Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
В повседневной жизни на глаза все время попадались некстати лишние предметы, малосимпатичные лица или нежелательные явления природы. О звуках и говорить не приходилось. Звуков лишних и раздражающих была вокруг целая пропасть, как будто их специально изобретали и производили над ухом враги человеческого рода, чтобы извести женщину, уморить. С речью, в настоящем смысле, тоже почти не приходилось сталкиваться. Все больше пыхтенье или хрипы.
Другое дело — кино. Тут, как и в лаборатории, все находилось строго на своих, наилучших местах. Звуки были именно те, которых не хватало, голоса же превосходили благозвучием все известные, и даже опережали забегающую вперед фантазию, если герои принимались петь. О лицах не приходилось и говорить, так они были совершенны и выразительны. Одно лучше другого, отчего и продавались фотокарточки актеров повсеместно в газетных ларьках рядом со значками для нагрудного ношения.
После химии, кино было вторым всепоглощающим увлечением молодой женщины. Центральное же место во всем мировом кино занимал ни кто иной, как артист Семен Ворон. Именно он глядел сейчас на нее с экрана центрального кинотеатра из-под ладони, прожигая огненным взором до самого сердца.
Раиса в очередной раз обмерла, как и всегда обмирала при виде этого лица. Оно было так очаровательно, что не важно было, добрый он человек или, наоборот, злодей. А Ворон еще и красотку стискивал, и плечами красиво так поводил. Кровь волнами приливала к ушам сидящей в зале женщины и откатывалась назад к спине и бедрам. Губы ее змеились в хищной улыбке, так что казалось, жало вот-вот высунется наружу, но она закусывала их ровными зубами, один из которых слегка оттопыривался маленьким клычком.
Позади и несколько поодаль от женщины-химика, еще одна особа впивалась глазами в экран, с не менее, а возможно и более сильным чувством, чем Раиса.
Это была миловидная, рыжеватая девушка лет шестнадцати, которая даже лицо закрывала ладонями горестно, от невыносимости зрелища поцелуев и объятий, в которые заключал различных женщин любимый герой.
Им для юной особы являлся все тот же актер Семен Ворон. Когда он ловко прижимал очередную барышню локтем к своему животу, да еще касался усом ее уха, девушке казалось, что это ее талия прижимается огненным рычагом, отчего ухо вспыхивало в темноте суриком.
Сидела она не одна, а с сопровождающим лицом, молоденьким пареньком, имевшим уже пух на щеках и одетым в парадную милицейскую форму, то есть белую гимнастерку с красными погонами.
Паренек беспокойно поглядывал на спутницу, явно ею любуясь, и переставая дышать от вида просвеченного отраженным лучом, изящного ушка. При этом он с необычайной ловкостью крутил в пальцах увесистую и невиданную по тому времени монету — рубль с портретом Менделеева на одной стороне.
Внезапно монета выскользнула из его пальцев и со звоном упала на пол. Соседи покосились на паренька, а девушка раздраженно дернула плечом. Но, слава Богу, на экране герой обернулся к заходящему солнцу, на фоне которого как раз появилась надпись «Конец».
Захлопали откидывающиеся сиденья стульев с номерами, народ повалил к выходу, вздыхая на ходу о том, что так быстро летят счастливые мгновенья сеанса кино.
На улице мальчишки, толкаясь и размахивая руками, наперебой пересказывали друг другу только что виденное, чтобы пережить все приключения заново:
— А он этому козлу — бац! А тому рыжему — бенц по морде!
— А наши ихних из пестиков — кых, кых!
— Условности много, — разъяснял важной даме интеллигент в тюбетейке и с кожаной папочкой, — ну где вы видели таких комиссаров? — возмущался он искренне, так будто целую череду комиссаров пересмотрел и испытал лично.
— Как это? — изумлялась дама, поворачивая голову вслед другой даме, в точно таком же, как у нее платье. К огорчению дамы, из-за киоска «Пиво — воды» показалась еще гражданка и опять в таком же платье. Пришлось ей потащить спутника срочно за угол, чтоб не огорчаться чрезмерно.
Несколько поодаль необычайной красоты гражданка элегантно уселась в сверкающий «Москвич» и плавно укатила, отразившись в блестящей витрине из стекла, с портретом главного героя нового фильма.
Тут и девушка с милиционером вышли с толпой. Молодая особа, вдохнув свежего воздуха, и гордо вздернув подбородочек, сразу попросила парня не провожать ее:
— …Тем более, Павел, велосипед у вас, а я и сама дойду, тут рядом.
Паренек и вправду принялся отцеплять от забора велосипед, оставленный под присмотр продавщице мороженного.
— Я, Сонь, на нем в отделение гоняю, и в трамвай лезть не надо и очень удобно. Он не мешает мне, наоборот…, — забормотал он, сбиваясь и пытаясь отцепить трос, которым уж очень мудрено привязал своего железного коня.
— Нет, Павел, в другой раз, — махнула она небрежно рукой и поскорее зашагала прочь.
Павлу узел все не давался, так что он только огорченно махнул рукой, отцепив, наконец, велосипед, когда уж спутница его скрылась и, сунув мороженщице гривенник, от которого та возмущенно отказалась, покатил неспешно в свою сторону, узкой улицей, мощеной булыжником.
Будучи неглупым парнем, Паша, а это был именно Павел Перец, поймал себя на том противоречии, что с одной стороны убежден был, что девушке Соне его никак нельзя не полюбить, но с другой, совершенно не мог представить себе эдакого счастья, чтоб его полюбило столь совершенное создание, из-за разницы в достоинствах.
— Не иначе, я только раздражаю ее пока, — рассуждал он про себя, — меня ведь раздражают те, кто сами напрашиваются на отношения. Надо во что бы то ни стало таким стать, чтоб ей самой однажды захотелось быть ближе. А до той поры придется просто напоминать о себе время от времени, чтоб совсем не забыла.
Любовь, скорее всего, похожа на резонанс каких-то колебаний в организме с другими колебаниями или волнами, как в радиоприемнике. У меня уже есть резонанс с Соней, а у нее еще не наступил. Но наступит, дай срок, — окончательно постановил юноша.
Спешить этим вечером ему было некуда, и он принялся выделывать на велосипеде различные кренделя, которым выучился еще пацаном, когда велосипед был один на весь двор и катались по очереди.
Тогда, чтоб задержать колесницу подольше, каждый старался удивить и развлечь очередь какими-либо фигурами, соревнуясь в изобретательности и ловкости. Так шлифовалось мальчишеское мастерство и причудливость езды. Вскоре это уже стало походить на цирк, и даже местная взрослая шпана, отправляясь на свои темные грабительские дела, замедляла шаг, чтоб поглазеть на эти штуки.
Один из хулиганов попытался раз повторить такую фигуру сам, но тут же и слетел с велосипеда, отбив себе задницу. Товарищи его высмеяли и погнали вперед себя на дело, награждая по ходу подлыми анонимными пинками в пострадавшее место, но сами пробовать не пытались.
Паша тогда всех превзошел, упражняясь при всяком удобном случае. А когда обзавелся собственной сверхпрочной «Украиной», сваренной кажется из водопроводных труб, то буквально не расставался с велосипедом, будто это был дорогой сердцу наездника конь.
Со временем, Павел, сообразил, что велосипед может быть и оружием в рукопашном бою. Это произошло, когда велосипед у него попытались отобрать в одном темном переулке, но он такое яростное оказал сопротивление, что двое нападавших, сперва отступили с угрозами, а получив по нахальным мордам прямо велосипедом, пустились наутек, имея на внешности отпечатки протектора.
С этого дня Павел каждый день совершал по многу раз, специально придуманные им упражнения, до полного изнеможения и кровавых мозолей. Он, по врожденной скромности, и сам не подозревал, что сделался в своем роде уникальным бойцом.
В милицию его устроил дядя, мамин брат, у которого они жили, пока мать была жива. Пашу он устроил в общежитие, имея в виду получение со временем городской прописки и площади. И Паша с энтузиазмом окунулся в работу, стараясь не замечать ее отрицательных и даже темных сторон, относя их на «временные явления» или «пережитки прошлого». Он стремился поскорее заработать авторитет у своих довольно скептических товарищей и не сомневался, что еще поразит всех своими способностями на этом поприще борьбы с преступностью.
Сейчас он старался держаться на велике, почти не двигаясь вперед, за счет одного равновесия. В результате, вскоре его обогнали двое дядек, тоже вышедших из кино. Один, длинный и нескладный был киносценаристом, а другой крепкого сложения и небольшой — тем самым режиссером со съемок, которого все слушались, и девушка утешала светловолосая. Паша моментально его узнал и нарочно поехал сзади, любопытствуя, о чем у них идет речь.
Каждый собеседник разворачивал из фольги купленное только что эскимо на палочке. Оба не оглядывались, увлеченные мороженным.
