Павел Мартынов - Пограничное состояние (сборник)
И мы прониклись! Мы драили и начищали, мыли и перемывали, выравнивали и «отбивали», корячились и скоблили. Мы готовились удивлять, уязвлять и доказывать. Себе, командованию, немцам. Миру, в конце концов. Мы сбились с ног.
Когда все было «заряжено, отшкурено и отшлифовано», мы, гордые и уставшие, сели перекурить в подсобке. «Битте шон, гансы…» «Битте шон, фрицы…»
И вдруг… раненым мастодонтом в столовую ворвался Гена:
— Все-о-о! Прячь-те-ссссь!! НЕМЦЫ-Ы-Ы!!!
И почудилось нам, померещилось — лай собак, лязг гусеничной техники, треск мотоциклов — «Лос-лос! Шнеллер, русиш унд юдэ швайне! Хенде хох, партизанен…». Война и немцы! И пароль все тот же…
«Битте шон!»…
Проверка на благонадежность
«Папа» в армии — это командир, а «мама»…
«Мама» — это добрая, но твердая рука, призванная неуклонно проводить Линию… Причем на принципах демократического централизма, которые никак не хотят, но должны сочетаться с основным военным принципом — единоначалия. И еще, возьмем на заметку, чтобы вернуться к этому вопросу чуть ниже, «мама» в армии — это Он, а не Она.
«Мамы» — это наследники комиссаров (не путать с капелланами!), историческим назначением которых было присматривать за тем, чтобы в революционное сознание бойцов Красной армии не вкралась черной змеей подлая буржуйская крамола и измена. «Мам» приставили к «папам» во времена военспецов — «контры», которой не доверяли в силу ее дворянского прошлого, но без которой не могли воевать.
«Мамы» в армии — это замполиты, политруки — прежние комиссары.
Нашему дивизиону хронически не везло на замполитов. Они менялись как перчатки, не успевая оставить неизгладимый след и добрую память в наших хрупких душах и пока еще горячих сердцах. И может быть, по этой самой причине им никак не удавалось стать для нас примером беззаветного служения Родине. Идеальным, так сказать, образцом для подражания в свете решений… Эталоном высокой моды в духе морального кодекса, etc. Они приходили и уходили, а мы оставались, чтобы двигаться дальше. Через тернии к звездам. Словно пасынки во Вселенной. Без «мамы»…
Но однажды это случилось. Наша очередная «мачеха» осталась в дивизионе. И стала нашей «мамочкой» до самого светлого, до выпускного дня…
«Мамочку» звали Ара. Тьфу, то есть звали его, конечно, подполковник Налбандян Ашот Саркисович. Но русскому человеку лень и трудно выговаривать такие непривычные имена, а поэтому за глаза его звали просто — Ара. Просто Ара, а по выходным — Ашот Саркисович. Но за глаза…
Официально — товарищ подполковник. Но за глаза никогда. Язык просто не поворачивался называть его подполковником. В нем не было ничего военного. Форма смотрелась на нем, как пальто на заборе. Как скафандр космонавта на фотомодели, как зипун на балерине… Пиджак, одним словом. И именно поэтому нам хотелось быть честными хотя бы между собой.
А еще мы называли его… Нет, пожалуй, все по порядку.
«О-образный ты наш!» — думали мы всегда, когда его аморфное тело проплывало мимо строя. Мы замечали, что «мамочкины» аккуратные усики совсем недурно выглядят на плохо подстриженной полулысой голове. Умные глаза, подбородок… Неплохо, неплохо. Ну, не так чтоб волевой. Но не уродливый, нет. Подбородок его не портил.
И все бы хорошо, если б не тонкая шея, узкие плечи и непомерно толстая ж… В общем, чтоб не путаться, мы еще называли его Оно…
Бывает в жизни счастье? Случается, не стану спорить. Вот и нам козырным тузом из колоды серых курсантских будней выпал как-то в качестве прибавки к отпуску Всемирный молодежный фестиваль.
Народу, молодежного и не очень, должно было собраться много. Пофестивалить. Помолодежить. Милое дело. Но! Раз народу много — то что? А то, что соблазны всяческие, эмоций перехлест. Опять же молодежь: психика неустойчивая, влюбленности всякие. Тут и до безобразий рукой подать. И, стало быть, что? А то, что кто-то должен был проследить за порядком. И кем-то (палец вверх!) было решено доверить нам (палец вниз!) поучаствовать, в этом процессе. Все ж продумано. И чтобы народ, молодежь в смысле, не пугать, даже разрешили нам целый месяц не стричься и выдали «гражданское платье». Ну а проверку нашего «облика морале» и психологической готовности поручили… Кому? Ну, конечно же, «мамочке».
Ара собрал дивизион в актовом зале и выдал всем по листочку бумаги.
— Товарищи курсанты, сейчас мы с вами проведем тестирование! Итак, разделите лист бумаги на три части…
Тут же нашлись непонятливые (или вдумчивые?):
— Товарищ подполковник. А как делить-то, вдоль или поперек?
— Что вдоль-поперек?..
— Ну, лист…
— А, лист… Вдоль, конечно… Или поперек? В общем, так — делите поперек! Есть? Ага, теперь рисуем. В первой части рисуем горы, так… Го-ры. Во второй части рисуем ме-шок, мешок, вот. Ну и в последней рисуем зме-ю, змею, товарищи курсанты. Так, нарисовали? Подписываем взвод и фамилию. И сдаем мне.
Все стали сдавать свои листочки с рисунками.
Женька Боровик весь тест ерзал на стуле. Его явно мучил вопрос.
— Товарищ подполковник, вопрос можно? Курсант Боровик.
— Пожалуйста, товарищ, э-э, Боровик.
— А что означает этот тест, как он интерпретируется?
— Одну минуточку, я вам сейчас отвечу. Так. Все сдали листочки? Ага, хорошо. Ну так вот, товарищ, э-э, Боровик. Кто нарисовал острые горы — у-у-у! Это человек конфликтный! Кто нарисовал завязанный мешок — о-о-о! Этот человек скрытный, понимаете. И еще. Кто нарисовал змею извивающуюся — а-а-а!!! Это хитрый, изворотливый че-ло-век…
— Товарищ подполковник, скажите, а какой дурак нарисует плоские горы, развязанный мешок и ровную змею?
Аут!..
Ты будешь смеяться, мой дорогой читатель, но тогда почти все курсанты дивизиона поехали на фестиваль. И почти целый месяц жили как белые люди. Почти все. Только Женечка с рядом товарищей (видимо, не прошедших проверку на благонадежность) остались в училище.
Сегодня, вспоминая ту историю, он смеется:
— Копать коллектор в достойной компании достойных людей ничем не хуже, чем целый месяц открывать двери в гостинице «молодым обезьянам» с острова Таити…
А потом добавляет:
— Хотя… Это сейчас смешно, а тогда, между прочим, обидно было.
Шутка юмора
Войска в мирное время обречены на «разложение». Армия и солдатики без войны «опухают» и деградируют.
И если их своевременно не занять чем-нибудь общественно полезным (рытьем траншей, например), они могут стать легкой добычей вероятного противника. Врага, который постоянно строит коварные планы, ведет неустанную разведывательную и подрывную деятельность и при этом, сволочь этакая, заметьте, не спит.
* * *Вовик Тюжин, курсант третьего «гвардейского» курса, а сегодня еще и по совместительству дневальный по любимой роте, изнывал на «тумбочке» от скуки. Полы «протянуты», «очко» отдраено, рота давно «отбилась» и мирно отдыхает, окутанная легким газово-портяночным флером. Курсовые офицеры «сдриснули» по домам, а дежурный по роте Ванюша Коногонов удалился в бытовочку и «повесился» там на таксофоне, названивая какой-то очередной пассии. И стоит он там, голубь ненаглядный, уже битый час, томно обвив ручонкой телефонную трубочку, трепетно воркуя и судорожно суча ножками от внезапно навалившейся тесноты в районе гульфика.
Время, вихляя стрелкой часов, как ползущий боец «полупопиями», придвинулось к трем ноль-ноль и замерло лупоглазым филином. Дивизионное содружество ровно дышало, сопело, храпело, иногда вздрагивая и постанывая и только этим выдавая близкое присутствие могучей боевой единицы. А ночь, эта ядовито-манящая сирена, уже подступила к Вовке со всей своей космической тоской так близко! И уже хватала она его своими липкими пальцами за отяжелевшие веки, и уже шептала она ему на ухо мерзкие колыбельные слова, медленно, но верно увлекая в омут позорного воинского проступка.
«Но нет! Надо взять себя в руки!
Берусь! А черт, не за это я взялся…
Я должен быть стойким, как крейсер „Варяг“,
Который погиб, но не сдался!..»
Вовка пробурчал знакомую с детства песенку, фальшивя практически в каждой ноте, поотжимался от пола, пожонглировал штык-ножом. Прислушался. В бытовке все так же приглушенно бубнило.
«Чума бубонная! Пошел второй час второго раунда виртуального флирта (Ванюша один раз отрывался от трубки пописать-перекурить, минут на десять). Сегодня телефонный коитус товарища сержанта что-то затянулся. На рекорд идет, однако, гигант наш виртуально-половой. Будут сегодня зайчики на простынке, ой, будут…»
И так тут на Вовку что-то нашло, наехало прямо, накатило, нахлынуло. Из ниоткуда, из ничего, из ночной пустоты. Флюидами темных сил, установкой вражьего голоса, дудочкой Нильса… И так отчаянно ему захотелось приколоться, пошутить, выкинуть фортель, отчебучить номер, дать гвоздя, что ли, наконец.
