Григорий Волчек - Дедушка русской авиации
Полторацкий подошел к койке Сарычева.
— Никита, я тебя по-дружески прошу не влезать в мои разговоры. И Деревянкина не обижай, он мой ближайший собеседник.
— Да пошел ты нах…!
Этого стерпеть уже было нельзя. Полторацкий на несколько секунд взял Сарычева двумя пальцами за кадык. Матрос зашелся в кашле.
Носки и книжка
Через неделю приехала санитарная машина, и Полторацкого выписали из госпиталя. Лежа на койке в теплой будке, Гоша не мог отвлечься от невольных сравнений. Той же дорогой и в том же направлении он ехал чуть больше трех месяцев назад. Очень многое было по-другому — другие попутчики, сопровождающие, мысли, чувства. А вот настроение, как и тогда, было неважнецкое. Действительно, позади остались уют, комфорт и медсестры с порнушными карточками. А впереди ТЭЧ, которой надо мстить.
Гоша появился в казарме перед самым отбоем, поздоровался с Бегичевым (он стоял в наряде по роте) и Кобыхновым, обнялся с Жужговым.
— Где Володя?
— Все еще в санчасти, у него осложнение какое-то было. Но сейчас вроде все нормально — скоро выписывают.
— Прими, Серега, мой скромный новогодний подарок!
Гоша протянул Жужгову плотные черные носки.
Из каптерки выглянул Охримчук.
— Ой-ма! Ты побачь — Повторацкый собственной персоною! Выздоровел, чи шо?
— Выздоровел, товарищ старшина!
— Ось гарно! А то мы заждались, скучаем!
Поздоровались за руку. Полторацкий протянул Охримчуку «Книгу о вкусной и здоровой пище».
— А это подарок вам!
Засыпая, Гоша вспомнил, что завтра, двадцать первого января, у него день рожденья. Девятнадцать лет — не бог весть какая дата, но все-таки первый армейский день рожденья. В этот день именинник спит, сколько хочет, не идет на работу и получает увольнение в гарнизон. А еще устраивает праздничный стол в бытовке (если, конечно, он не карась, и у него есть деньги). В общем, день рожденья — это хорошо. Игорь, додумав приятную мысль, заснул.
Глава III
Январь — май
Андрюша Воскобойников
Полторацкий вскочил по подъему. Настроение было отличным — редкое состояние для Игоря, который утром всегда был злым и раздражительным (типичная «сова»). Он даже есть не мог по утрам — никогда, даже в период самой зверской голодухи, у Игоря с утра не было аппетита.
Но сегодня день был особый, праздничный. Правда, Гоша решил, что в ангар сегодня он пойдет, а день отдыха перенесет на пятницу, чтобы праздновать три дня подряд (такая практика была распространена в ТЭЧ). Сегодня вечером он накупит провизии, заберет Жужгова и пойдет в санчасть, где в обществе Сереги, Володи, Рифа и Наташи скромно отметит свое девятнадцатилетие. Ну, а к пятнице он подключит вездесущего Мусина с его «внешнеторговыми связями» и выходные дни проведет, как положено.
Гоша вышел в коридор. Здесь ярко горел свет. С вытаращенными глазами торопливо прошагал дежурный по полку. Охримчук, не заходя в кубрик, промчался мимо Полторацкого и стал кому-то звонить по телефону с тумбочки дневального. У запасного выхода в торце коридора толпилась плотная массовка. Дверь запасного выхода всегда была заперта — никто никогда этим выходом не пользовался, поскольку он выводил на заметенный снегом пустырь позади казармы. Заинтригованный Гоша мощными толчками пробил брешь в толпе, протиснулся к двери и увидел на лестничной площадке пролетом ниже труп своего однопризывника Андрюши Воскобойникова.
Андрюша лежал на цементном полу, вытянувшись и запрокинув голову. Посинелое и опухшее лицо его хранило выражение, от которого у Полторацкого на лбу выступили капли холодного пота. Остекленевшие глаза покойника воткнулись в Полторацкого в упор. Игорь застыл.
Воскобойников был самым маленьким и хилым карасем. До того, как Полторацкий пришел в ТЭЧ к власти, Андрюшу почти не трогали. Потом, когда Гоша навел свои порядки, и карасям стало легче, от Воскобойникова отстали окончательно. Сам же Полторацкий Воскобойникова почти не замечал, и уж тем более, не бил. Впрочем, и весь свой призыв Гоша практически никогда не «воспитывал», считая это излишним — караси и так слушались его беспрекословно. Во время памятного предновогоднего избиения Воскобойников отсутствовал — лежал в санчасти. Так что Полторацкий не видел Андрюшу как минимум месяц. Теперь вот увидел.
На шее у Воскобойникова из-под набрякших сизых складок кожи торчал обрывок бельевой веревки. Андрюша был одет по полной форме, на поясе — штык-нож дневального по роте.
Дежурный по роте Курбатов, дневальный Бегичев и дежурный по полку сидели на корточках у плеч покойника. Больше у трупа никого не было — образовалась мертвая зона. Полторацкий спустился к покойнику.
— Курбатов, врача вызвали? Командиру сообщили?
— Да. Старшина пошел звонить.
— Бегичев, простыню из кубрика, быстро!
Бегичев принес простыню, Гоша накрыл ею Воскобойникова. Сразу стало как-то легче.
— Эй, народ, расходиться по кубрикам! Быстро! ТЭЧ, готовиться к утреннему осмотру! В семь двадцать построение! Уборщики — быстро наводить порядок! Дневальный — на тумбочку!
Властные команды подействовали. Дежурный по полку принялся рассредоточивать толпу. Полторацкий, одевшись, вернулся к месту происшествия.
— Курбатов, Бегичев, а ну, в темпе — что произошло? Почему недоглядели?
Курбатов подавленно молчал, Бегичев затараторил:
— В два часа мы с ним сменились. Андрей сначала пошел курить, потом в Ленкомнату, потом в туалет. Потом я сам немного прикемарил, а когда проснулся, стал писать письмо. Смотрю — Воскобойникова нет нигде. Ну, думаю, в кубрике спит. Без двадцати шесть пошел будить Курбатова. Разбудил, стали вместе искать Воскобойникова. Осмотрели все койки — нет. Хотели начать шмон по всей казарме, и тут я увидел, что дверь запасного выхода приоткрыта. Зашел я туда, и чуть не умер от страха — прямо передо мной он… Висит… Рядом — табуретка откинутая. Я застыл, ни шага сделать не могу. Потом пришел в себя, позвал Курбатова, мы поставили табуретку и сняли его. А потом подъем, старшина пришел, народ собираться начал…
— Где он взял веревку?
— Она под крайней койкой всегда валялась… Мы по ней койки равняли.
— Уроды! Везде по нитке равняют! Распустились без меня! Что он тебе говорил, ну… перед этим?
— Да ничего такого. Вообще он нормально себя вел. Он всегда вялый, а этой ночью так даже вроде веселый был.
Подошел бледный старшина.
— От беда! Ой, лышенько! Ну як так можно?!
— Товарищ старшина, вы Немировского вызвали? А Рудыка, комполка?
— Да, всем позвонил, зараз придут! Ну як же так! Що ж це такое робыться, а?
Появились начмед и командиры. Немировский откинул простыню, провел пальцами по обезображенной шее, потеребил обрывок веревки, пощупал отечную кисть трупа.
— Мертв. Повесился. Или повесили. Время смерти мне определить сложно, я не судмедэксперт. Труп уже окоченел, значит, смерть наступила как минимум несколько часов назад.
Варфоломеев подал командирский голос:
— Немировский, повезешь покойника в санчасть, оформишь первичные документы, потом сразу же в город на вскрытие и экспертизу. Где он висел, показывайте.
Бегичев показал пальцем вверх — на изгибе водопроводной трубы, шедшей под потолком, болтался обрывок веревки.
— Здесь ничего не трогать, ждать комиссии! Старшина, поставь здесь временный пост. К веревке не притрагиваться! Запасной выход — закрыть.
Где ключи?
Бегичев показал на оттопыренный карман Воскобойникова, где лежала связка ключей от всех дверей третьего этажа.
— Ключи изымаю! Используйте запасной комплект.
Варфоломеев надел перчатку, аккуратно вытащил связку, завернул в носовой платок и положил в карман летной куртки.
— Рудык, следите здесь за порядком, я пошел докладывать начальству!
Водитель санитарной машины принес носилки. Тело погрузили в будку, машина уехала.
Пламенный физкультпривет
Гоша отозвал Бегичева в сторону:
— Переживаешь?
— До сих пор поверить не могу. Мы с Андрюхой в учебке в одном взводе были, и еще почти что земляки.
— Да, жалко парня, а его родителей еще жальче. Ну все, кончай киснуть, лучше расскажи, как вы тут жили без меня?
— Плохо, Гоша! Подъемы каждую ночь, работы до черта! Самолеты сейчас облетывают в экстренном порядке — до съезда всего месяц остался. Снег кидаем с утра и до вечера, полосу долбим…
— Старики снова за вас взялись?
— Ну да! Все по-старому пошло — построения, разводы на работу, ночные гонки. Январскую зарплату всю отобрали. Говорят: «Вы при Полторацком оборзели, а теперь снова наша власть!»
