Григорий Горин - Избранное
Петр. А кто знает, чего мне это стоило?.. Лезу, кряхчу, боюсь обделаться… Не, Катя! Не тот стал Петя-петушок! Природа телу человеческому свои приказы дает: кому на печке греться, кому в танцах вертеться… Вот почему я тебе Монса в камергеры приставил. Коли дурь бабья в голову ударит – посмотри на него, брата полюбовницы, зубами от неприязни поскрипи – остынешь…
Екатерина (усмехнулась). Ну, ты, Петруша, чистый езуит…
Петр. Да нет, Катерина, царь православный! Вот в чем майн проблем. Был бы просто бонбардир – да иди гуляй, моя молодая жена, я с печи погляжу, порадуюсь. А когда держава за тобой, которую сам вот этими руками сделал, – тут думать надо… За всех. За всю империю!
Екатерина. Вот и думал бы, кому ее, империю, оставлять…
Петр. Думаю, Катя, думаю.
Екатерина. Есть у тебя две наследницы. Любой отпиши. По старшинству – Анне, а если по уму – Лиза на тебя боле похожа…
Петр. Верно. Но надумал: есть ведь и еще одна молодка в доме. Чем не будущая царица?
Екатерина (испуганно). Ты что, Петруша?! Я тебя пережить не хочу.
Петр. Про то тебя Господь не спросит.
Екатерина. Да какая я царица Руси? Я ведь и не русская!
Петр. А вот эту глупость не терплю. Что есть «русский»? Почему у иных народов нация в слове существительна, а у нас – прилагательна? Смотри: у них – «француз», «немец», «турок». А у нас – «русский»! Это почему? Потому что здесь человек к России приложен!.. Я так понимаю: кто Россию полюбил, кто ей верно служит, тот и русский! Лефорт! Ганнибал! Шафиров! Все они русские… А Алексашка Меншиков – тот был русским, когда на Полтаве воевал, а как стал воровать без совести и закона – так, значит, в басурманы перекинулся, и его, сукиного сына, первым на дыбу вздернуть, если не отчитается… (Лицо Петра исказила гримаса гнева, по телу прошла судорога.) Головы казнокрадам буду рубить! Сам! Вот этой рукой. Как стрельцам тогда на площади!!.
Екатерина (испуганно схватила Петра за руку). Не гневайся, Петруша!.. Приступ начнется… Ну, затихай, злоба! (Гладит голову царя.) Затихай.
Петр (успокаиваясь). Видишь, как моя голова к твоей руке просится?! Тебе и быть наследницей. Я это и в завещании отпишу: «Я, Петр, император российский, оставляю всю власть любезной супруге Екатерине Алексеевне, моему советчику и соратнику, дававшей мне силу в трудах и походах и родившей…» (Осекся.) Сколько детей-то мне родила, уж не упомню.
Екатерина (тихо). Зато я помню всех, Петруша. Только ведь не уберегла… окромя двух девчонок…
Петр. Твоей вины тут нет. Детишки хилыми рождались. А почему? Потому что муж-подлец пил горькую… Да кулаками частенько мутузил… Такого варвара европейская леди нипочем бы не терпела, мышьячку бы подсыпала… А ты – нет. Жалеешь! Кто ж ты после этого есть, как не самая что ни на есть русская баба? Тебя ныне перед народом и короновать буду! Пошли, мутер!!
Подал ей руку и повел к выходу, навстречу нарастающему шуму приветствующей толпы.
Вбежал Карлик.
Карлик. Государь! Принц Голштинский очухались и готовы опохмелиться…
Петр. Вовремя! Молодец!..
Уходит вместе с Екатериной.
Музыкальная интермедия
(Ее исполняют шуты и фрейлины, распевая песенку о сложностях и хитросплетениях придворной службы.)
Появляется Балакирев с пакетом. Шуты и фрейлины пытаются его остановить: «Иван! Ты куда? Иди к нам!»
Балакирев (уворачивается, бормочет). Никак не могу! Именной пакет… Срочный! Сказали, такой срочный, срочнее не бывает… Сей секунд доставь, Ванька… Я говорю – бегу! Они говорят – нет, дурак… сперва пойми, насколько дело срочное-пресрочное… И так – цельный час… Теперь, говорят, оно совсем срочное, беги…
Появляется Головкина. Шуты разбегаются.
Балакирев тоже хочет ускользнуть, но Головкина ловит его за рукав.
Картина третья
Головкина. Кому пакет несешь?
Балакирев (глянул на адрес). Его сиятельству графу Шереметеву…
Головкина (смеется). Какой ты глупый, Ваня! Коли важный пакет да именной, курьер никому про то говорить не должен!
Балакирев. Ох! Не знал.
Головкина. Вот наябедничаю Монсу, он тебя накажет!..
Балакирев. Не погубите, сударыня!..
Головкина. Коли тебя спрашивают любопытные, кому, мол, пакет, отвечай: не могу знать!
Балакирев. Спасибо за науку!.. Так впредь и стану! По неопытности глупость наша… По молодости.
Головкина. Потому и прощаю, что молод… (Ущипнула Балакирева.) Ты женат, Ваня?
Балакирев. Не могу знать, сударыня!
Головкина. Как это? Вот дурак!.. Здесь можно не таиться.
Балакирев. Никак нельзя, сударыня… Тоже дело важное… именное…
Головкина (подозрительно). Ты чего… насмешничаешь?.. Ваньку валять вздумал?
Балакирев. Так я сам Ванька и есть. Чего ж не повалять?
Головкина. Наябедничаю Монсу!
Балакирев. Премного буду благодарен… (Еще раз глянул на пакет.) Я ведь ошибся… сослепу. Енто не графу Шереметеву пакет…
Головкина. А кому ж?
Балакирев (гаркнул). Не могу знать!!!
Головкина (зло). Ну, смотри, змееныш! Со мной лучше не ссориться. Лучше приходи в комнаты. Гостинчик подарю. Может, подружимся?
Балакирев. Вполне может быть, сударыня…
Фрейлина ушла. Балакирев двинулся дальше и столкнулся нос к носу с Шафировым. Тот шагал, опираясь на трость.
Балакирев. Господин барон, разрешите обратиться?
Шафиров. Чего тебе?
Балакирев. От камергера Монса Виллима Ивановича его сиятельству вице-канцлеру Шафирову срочный пакет! Велено передать в собственные руки и дождаться ответа.
Шафиров. Ну давай… (Взял пакет, вскрыл. Читает.) Подойди сюда.
Балакирев подошел.
Повернись!
Балакирев послушно повернулся, Шафиров сильно ударил его тростью по спине.
Балакирев (вскрикнул от неожиданности). Ой!.. За что, ваше сиятельство?!
Шафиров (спокойно). А я почем знаю? Ты у своего хозяина Вилли Монса спрашивай… Вот он тут в письме пишет: «А еще, любезный Петр Павлович, до тебя просьба: стукни палкой раза три по спине подателя сего письма…»
Балакирев. Господи, да за что ж? Провинностей никаких. Службу справляю честно…
Шафиров. А вот это Виллим Иванович и хотел проверить. Вдруг ты письма его почитываешь? Кабы читал, поостерегся бы под палку становиться… Спиной бы выдал себя… Увильнул… Но ты – нет! Я следил. Спина честная была, Иван!.. С чистой душой по ей ударил! Так о сем Виллиму и доложу!
Балакирев. Вот спасибо, ваше сиятельство. И Виллиму Иванычу спасибо за науку! (Подошел к Шафирову, вновь повернулся спиной.) Виллим Иванович три раза отписал стукнуть…
Шафиров. Да брось ты, Ваня. Я ж говорю: прошел ты проверку.
Балакирев. Проверка – проверкой, а служба – службой… Еще два разочка не откажите, ваше сиятельство! По горбу!
Шафиров. Молодец! Похвально! (Два раза легонько стукнул по спине.) А за такое усердие – гостинчик от меня… (Достал флакончик.) Масло ароматное… Из Египту. Волосики можно смазать… Дамам приятственно! (Мажет Балакирева.) Ты не женат?
Балакирев. Никак нет.
Шафиров. Подыщем тебе достойную невесту!.. (Побрызгал на Балакирева из флакончика.) Фрейлин только берегись! Головкина пытала, куда бежишь?
Балакирев. Так точно!
Шафиров. Остерегайся! Она – человек Ягужинского. А ты теперь – мой.
Балакирев. Как это?
Шафиров. Я тебя пометил… (Прыскает из флакона.) Буду тебе благодетель и покровитель.
Балакирев. Благодарствую. Но мне светлейший князь Меншиков благодетель.
Шафиров. Знаю. Сразу почуял, как от тебя сивухой его разит. Но мы ентот запах перекроем! (Снова брызгает.) Ступай! Дальнейшие распоряжения получишь от Монса.
Балакирев. А на словах чего передать?
Шафиров. Ничего. Он сам чего надо унюхает…
Шафиров уходит. Балакирев провожает его глазами, затем начинает, сплевывая, стирать с волос пахучий парфюм. Появляется Лакоста.
Лакоста. Здорово, Ваня!
Балакирев. Здорово, Лакоста!
Лакоста (втянул носом воздух). От Шафирова идешь?
