведь уже заплатили.
— Ничего не знаем! Земля спорная, они не имели права брать с вас деньги, и им вы могли бы не платить.
— Так сколько же с нас?
— По полтумана с человека.
Мы очень обрадовались: ведь это наполовину дешевле, чем с нас взяли те двое при входе.
Механическое существование
Призадумаешься над бессмысленностью суеты и гонки нашего механизированного века и невольно позавидуешь отцам и дедам. Безмятежно жили люди! Времени у человека было предостаточно, забот никаких. Порхал он как вольная пташка.
Обедали тогда за домашним столом. Абгушт ели, эшкенэ, аш с кяшком, куфтэ[83] — и все приготовленное руками любящей жены. После обеда, не торопясь, расстилали коврик где-нибудь на траве у ручейка, листали книжечки, стихи почитывали, баловались терьячком[84], прихлёбывая крепкий, ароматный чай с кунжутной халвой или с шоколадом. Порой заколют молодого барашка да поджарят кебаб на вертеле, позволив себе запить его глотком-другим доброго вина. Одним словом, умели тогда покейфовать, жили в своё удовольствие. Что такое нервный срыв или там душевная депрессия, знать не знали. Каждый был здоров, весел и благодушен, никто не вмешивался в чужую жизнь, никто никому не завидовал…
А теперь, ради того, чтобы набить брюхо, изволь крутиться целый день, выслушивать грубые окрики, подлаживаться черт знает к кому, унижаться, заискивать. Нет тебе ни еды путной, ни нормального отдыха.
Вскакиваешь рано утром, впопыхах, на ходу проглатываешь стакан какой-то мутной бурды для того лишь, чтобы, как говорится, не идти на службу натощак. Одну пуговицу застёгиваешь на пороге спальни, вторую — в коридоре, третью — на улице.
— Что приготовить на обед! — несётся тебе вдогонку голос жены.
— Да все равно… что угодно…
— Ждать тебя к обеду?
Прикинуть, удастся ли выкроить часок, чтобы забежать домой пообедать, нет времени. Уклончиво бросаешь в ответ: «Не знаю, как получится» — либо притворяешься, что не слышал вопроса. Стремглав летишь к автобусной остановке. И тут, как всегда, не везёт — у билетной кассы переминается с ноги на ногу длиннющая очередь. Стоишь, нервничаешь. Наконец покупаешь талон и бегом в конец другой очереди — на автобус. Автобуса нет и нет. Опять волнуешься: как гусь, тянешь шею, высматривая его. Но вот автобус подходит. Начинается давка. Кто поближе — втискивается. Очередь доходит до тебя, ты уже висишь на подножке, и тут раздаётся голос кондуктора:
— Автобус переполнен, ага! Сойдите!
Бросаешь взгляд на часы: время подпирает, ты уже опаздываешь. Но делать нечего. Снова топчешься на месте и тянешь шею. Наконец подходит следующий автобус, и ты приезжаешь на службу.
Работа у тебя не ахти какая сложная, но волнений и нервотрёпки хватает.
Подходит час обеда. Ты проголодался, но как быть, не знаешь. Ехать домой? На дорогу туда и обратно уйдёт минимум два часа. Взять такси? Придётся выложить четыре-пять туманов, а ты с утра ещё и не заработал таких денег. Остаётся одно — перекусить где-нибудь поблизости. Где? Идти в ресторан — слишком накладно. Сворачиваешь в первую попавшуюся забегаловку, у буфетной стойки просишь бутерброд с мясом.
— С чем именно желаете, ага?
— Да все равно, безразлично!
Хозяин протягивает тебе бутерброд черт знает с чем, не разберёшь, то ли это медвежатина, то ли дикий кабан, то ли ишак, то ли ещё какой зверь.
Во рту у тебя пересохло, есть хочется, но этот проклятый бутерброд словно резиновый — никак его не прожуёшь, на зубах скрипит, застревает в горле, как кляп. Кое-как жестами даёшь хозяину понять, чтобы дал тебе чем-нибудь запить еду. Получаешь бутылку с неизвестной жидкостью ядовитого цвета и наконец проглатываешь кусок, который застрял в глотке. Наспех расплачиваешься, смотришь на часы. Через час ты должен быть на второй своей работе. Опять очередь на автобус, опять все повторяется заново.
Кое-как заканчиваешь дела и на этой службе, смотришь на часы — уже полпятого. А в пять тебе надо быть в третьем месте.
Ведь только суммы трёх зарплат и хватает, чтобы кое-как свести концы с концами.
Выходишь на улицу. Жара невыносимая, ты изнываешь от жажды. Бредёшь как пьяный в многолюдной толпе. Кто-то тебя толкает, кого-то ты толкаешь. Вот фруктовый павильон. На прилавке бутылки с различными соками. Но тебе некогда, тебе все равно.
— Дайте-ка стакан сока!
— Какого?
— Безразлично… Любого…
— Хотите морковного?
— Давайте!
Залпом осушаешь стакан.
— Сколько я вам должен?
— Двенадцать риалов[85].
И ты даже не спрашиваешь, почему это стакан морковного сока стоит двенадцать риалов,— нет времени. Протягиваешь продавцу деньги и несёшься дальше. Автобус туда, куда тебе надо, не ходит, нужно брать такси. Останавливаешься на краю тротуара, поднимаешь руку. Такси, как назло, либо не хотят останавливаться, либо заняты, либо идут в другом направлении. Каждая минута кажется тебе вечностью. Ты переминаешься с ноги на ногу, злишься, бранишься, проклинаешь, умоляешь. Наконец садишься в машину. Не успели тронуться — красный свет. Глаза твои наливаются кровью, ты в ярости сжимаешь зубы, ёрзаешь на сиденье, извиваешься как уж. А ведь этих проклятых светофоров впереди не один и не два! Прежде чем доберёшься до места, половину здоровья потеряешь!
Доехали… Протягиваешь водителю десятитумановую ассигнацию, и он ошарашивает тебя вопросом:
— А помельче у вас не найдётся, ага?
— Нет!
— И у меня нет.
— Черт побери, что же делать?
— Разменяйте в магазине напротив.
На часах уже четверть шестого. Все равно опоздал. С десятитумановой ассигнацией входишь в обувной магазин.
— Ага, будьте добры, не разменяете ли?..
— Нет у меня ничего! — рявкает в ответ хозяин. Он не в духе— никак не подберёт туфли придирчивому покупателю.
— А у вас не будет, ага?
Покупатель ставит очередную пару туфель на прилавок, роется в карманах, извлекая оттуда кучу мелких и крупных купюр, и в конце концов сообщает:
— Нет, ага… К сожалению, не смогу вам помочь. Мелочью у меня всего семь с половиной туманов.
Лишь в пятом по счету магазине тебе удаётся разменять деньги, да и то ценою приобретения совсем сейчас ненужной пачки сигарет. Отдаёшь водителю два тумана и бегом к подъезду. Тебе надо на пятый этаж, а лифт, конечно, застрял на самом верху. Кряхтя и задыхаясь, поднимаешься по лестнице. Как тебя встречает начальство, лучше не вспоминать.
Десять часов вечера. Измученный, злой, полубольной, ты выходишь из конторы. Ноги подкашиваются, ты весь провонял табаком, во рту горечь. Но ты машинально закуриваешь ещё одну сигарету и, еле волоча ноги, плетёшься по тротуару. Подходишь к закусочной. На вывеске изображён толстопузый весельчак, опустошающий пивную бочку. На животе у него надпись: «Добро пожаловать!» В закусочной полно народу, гул голосов, звон стаканов и кружек. Зайти, что ли?.. Нет, пожалуй, лучше скорее домой. Твой взгляд снова останавливается на приглашении: «Добро пожаловать!» Ты снисходительно улыбаешься. «Нашёл дурака! Не так-то легко нас околпачить!..» А между тем рука непроизвольно тянется к двери, толкает её. Дверь со скрипом подаётся. «Может, выпить рюмочку? До каких же пор — все работай да работай! Ведь не железный я! А завтра что будет! Помрёшь — дадут тебе два метра земли и больше ничего!»
Так, сам себя обманывая, заходишь в пивную якобы для того, чтобы перекусить. Резкий винный дух вперемешку с табачным дымом ударяет тебе в нос. У тебя уже нет сил смотреть в меню, что-то выбирать… Жестом требуешь водки. Подручный хозяина наливает тебе стаканчик благодатного нектара. Ты разом опрокидываешь его, закусываешь солёным огурцом, колбасой, ещё чем-то непонятным. Горечь во рту проходит, ты согреваешься, веселеешь. Усталость забыта, деньги потеряли свою значимость— как говорится, Хатем[86] прошёл мимо дома отца твоего. «Черт побери все ценности земные! — говоришь ты себе.— Все это прах, гроша ломаного не стоящий!»— А ну-ка, Айюб, дай ещё полстаканчика.
