Герман Дробиз - Вот в чем фокус
И они привели меня в свою мастерскую. Я стал ходить туда каждый день. Часами стоял то с барабаном, то с горном, то с футбольным мячом. Скульпторов оказалось много. Работа у них шла, как они это называли, поточным методом. Один лепил ноги. Неделю — левые, неделю — правые. Потом стал разбирать по парам, одной левой почему-то не хватило. Еще один лепил руки, двое — туловища. Самый главный лепил головы и собирал все вместе.
И вот меня расставили в Пионерской аллее. Было торжество, фотографии в газетах, и я стал знаменитым. Как-никак не каждому ставят при жизни такую кучу памятников. Конечно, я был только натурой. Но трудно ли было узнать меня в этих гипсовых пионерах?
В школе со мной стали здороваться старшеклассники.
а на сборах мне всегда поручали приветствовать гостей. У меня появились преданные друзья, Витька и Жорик. Один раз приходим с ребятами в кино. В кассу большая очередь. Тогда Жорик говорит: «Это тот мальчик, который стоит в Пионерской аллее». И нас сразу пропустили без очереди.
Были у меня, конечно, и завистники. Мы играли в футбол, я бил по воротам, наши закричали: «Гол! Гол!» А у них там вредный пацан капитаном. «Нет,— говорит,— не было». Тогда Витька говорит: «Да ты знаешь, с кем споришь? Ему памятники при жизни поставили!» А он: «Плевал я на эти памятники». Ну, тут началась драка.
Вечером прихожу в парк, а на всех моих гипсовых двойниках сажей намалевано: «Мазила».
Я, конечно, пошел к сторожу и сказал: «Что же это, товарищ сторож, вам деньги платят, а порядка нет. Некрасиво получается. Обезображены произведения искусства — скульптуры».— «Ну и чего ты волнуешься? Тебе, что ли, их понаставили?» — «Представьте,— отвечаю,— именно мне».— «За что?» Я немного смутился, но говорю: «Им виднее. Раз поставили, значит, есть за что». Тут он рассердился. «А мне,— кричит,— памятников не ставят, а я ни свет ни заря все дорожки мету. Если тебе поставили, сам иди и стирай!»
Но главная беда ждала меня через несколько дней. По телевидению выступил дяденька, он сказал, что всюду веют новые веяния, а у нас в городе в это самое время Пионерскую аллею обставили типичной халтурой. Дальше стали показывать фотографии: я с горном, я с луком и стрелами, я с футбольным мячом. «Обратите внимание,— говорит дяденька,— на эту скульптуру с мячом. Видите, на ней детской ручонкой написано: «Мазила». Даже дети понимают, что это не искусство, а искажение облика нашего славного пионера. Ну где вы видели таких мальчиков? У него на лице ничего не написано, кроме глупости и самодовольства...»
Мама возмутилась и хотела выключить телевизор. Она сказала: «Этот корреспондент, наверно, подсовывал своего сына, да не вышло, вот он и завидует, что лепили не с его ребенка». Но папа возразил: «Правильно говорит товарищ. Мне сначала нравилось, что с моего сына образец взяли, а теперь я прозрел и вам советую. Это, конечно, не искусство, а позор».
Утром я не пошел в школу. Приплелся в парк. По моей аллее расхаживал сторож и долбал памятники кувалдой, только брызги летели.
— А, явился,— сказал он.— Вот мы твои копии аннулируем. Приказ свыше. Я тебе говорил — безобразие это, когда таким маленьким памятники при жизни ставят. Видишь, умные люди меня подтвердили.
Он бил, лупил, колошматил, и скоро вдоль всей аллеи торчали только железные арматурины.
— Вот так,— сказал он.— Прощевай.
Он ушел. Я стоял и разглядывал свои железные скелеты.
Кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся: Витька и Жорик. Я подошел к ближайшей арматурине и стал ее выкорчевывать. Витька и Жорик смотрели.
— Что, вам тоже смешно?
Но они смотрели серьезно — как полагается настоящим товарищам, когда с другом стряслась беда. До сих пор я думал, они примазались к моей славе. Но вот славы не стало, а друзья остались. И это было не так уж плохо.
МНЕ ФОРМИРУЮТ ХАРАКТЕР
На мамин день рождения собрались все наши родственники. Вот они сидят за столом и мучаются, о чем бы поговорить. И вдруг кто-то спрашивает маму:
— А сколько лет Андрею? Уже восемь? Слушайте, парню пора формировать характер!
Все сразу оживились и заспорили.
— Характер ребенка,— сказал дядя Леша, архитектор,— это дом. Взрослое влияние должно пронизывать его сверху донизу. Как лифт. Чтобы в любой момент можно было съездить в темные подвалы детской души и проверить, что туда подбросила улица. Или наведаться на верхние этажи его наивных мечтаний.
— Чепуха какая-то,— поморщился дядя Коля, парикмахер,— характер надо стричь.
— Нет,— твердо возразил дядя Степа, токарь.— Ножницами ребенка не обработаешь. Сначала надо снять стружку, довести до размера. А потом хорошенько отшлифовать.
— Товарищи, вносите конкретные предложения! — запротестовала тетя Лина, учительница.— Я, например, предлагаю взять лучшие образцы и выбрать у них лучшие черточки. Вот Чацкий...
Но ей не дали договорить, все снова заспорили и орали, пока у дяди Вани не возникла блестящая идея.
— Специализация — знамя века,— сказал дядя Ваня.— Разбиваем характер на отрасли и совершенствуем каждую из них. Я лично берусь за ум. Дядя Леша пусть возьмет гражданскую смелость, тетя Лина — порядочность, дядя Коля — честность и так далее...
— Прекрасно! — закричал дядя Леша.— Не будем терять времени. Помни, Андрей, что гражданская смелость— это в первую очередь умение говорить в глаза правду. Я...
Но дядя Ваня перебил его и сказал, что формировать мы будем завтра, а сегодня надо выпить за идею. Все согласились и выпили.
А я тихонько выбрался из-за стола и побежал во двор: там ждал меня Славка.
— А у меня характер формируют,— похвастался я.— А у тебя?
— Нет,— завистливо ответил Славка и перестал ковырять в носу.— Как это?
— Очень просто. Поделили на кусочки, и каждый отдельно формирует: честность там, мозги, смелость...
Славка обрадовался и говорит:
— Это очень хорошо, особенно смелость. Перелезай-ка через забор, нарви яблок.
— Понимаешь,— говорю,— этого мы еще не проходили. Мы только гражданскую...
— Эх ты! — сказал Славка.— Ладно, смотри.
Он тихонько отодвинул доску в заборе, нырнул в дыру, что-то там затрещало, залаяла собака, Славка выскочил обратно бледный, но с яблоком в зубах.
— Вот это да! — воскликнул я.— Кто же это тебе сформировал?
А он:
— Не знаю. Само во мне. С детства.
— А я зато могу правду в глаза говорить!
— Ну скажи!
— Ну и скажу. Ты конопатый, сопливый, и уши у тебя...
Но Славка не дал мне договорить и врезал по шее.
Я заревел как можно громче, чтобы услышал дядя Степа или дядя Ваня, но они уже пели песни. Вместо них появился допризывник Гена. Он немедленно потребовал:
— Ну-ка, дай ему сдачи.
— Он не может,— объяснил Славка.— Ему характер формируют. А смелость еще не привили.
— Тоже мне педагоги,— сказал Гена.— Придется мне, Андрюшка, самому тобой заняться.' А пока сбегай за сигаретами.
— А деньги? — спросил я.
— С деньгами любой дурак купит,— сказал Гена.— Давай, давай, формируй соображение. Это первая черта в характере. Одна нога здесь, другая там,— и он показал на окна нашей квартиры.
Я вздохнул и пошел формировать первую черту.
АНАНАСЫ
Папа — очень мягкий человек. Это и мама говорит, и соседи, и знакомые.
Вот он пришел с работы, видно, что устал. Лег на тахту, читает газеты. А у меня уже все уроки сделаны, а во дворе, как назло, никого нет. Я говорю:
— Папа, пойдем погуляем.
Он надул щеки, попыхтел. И мы пошли: дошли до сквера, а на углу очередь стоит.
Папа говорит:
— Лера, смотри, ананасы. Надо же! Давай встанем. Я постою, а ты поиграй.
Одна тетя из очереди говорит:
— Вы не беспокойтесь, очередь быстро идет. По одному ананасу в руки.
И правда: я расчертила классики, немного попрыгала и вижу, папа уже возле продавщицы. Ему ананас взвешивают.
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)