Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Сталин не стоял в почетном карауле возле гроба по его указке застреленного Кирова? Не только стоял, но и выступил с прочувствованной риторикой, и возглавил правительственную комиссию по организации и проведению похорон верного сына партии, уничтоженного врагами народа. Это был со стороны Иосифа Виссарионовича по-настоящему широкий жест подлинного ленинца и вождя за дело всех угнетенных!
Думаете, киллеры не возложили цветы на могилы Старовойтовой и Листьева? (Если и не возложили, то по весьма уважительной причине!) А скорей всего — прибыли с букетами и венками и — уважили ими уничтоженных.
ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК КОГО-ТО УБИЛ, НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ НЕ ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ЕМУ ЧУЖДО!
Выводы общего свойства. Если же вы никого не убивали, то ходить на похороны, как вы, надеюсь, помните, не следует! Или, скажем так, необязательно.
Во-первых, расстроитесь, поскольку любая панихида — напоминание о конечности и вашей собственной жизни тоже.
Во-вторых, покойнику ничем не поможете.
В-третьих, за то время, которое потратите на процедуру прощания и погребения, можно успеть сделать много гораздо более полезных дел. ПОКОЙНИК ЗА ВАС ДЕЛ НЕ СДЕЛАЕТ. Ему ни холодно, ни жарко от вашего присутствия (или отсутствия) на его последнем балу.
— Главное: я сохраню в душе его облик, — любил повторять, беседуя с близкими усопшего, Маркофьев.
Но даже если бы трупак и захотел обидеться, что вы не явились на односторонне назначенное им свидание и не проводили его в последний путь — вряд ли сможет это сделать. Если бы и возжелал отплатить за то, что вы к нему неуважительны, — вряд ли ему удастся до вас дотянуться.
Поэтому: поступайте, как считаете нужным. В любом случае — РЕШАТЬ ВАМ, А НЕ ЕМУ.
Более того. К живым надо относиться так, будто они уже покойники. Ибо — если станете учитывать их интересы — сами будете не жилец. Это правильное выражение: "В ГРОБУ Я ВАС ВСЕХ ВИДАЛ". Чтоб выжить и воцариться, возвыситься, отбросить конкурента — нет лучше способа, чем напялить на него (хотя бы мысленно) деревянный бушлат. Многие по-настоящему выдающиеся лидеры и вожди именно так и поступали. Хотите стать победителем — должны взять их пример на вооружение!
СЛАБАКНеприятности между тем продолжали сыпаться нам на головы. В связи с последним (да и предыдущими убийствами) против Маркофьева было возбуждено уголовное дело. (Раньше такого не случалось! Раньше такое вообразить было нельзя!) Ему грозило как минимум пожизненное заключение. Он оставался спокоен и весел. Сказал:
— Президент оказался слабак. Хочет меня упрятать… Фи… Как это мелко! Такая мягкотелость в России не проходит! Между тем у него есть шанс превратиться в сильного руководителя, о котором заговорят совсем не так, как талдычат теперь. Что, если бы я в одночасье… От сердечного приступа или поев грибков… Вот это был бы по-настоящему сильный и умный ход. В таком контексте каждый последующий шаг правителя читается совершенно иначе, обретает иное звучание… Какая бездна преимуществ открывается… Понимающие сразу пришипятся… Не согласные дураки останутся на виду…
ИСТОРИЯОн говорил:
— Ну и прикокошили Павла Первого и кому и что за это было? Ну и взорвали Александра Второго… И Николая Второго шлепнули в подвале. Уж не говорю про застреленного Столыпина и повешенных декабристов… Это — история, и она торит свои пути и русла прежде всего с помощью кровавых потоков…
ОПРАВДАНИЕ УБИЙСТВНаши собеседования по литературе и истории продолжались и обретали все большую глубину.
— Так поступали и поступают все, — говорил Маркофьев, поглаживая кожаные корешки фолиантов в библиотеке. — За примерами далеко ходить не надо. Чем звнимались Ричард Третий, Клавдий, Антоний? Боролись за власть, коварно обманывали, резали и морили, топили и травили… Что же особенного в их поведении? Ничего! Все бы так себя вели на их месте. Все так себя ведут, даже не будучи королями! Логика нормального человека — убить, если кто-то мешает и раздражает. А ненормального — быть убитым. Приписывание бесспорно выдающимся людям — излишне сложных переживаний, мучений, приписывание им мыслей и чувств, которые испытала бы на их месте жертва — напрасная затея. Рефлексия, буде она этим венцам природы присуща, не позволила бы им совершить то, что они совершали. И они не стали бы великими. Это художнику, всегда задавленному и потенциально гонимому, ему, вечному врагу тиранов и деспотов, видятся "кровавые мальчики", тени невинно убиенных, а душегубов бессонница мучает лишь из страха, что это против них злоумышляет заговор такой же интриган, как они сами. Не отрицаю усложненности их чувств, но, думаю, они слушались интуиции, жили инстинктами. Во всяком случае, натуры их были проще, чем у вылепивших их образы фантазеров. — Он прибавлял. — Я про себя знаю, что я — человек простой. Вот и буду поступать просто. Как каждый бы на моем месте поступил. Буду уничтожать всех, кто поперек дороги и горла! И при этом еще имеет наглость не продаваться!
ГЕНПРОКУРОРОн велел мне идти к Генпрокурору.
— Бери пару ночных бабочек и дуй к нему, — сказал он.
— А он меня примет? — спросил я.
Маркофьев мечтательно зажмурился:
— Помнишь, ты в "Учебнике для Дураков" это зафиксировал, я заявился к министру с двумя телками и решил все вопросы? Я был провидец, тогда никто, кроме меня, до такого не мог додуматься. А сейчас все так действуют.
Я послушался. С прокурором и двумя маркофьевскими подружками мы провели бурную ночь в одной из восьми маркофьевских квартир. Маркофьев через дырочку в стене заснял оргию прокурора на пленку. И крутанул это домашнее порно по собственному телеканалу. Зрители только и говорили о впечатляющем сеансе.
Претензии к Марккофьеву на некоторое время забылись. Всем стало не до него.
— А пошел бы к прокурору один — ни в жизнь бы не договорился, — похлопывал меня по плечу он.
УБИЙСТВОЗа что, если вдуматься, властям было к нему цепляться?
Когда Маркофьева снова попытались притянуть за убийство — теперь уже губернатора-конезаводчика Удмуртковатого, он с улыбочкой отвечал:
— Убийство — никакое не преступление. Все рано или поздно умрут. Ведь умрут? А как же! Тогда — такая ли уж большая разница: раньше или позже? Что такого, непозволительного — по сравнению с действиями, производимыми природой над людьми и животными, — я совершаю? Ровным счетом — ничего. Так и не забивайте избирателям голову глупыми измышлениями. А лучше сами УБИВАЙТЕ! Если вам это идет на пользу.
Вскоре от рук наемных убийц пали Стервятников, Небожителев и Надирадзе-Циклопян.
ПОДНОЖКАПосле этих предпринятых нами акций действующий Президент занервничал…
Нам стало об этом известно от обоих его помощников — Лилипутина и Гулливерова…
Маркофьев ничем не выдал своего торжества. Лишь щурил глаза — как шкипер, стоящий на капитанском мостике и вглядывающийся в приближающуюся бурю…
Жалкий ответ главы государства не заставил себя ждать.
В нашу клинику нагрянула ревизия. Один из наших банковских счетов был арестован. Конечно, этот комариный укус ни на что не влиял. Но Маркофьев разозлился.
ЛЕНИНРади упрочения позиций за рубежом (и в качестве пропаганды исповедуемого нашим политическим движением образа жизни и мыслей, которые гарантируют гражданам долголетие), Маркофьев организовал турне мумии Ильича по странам Индокитая и в Гималаи. Разгорелся скандал. (Что и было нам нужно.) Мумию, ссылаясь на существующие утвержденные ГОСТом санитарные нормы (но, скорей всего, по указке Президента), не хотели выпускать за границу. (Хотя соответствующая разрешительная справка от дочери Маркофьева — санэпидемнадзоршицы — была получена. Правда, оформлен документ был на вывоз шести с половиной килограммов баранины.)
— Неужели становимся европейцами? — удивлялся Маркофьев. — Я пытался сдать Эйфелеву башню в металлолом — не позволили. Пытался оттащить Биг Бен в скупку — не разрешили. У нас всегда было — тырь не хочу… Что случилось? Почему не хотят отдать мне Ленина. Ведь он — мой. Он — народное достояние!
Тем не менее, мы вырвались за рубеж и вывезли стеклянный, выломанный из мраморного пола саркофаг, а сразу по возвращении от тибетских мудрецов Маркофьев выступил с предложением о канонизации мощей Ильича, объявив: останки мальчика из Симбирска обладают чудесной целительной силой.
Церковь, однако, медлила с проведением поместного собора.
Не дожидаясь решения Синода, Маркофьев купил в магазине учебных пособий пластмассовый скелет и мотался с ним по городам и весям, уверяя, что это и есть остов вождя мирового пролетариата и прикосновение к любой из косточек обернется для поверивших неисчислимыми успехами и крупными жизненными благами. За вход в шатер, где лежал выставленный на обозрение анатомический муляж, взималась умеренная плата — ради нужд партии, как объяснял Маркофьев не желавшим раскошеливаться.
