Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман
Вот почему папа был против, чтобы Ба поехала сегодня в «Колагир». Впрочем, если бы она вознамерилась туда ехать, то никто ее бы не остановил. Просто впереди была поездка в Новороссийск, время поджимало, и она лихорадочно собиралась в путь-дорогу — складывала вещи, набивала холодильник продуктами, подготавливала дом к осадному положению — уверенности, что ни одна Дядимишина чучундра не ступит на порог, у нее не было.
Мы обступили Ба и ткнулись лбами ей в живот. Она смахнула слезу, расцеловала меня с Каринкой, а потом крепко прижала к себе внучку. Манька мигом посинела.
— Баааа! — захрипела она.
— Ведите себя хорошо, ясно? — прогрохотала Ба.
— Ясно, — пискнула мы и нырнули в машину.
— Юрик, я тебе детей доверила!
— Не волнуйся, Роза, все сделаю в лучшем виде.
Папа еще раз потыкал в сиденье кулаками, осторожно сел, победно бибикнул и тронулся в путь. Пока Манин дом не скрылся за поворотом, мы оборачивались, чтобы посмотреть, ушла Ба или нет. Она стояла возле калитки, обмахивалась подолом фартука и глядела нам вслед. По щекам текли крупные слезы, вьющиеся волосы стояли надо лбом непокорным нимбом.
— Я и не знала, что Ба умеет плакать, — покачала головой Каринка.
— Еще как умеет, очень даже умеет. Просто скромничает, — вздохнула Манька.
— И часто она плачет?
— Никогда!
Как только выехали за город, мы с Манюней, по своему обыкновению, затянули репертуар нашего хора — пение очень помогало от укачивания. Папа с Каринкой стоически терпели наш нестройный концерт. Под «Оровел» Комитаса мы проехали село Чинари, под «Дубинушку» — Чинчин, под «Сулико» взяли крутой серпантин, с макушки которого открывался потрясающий вид на районное водохранилище, а село Арцваберд протаранили под «Бухенвальдский набат».
— Люди мира на минуту встаньте, — взвывала в открытое окно я.
— Тубдум-тубдум-тубдум, — изображала барабанную дробь Манька.
— Вы хоть орите потише, — ругалась на нас Каринка и глядела в другое окно с таким лицом, будто знать нас не знает.
Но мы не обращали на нее внимания и драли глотки до посинения. Редкие прохожие всполошенно оборачивались в сторону фырчащей «копейки». Контуженный нашим пением, папа сегодня был явно в ударе и не пропустил ни одной кочки или колдобины.
— Иааа, — жалобно верещала Генриетта, попадая колесом в очередную яму.
— Гхматху, — отзывался папа, выворачивая руль.
Когда мы проезжали озеро Цили, то убавили мощность пения, а Каринка целилась из большой рогатки в кусты, в надежде убить хоть одну двухголовую змею. Но ни одной змеи мы так и не увидели — наверное, они попрятались по норам и переваривали проглоченных за ночь людей.
Лагерь находился у подножия высокого поросшего густым ельником холма. С севера его огибала быстроногая горная речка, с юга — непроходимый лес, а с запада — небольшой яблоневый сад, за которым ухаживали дети. На этом все достоинства лагеря заканчивались. Первым, что цепляло глаз на подступах к «Колагиру», было дивное сооружение под условным названием «шлагбаум со сторожевой будкой». Будка представляла собой эдакий минималистический сарай, почему-то без крыши и одной стены. Отсутствующая стена, видимо, олицетворяла собой вход в помещение. Шлагбаумом служил корявый сухой пень, торчащий посреди проезжей части.
«Стой!!! За шлаКбаумом вход запрещен!!!» — грозно щерилась надпись со стены будки.
— Вот мы и на месте, — фальшиво-бодрым голосом возвестил папа и вылез из машины.
— Мы на месте, ура! — Мы радостно высыпали следом.
К нам тут же подбежала целая толпа ребятишек.
— Новые девочки! А почему вы приехали сегодня, а не вчера? — сыпали они вопросами. — А как вас зовут? Сейчас мы позовем медсестру. — И дети побежали в сторону небольшого желтого домика. Деревянный щит, прибитый над входом в домик, гласил: «САНЧАСТЬ!!!»
— Надо же, какая у них страсть к восклицательным знакам, — подивился папа.
— Товарищ Алина, товарищ Алина, там девочки приехали, целых три штуки! — меж тем ломились в закрытую дверь домика дети.
Потерпев фиаско, они прибежали обратно:
— Ее нету, она, наверное, в туалет пошла, давайте мы вам вожатую позовем, пока товарищ Алина какает.
— Хмхм, нельзя так о взрослых говорить, — проснулся в папе Ян Амос Коменский.
— А что, взрослые не какают? — дружно поинтересовались дети.
— Ну почему же, какают, конечно.
— А почему тогда нельзя об этом говорить?
Тут, к папиной радости, прибежала всполошенная молоденькая девушка, представилась товарищ Маргаритой, спросила наши имена, сверилась со списком в тетрадке, а потом сказала, что она наша вожатая, и мы будем жить в домике третьего отряда.
— Пойдем, я покажу девочкам комнату, а потом медсестра быстренько проведет медосмотр и проверит им волосы.
— Зачем?
— Чтобы вошек не было. С вошками в лагерь не берем.
— Бреете на проходе? — пошутил папа.
— Что-то типа того, — засмеялась товарищ Маргарита. Она повела нас к небольшому одноэтажному домику.
— Таких домов на территории лагеря ровно десять. В каждом домике — по две комнаты, большая рассчитана на десять детей, а маленькая комнатка для вожатой. Лагерь строился таким образом, чтобы во время войны с империалистическими странами быстро превратить его в военную часть, — с гордостью рассказывала товарищ Маргарита. — Домики легко можно переоборудовать в казармы, справа, там, где мы проводим утренние и вечерние линейки, тренировочный плац, а местоположение лагеря такое, что артиллерийским огнем его не накрыть.
— Бомбоубежище имеется? — иронически улыбнулся папа.
Товарищ Маргарита посуровела лицом:
— Кстати, начальник лагеря Гарегин Сергеевич — подполковник в отставке!
Как только Манька услышала про войну с империалистическими странами, она тут же втянула пузо, собрала губы в куриную жопку и строго глянула на меня — слышишь?
Я мелко затряслась в ответ. Судьба нашей родины, со всех сторон окруженной враждебными империалистическими странами, не давала нам покоя. Каждая из нас была готова хоть завтра на войну — защищать единственную державу в мире, которая ратует за свободу, братство и равноправие с угнетенными неграми Южной Луизианы.
Меж тем товарищ Маргарита, задетая папиным ироническим тоном, не на шутку разошлась.
— Вы не смотрите, что домики кажутся хлипкими. Они выдерживают ударную волну любой силы. — И она для наглядности несколько раз постучала кулаком по стене возле входа. Со стены тут же отвалился большой кусок штукатурки и шмякнулся ей под ноги.
— Показывайте лучше комнату девочек, — вздохнул папа.
В комнате девочек немилосердно пахло краской. Дощатые полы радовали глаз кумачовыми негустыми мазками поверх прошлогоднего зеленого, в широкие щели между досками кое-где пробивалась трава. Вдоль стен стояли железные кровати с панцирной сеткой, на «незанятых» свернутыми рулонами лежали матрасы и топорщащиеся перьями кусачие подушки. Остальные кровати были застелены зелеными пледами. В углу комнаты стояла одинокая ветхая тумбочка.
— Ура, тумбочка! — обрадовалась Манька и дернула за дверцу. Дверца со скрипом отошла от петель и осталась у нее в руках.
— Нужно осторожнее, — назидательно выговорила товарищ Маргарита и прислонила дверцу обратно к тумбочке, — это одна тумбочка на всех, хранить здесь будете мыло, зубные щетки и пасту.
Я расстелила матрас и села на кровать. Сетка, убийственно скрипнув, повисла гамаком. Я надавила сильнее и нащупала попой пол.
— Кровати старые, да, — потупилась вожатая, — зато полы свежеокрашенные.
— Это мы уже заметили, — снова вздохнул папа.
Дальнейшая беглая экскурсия по лагерю ввергла отца в ужас. Чтобы помыть руки, нужно было отстоять большую очередь к трем рукомойникам, прибитым к стене столовой. Туалет девочек представлял собой насквозь продуваемое деревянное сооружение с пятью отверстиями в полу. За тонкой стенкой с многочисленными щелями находился туалет мальчиков. Над дырами в полу, отчаянно жужжа, летали зеленые толстые мухи и пчелы. По углам, выедая глаза, смердели кучки хлорки.
— А где моются дети? — взвыл папа.
— Там, — махнула рукой в сторону леса товарищ Маргарита.
— Где — там? — удивился папа.
— Баня находится в лесу. Каких-то минут двадцать ходьбы от лагеря. Топят раз в неделю, углем. Дети моются и устраивают небольшую постирушку.
Папа несколько секунд сверлил переносицу товарищ Маргариты немигающим взглядом.
— Из каких таких стратегических соображений баню построили в глухом лесу? Чтобы шпионы не вычислили, где моются советские солдаты?
— Это не баня, это котельная, — теперь уже вздохнула товарищ Маргарита и зачастила шепотом: — Сдается мне, про баню они совсем забыли, а потом спохватились и сделали пристройку. Вы не волнуйтесь, тут речка рядом, дети ежедневно будут купаться.
