Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
— Ну и ладно! За здоровье паныча! Чтобы и жинка ваша, и детки были здоровенькие,— смеялась молодица.— Ух, хорошо!
— Премного благодарны! Да вознаградит вас господь! Такой, ей-богу, добрый паныч!
«Ах, эта Властичка! — я снова задремал под журчание женских голосов, и в моем представлении возник образ румяной и статной девушки с густыми светлыми волосами и огромными голубыми глазами.— Ах, эта Властичка. Нет ничего на свете прекраснее девушки в пору расцвета!»
А-а — пшш! Господи Иисусе, да что это со мной творится? Я проснулся и, выпрямившись, дотронулся рукой до лба, почувствовав там что-то мокрое и скользкое. Посмотрел наверх, на корзину.
— Ай, яй, яй,— вскочила с места крестьянка,— на пана капають мои голубки! Ах вы разбойники, что вы робите? Разве можно марать паныча? — погрозила она птицам и поставила корзинку на колени.— Извиняйте нас, милостивый пан, это ничего, ведь это только голубки, а голубиное дерьмо не смердит и следов не оставляет.
Уничтоженный морально и физически, чувствуя во рту какой-то отвратительный привкус, а во всем теле озноб и ломоту, я подумал: чего только не натерпится человек всего лишь за какие-нибудь сутки, отправившись в провинцию повышать ее культурный уровень.
Через неделю пришло письмо от Жадаков. Я вскрывал его со страхом.
От сердца у меня отлегло. В письме благодарили за честь, которую я, прославленный маэстро, оказал им своим посещением. Доктор Жадак приписал: «Желаю успехов в облагораживании своих инстинктов!»
Хорошо то, что хорошо кончается!
Но готов поклясться, что пани Мери по нескольку раз в день бегала в комнату для гостей смотреть на изуродованный паркет, сохший при открытых окнах, через которые выветривался противный якобы аммиачный запах. И что она не спала много ночей подряд из-за новых неприятностей все в той же комнате для гостей, и на лице ее, измученном бессонницей, всякий раз, когда она склонялась над дубовыми дощечками, появлялось сосредоточенное и суровое выражение. А когда паркет наконец просох — причем в некоторых местах он, наверное, сильно покоробился,— из столярной фирмы пришли два здоровенных мужика с подмастерьем, отодвинули под ее бдительным оком мебель и прошлись по всему полу циклевкой, а потом в поте лица своего, по три раза натирали и полировали щетками и фланелью каждую паркетину. И только когда последняя салфеточка, последняя бехиньская фигурка танцовщицы под вуалью вернулись на свои места, а умывальник «Lotos non plus ultra» был снова водружен на мраморный столик, пани Мери наконец облегченно вздохнула и приветливо заговорила с Бетушкой, которая ходила зареванная, хоть и была ни в чем не виновата.
Теперь у Жадаков снова все было в порядке.
В полном и образцовом порядке и на высочайшем культурном уровне.
Примерно через полгода, летом, я получил по почте красивую открытку.
ВЛАСТА СКРШИВАНКОВА
выпускница женского педагогического училища
ФРЕД РЖЕЗНИК
младший лесничий шварценбергских лесных угодий
имеют честь сообщить, что их бракосочетание
состоится в кафедральном соборе Скорбящих печалей
в Чешских Будейовицах, дня…
К ней прилагалось письмо от жениха и невесты, где они сердечно благодарили меня за то, что познакомились друг с другом на моей лекции, что в тот незабываемый вечер, проведенный в обществе дядюшки Сейдла, они с первого взгляда страстно влюбились друг в друга. Еще они писали, что Властичка сдала выпускные экзамены на отлично, а Фред получит осенью звание лесничего, и что такой прекрасной девушки, как она, не сыщешь в целом мире, и звали меня приехать в отпуск к ним в лесничество прочесть лекцию об искусстве и обещали приготовить для меня светелку в мансарде и выслать коляску на остановку Велки Копец.
Отомар иногда приезжал в Прагу. Единственный по-настоящему культурный человек в этом городе, он стал моим близким другом.
Это большой ученый, мудрец, ходячая энциклопедия всевозможных знаний, и к тому же человек с золотым сердцем. Он всегда приходит мне на помощь, если я попадаю в затруднительное положение. А такое случается нередко.
Обычно мы говорим с ним ночи напролет. Упиваемся всякими духовными ценностями. Курим самые дешевые сигареты и отчаянно спорим.
У меня такая же малюсенькая квартирка-гарсоньерка, как и у Отомара. В ней тоже стоит кушетка, на которой удобно валяться и разговаривать. Я тоже варю себе черный кофе и люблю размышлять в тишине. И я так же убежден, что паутина и пыль — вполне закономерные и естественные явления природы и бороться с ними глупо.
Но мне пришлось-таки побегать по городу в поисках достаточно длинного дивана, на котором мог бы уместиться весь скелет Отомара. Пусть чувствует себя в моей квартире как дома. И из этого дряхлого дивана тоже вылезают клочья пакли. Специально для Отомара, для его лошадиного черепа, я велел сделать подушку, набитую сеном.
Однажды — прошло уже четыре года после нашего знакомства — он появился у меня около полуночи, сбросил пиджак, воротник, галстук и молча улегся на диван, закрывшись пледом.
Я сварил ему грог. Он проглотил, почти не разжевывая, остатки ужина, залпом выпил три чашечки кофе с коньяком, закурил сигарету и хрипло сказал:
— Я только что отвез Мерри в санаторрий!
— А что с ней?
— Неррвы.
Я замолчал. Мне давно казалось, что в доме Жадаков должна обязательно приключиться какая-нибудь неприятность.
Так и вышло! У пани Мери сдали нервы. Страшного, наверное, ничего нет, но налицо та победа, что оборачивается поражением. Отомар, женившись на красивой и любимой девушке, победил, а Марженка из Драсовки — проиграла. Победа досталась Отомару дорогой ценой, он заплатил за нее муками ревности, горечью самоотречения, тяжким одиночеством. По суровому и неумолимому закону жизни за счастье надо платить слезами, за успех — большими потерями, за опыт и знания — множеством глупостей и ошибок. Так в природе сохраняется равновесие. Если в чем-то вас жизнь наградила с лихвой, то в другом она непременно вас обделит. Радуйтесь, если у вас более чем скромные умственные способности — хлопот будет меньше. В противном случае жизнь может так вас скрутить, что вы станете несчастнейшим человеком и будете молить небеса о милосердии. Отомар одержал блестящую победу, он добился своего, а другой на его месте, не обладая его лошадиной натурой, заплатил бы за эту победу жизнью. Марженка из Драсовки проиграла, но получила от судьбы соответствующее вознаграждение, полностью подчинив себе и Отомара, и весь дом. И сразу же, как бы в отместку за успех, против нее ополчились все демонические силы и, выждав удобный момент, обрушились на ее нервы, нанеся поражение Мери-воительнице.
Посмотрим, что будет дальше. Трудно быть пророком. По неписаным законам человеческого бытия, теперь вроде бы Отомар, лежащий у меня на диване и заплативший за все настоящей Голгофой, должен отпраздновать свою окончательную победу.
Я поправил настольную лампу, чтобы свет не падал ему в глаза. Поворошил в печурке, чтобы было теплей.
И тоже лег на кушетку.
Мы лежали и молчали.
Тихая декабрьская ночь лениво брела по заснеженным пражским улицам. На Флоре звенели последние трамваи.
— Она пошла туда добровольно? — спросил я через полчаса.
— Где там,— хрипло донеслось с дивана.
Больше я не расспрашивал.
Я уснул.
Под утро меня разбудили рыданья Отомара.
Я быстро сел на кровати.
«Этот человек все еще любит свою жену!» — вдруг понял я, и сразу же в голову полезла всякая всячина об этой странной паре, о тех таинственных, скрытых от непосвященного взора узах, которые связывают мужа и жену, вопреки всякой логике и здравому смыслу, заставляя страдать и доводя до самоуничижения.
Так и сидел я, погрузившись в свои мысли, и думал, думал, не переставая.
Я представлял себе хорошенькую девушку Марженку из деревни Драсовка, которая сопровождает своих родителей, вечно озабоченных и вечно сидящих по уши в долгах, в адвокатскую контору доктора юриспруденции господина Жадака-старшего как раз в ту субботу, когда была ярмарка. Я видел сидящего за столом новоиспеченного помощника адвоката, пана Отомара со здоровенным носом: растолковывая крестьянину все тонкости соглашения с общиной об аренде ею земли для проведения дороги, он все время косится на девушку, с потупленным взором, кружевным платочком в руках и аккуратно повязанными волосами, скромно сидящую в сторонке на стуле фирмы Тонет {139}. Тогда еще никакая сила на свете не заставила бы ее поднять глаза.
Она была хрупкой, тихой, молчаливой.
Вижу, как принарядившийся Отомар, в щегольском автомобиле, нагруженный подарками, едет по ухабистой дороге в Драсовку. Встречные кланяются ему.
