Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман
— Да ладно, — прятала улыбку бабуля.
— А то! И еще в озере Цили, недалеко от которого находится пионерлагерь «Колагир», водятся двухголовые змеи.
— Уж прямо двухголовые, — смеялась бабуля.
— Ага, двухголовые, одна голова с этого конца, а другая с другого. Эти змеи выползают ночью на берег и заглатывают всех людей на своем пути.
Потом мы вспомнили, что не закрыли чемодан, и побежали в детскую. И тут началось форменное светопреставление, потому что, пока мы прохлаждались на балконе, до чемодана добралась Гаянэ. Она вытащила наши вещи, сложила туда свои игрушки, потыкала пальчиком в кодовый замок и захлопнула крышку.
— Ааааа! — заорали мы. — Ты чего натворила, зачем чемодан закрыла?
— Я тозе хочу в пиянельлягерь, — топнула ножкой Гаянэ.
Мы попытались открыть чемодан, но куда там! На число 27 замок упорно не реагировал.
— Умапалата! Ты хотя бы приблизительно можешь сказать, какое число набрала перед тем, как захлопнуть чемодан?
— Сорок восемь!
— Ты знаешь, как выглядит это число?
— Знаю. Там вот такая штучка и вот такая, — начертила пальчиком в воздухе загогулины сестра.
Ни на сорок восемь, ни на восемьдесят четыре, ни на другие возможные комбинации с цифрами четыре и восемь кодовый замок не реагировал. Сестру от самосуда спасла бабуля. Она прикрыла ее собой и сказала, что Гаянэ тоже приходится несладко, потому что она заперла свои игрушки и не может теперь играть. Как только Гаянэ услышала об этом, она тут же подняла крик на весь дом.
— Отдайте мне мои игрушки, — выла корабельной сиреной она, — не хочу я в пиянельлягерь в нивкакой, только верните мне игрушкииии, мишку верните, и зайчика верните, и куклу верните, и ведерко верните, и кукольный домик вернитееее.
— Какой кукольный домик? Нет у тебя никакого кукольного домика, — опешили мы.
— А мозет, он в чемодане появился узе, откуда вы знаетееее, — заливалась горючими слезами Гаянэ.
Мама принесла тетрадку, вывела в столбик все числа от 01 до 99, и мы стали по очереди набирать их на кодовом замке.
— Гаечка, милая, — ворковала бабуля, — а на что были похожи эти цифры?
— На цывыточек и на булочку, — сквозь слезы рассказывала Гаянэ.
— Убью, — ругалась Каринка и вычеркивала очередное число в тетрадке, — набери теперь семьдесят шесть.
— Семьдесят шесть, — возвещала я. Чемодан не открывался.
На 83 у меня запотели ладони, на 95 я вспотела насквозь, а когда и на число 99 замок не отреагировал, то хором завыли уже все девочки.
— Да что это за наказание такое, — причитала мама, — ни одного дня без потрясений!
— Ааааа, — гудела Гаянэ, — верните мне мои игрушки и мишку-ведерко-куклу и кукольный домик верните-еееее. И много-много зувачек тозе верните!!!
— Это не ребенок, а стоматолог Шпак какой-то, — разводила руками бабуля.
Мы еще минут десять попрыгали вокруг чемодана, а потом Каринка побежала за инструментами, чтобы разобрать замок.
Но тут, к нашему счастью, вернулся папа, оперативно вник в ситуацию, отобрал у Каринки молоток с отверткой, глянул в тетрадь с перечеркнутыми числами.
— Ноль-ноль набирали?
— Нет, — заплакала мама.
«Мой зять золото» набрал ноль-ноль и под всеобщее ликование открыл чемодан.
— Я зе сказала, что набрала сорок восемь! И ваш чумадан мне не нузен, и ваш пиянельлягерь тозе не нузен, вот! — Гаянэ выгребла свои игрушки, втянула голову в плечи и, смешно двигая лопатками, ретировалась в родительскую спальню. Оплакивать свою горькую судьбу в мамину ночнушку.
Спать мы легли только к полуночи. Сначала по новой раскладывали вещи, потом чистили на скорость зубы, а потом подглядывали, как бабуля молится на миниатюру Тороса Рослина «Благовещение». Икон дома не водилось ввиду папиного критического отношения к религии, поэтому бабуля, ничтоже сумняшеся, определила под иконостас альбом средневековой армянской миниатюры. С особенным пиететом она относилась к Рослину.
— Душевные какие, — приговаривала она, подолгу рассматривая каждую его работу.
* * *Назавтра четыре всадника Апокалипсиса топтались возле Маринкиного подъезда. Долго ломали головы, раздумывая, как провернуть такую архисложнейшую операцию, как подглядывание за чужой тетей. Сначала решили просто напроситься в гости к Инге. Но открыла Ингина мама и сказала, что Инга на два дня уехала с папой в Дилижан.
— Проведать дедушку, — объяснила она.
Идти в гости к Инге, когда ее нет, как-то глупо, поэтому мы несолоно хлебавши отправились горевать в беседку. Сначала Маринка в подробностях рассказывала, как ей делали клизму, и как потом Сурик до поздней ночи обзывал ее «впопетрубкой». Потом, вдоволь нагоревавшись из-за того, что не видать нам Ингиной тети, мы пошли кататься на качелях. Качели были старые и покореженные и при раскачивании издавали такой душераздирающий лязг, словно все привидения мира собрались в нашем дворе — побряцать своими цепями. Мы скорбно качались под кентервильский реквием и чувствовали себя самым несчастными девочками на свете.
— Стоп! — вдруг заорала Каринка.
— Чивой? — затормозили мы ногами в землю. Скрип оборвался.
— За токаром стоит стул. Так?
— Так! — встрепенулись мы.
Токаром называли небольшое сооружение с электрическими щитами, которое находилось во дворе нашего дома. Иногда к этому сооружению приходили электрики, отключали во всем доме электричество и начинали с важным видом ковыряться в проводах. Через секунду после того как отключали электричество, из окон гроздьями высыпали домохозяйки и нервно поторапливали электриков:
— Когда свет дадите? Холоделники размораживаются!!!
— Женщины, не мешайте работать! — огрызались электрики и продолжали ковыряться в проводах.
— Вы «не мешайте работать» будете своим женам говорить, ясно? — клокотали домохозяйки. — Включите токар, говорят вам — холоделники размораживаются!
Сестра была права, за токаром действительно стоял старый, обшарпанный стул. На него взбирались электрики, когда ковырялись в проводах.
— Вот! — продолжила Каринка. — Инга живет на первом этаже. Если притащить этот стул под окна и взобраться на него, то…
Мы не дали Каринке договорить, соскочили с качелей и рванули к токару. Все верно, Инга живет на первом этаже, и если подставить под окна стул да взобраться на него, то вполне можно увидеть, что творится в гостиной и на кухне ее квартиры.
— Какая ты умная, Каринка, — радовались мы на бегу.
— Я умная и находчивая, — сопела Каринка и всячески раздувала щеки от гордости.
У всех в жизни когда-нибудь случается звездный час. У Маньки, например, звездный час настал, когда она нашла Дядимишины права. Все уже отчаялись их искать, а Манька нашла. За дровяной печкой. Дядя Миша на радостях подарил ей десять рублей, и мы целую неделю объедались коржиками и мороженым и напивались лимонадом «Буратино» до полного изнеможения.
У Каринки звездный час настал прямо сейчас, как только она догадалась поставить стул под окна Ингиной квартиры. Правда, никто не собирался за это ей десять рублей отдавать. А жаль. Еще одна беспробудная неделя с коржиками, мороженым и лимонадом была бы нам очень кстати.
А следом, совершенно неожиданно, звездный час настал для меня, потому что я была самой высокой девочкой, и только мне было видно, что творится в Ингиной квартире.
— Ты это, аккуратнее, — инструктировала меня Маринка, — показывайся в окне ненадолго, а то тебя заметят и прогонят.
— Жаль, что у Нарки глаза не на перепонках, — вздыхала Манька.
— На каких перепонках?
— Ну, на этих. Которые веревочками из глаз вылезают.
— Это не перепонки, это щупальца, — постучала по лбу я.
— Щупальца так щупальца, — не стала спорить Манька. — А было бы вообще шикарно — вытянула глаза и все видишь, а сама внизу спряталась. Нарк, там на бельевой веревке какая-то тряпка висит, ты накинь ее на голову, и тогда тебя никто не увидит.
Я осторожно подтянула к себе тряпку. Выглядела она не очень — была вся в каких-то разводах и пахла сыростью.
— Фу, — поморщилась я, — этой тряпкой полы моют!
— Никаких «фу», — отрезала Манька, — потом выкупаешься — и все дела. Давай подсматривай быстренько, а то сейчас кто-нибудь из взрослых нас заметит и прогонит из-под окон.
Делать было нечего, я зажала нос пальцами, накинула на голову тряпку и, поднявшись на цыпочки, заглянула в окно. Ингину тетю я заметила сразу. Она была очень похожа на Ингину маму — такая же круглощекая, с густыми вьющимися волосами, сидела на угловом диванчике и мерно качала головой.
— Ну чего? — зашипели девочки.
— Да вот, — доложилась я, — вижу ее. Головой кивает.
— Кому кивает?
