Игорь Астафьев - ПЕРПЕНДИКУЛЯР
Пейзаж дополняли отглаженные брюки, заправленные в валенки.
Михалыч выглядел не хуже. Старая парадная форма подполковника милиции, видимо, уже не была предназначена к её прямому назначению и поэтому Михалыч смотрелся в ней как отставной Дон-Жуан на пенсии, облачившийся в свой первый свадебный костюм пятидесятилетней давности.
Валенки, подобно генералитету, он позволить себе никак не мог, поэтому был обут в форменные черные туфли, в которые по пути набилось изрядное количество снега. Из-за того, что Николаич шел по узенькой тропке впереди, а Михалыч семенил сбоку и сзади.
Все сели. Никифорыч согрел чаю. Помолчали.
– Ну как дальше жить будем?- нарушил тишину Николаич.
– Это в каком смысле?- не понял Никифорыч.
– Ну как в каком?! Хватит этого раздрая и беспредела! Необходимо срочно восстановить законность, правопорядок и наладить идеологическое воспитание трудящихся масс.
– Так точно,- сказал Михалыч.
– Что это с вами?- удивился Никифорыч.
– Ничего,- фальшиво сказал Николаич.- Просто мы решили, что пора налаживать нашу жизнь.
– И каким же образом?
– Как каким? Давно известным, испытанным, можно сказать, пролетарским способом. Для начала сформировать первичную партячейку, сделать её председателем самого уважаемого и достойного жителя нашего села. Из местных, так сказать.
– Ну и кого же?- спокойно спросил Никифорыч.
– Народ выберет, народ не ошибается,- обиженно ответил Николаич.
– А потом?
– А потом восстановим местный колхоз, назначим тебя его сопредседателем, повысим удои, организуем привесы и жизнь сама войдет в нормальное русло.
– Райотдел милиции!- прошептал Михалыч.
– Да,- продолжал Николаич,- Для поддержания шта... то есть социалистической законности организуем Пенисовский райотдел внутренних дел. Тем более, что начальник уже есть.
Михалыч встал и снова сел.
– А в колхозе кто работать будет?- поинтересовался Никифорыч.
Николаич отхлебнул чаю и долго его жевал. Действительно, об этом он еще не успел подумать. Он, казалось, продумал всё: и кто начальником милиции будет, и кто завполиклиникой. А вот про рабочих не успел. От очевидного упоминания единственного неохваченного реформами Эдуардыча Николаич всячески уклонялся, зная его тяжелую руку и необузданный нрав.
Михалыч, сидя, молча глазами прогрызал себе в погонах по третьей дырке.
– Вьетнамцев привезем!- нашелся он.- Братских товарищей. Двойная польза от них. Народ всё больше мелкий, неприхотливый, опять же рис добывать умеют. А болот у нас еще, слава Богу, хватает. Заодно и клюквы наберут.
Тут Никифорыч не выдержал. Он, сославшись на то, что что не успел задать корму корове и курам, согнувшись, как при несварении желудка, выбежал в сени и, зажав рот рукой, сдавленно немного похохотал.
А потом, вдруг помрачнев, накормил все-таки животных и вернулся к столу переговоров.
– Вот и первые колхозные животные у нас уже есть!- радостно встретил его Николаич.
– Про кого это ты? Ах, да...,- догадался Никифорыч,- И первая ферма тоже есть. Твой, Николаич, дом как раз подойдет.
– Неправильно понимаешь! Мой дом как раз подходит под первый райисполком.
– А твой, Михалыч, дом - под райотдел милиции?
– Так точно,- скромно сказал Михалыч.
– Дом Палыча - как раз поликлиника и склад коньяка, а дом Эдуардыча - общежитие для вьетнамцев?
– Почему бы и нет?- оживленно заметил Николаич,- Перспективно!..
– Да. Но думаю, что из этого ничего не выйдет,- как можно серьезнее сказал Никифорыч,- Потому что раз вдохновляющей и направляющей силой является партия, то для начала любого дела необходимо начать с нее. Верно?
– Очень правильно. Растешь на глазах. Благодарность. С нее начинается, ей же и заканчивает... То есть, именно так.
– Но в этом-то вся и загвоздка,- грустно сказал Никифорыч,- Первичная партячейка должна состоять из пяти человек. А без Эдуардыча, который убежденный атеист, нас всего четверо.
– Не проблема. Из этого есть, по-меньшей мере, несколько выходов,- не смутился Николаич.- Вот, пожалуйста:
Ввиду чрезвычайных обстоятельств жизни сократить минимальный нормативный состав первичной партячейки до трех или даже двух человек;
Принять в почетные члены первичной партячейки (без права голоса) Маркса, Энгельса, Ленина-Сталина и так далее. В крайнем случае Розу Люксембург;
Зачислить туда же будущих вьетнамцев;
Принять Эдуардыча обманным путем, выдав нас за партию любителей пива.
В этом направлении гибкости ума и фантазии Николаича не было равных, и ему в этом смысле могли позавидовать братья Гримм и Жюль Верн вместе взятые. Он мог бы говорить на эти темы еще очень долго, как вдруг до него по радио донеслись обрывки фраз об утверждении герба новой России.
Заслышав про орла, Николаич как-то осекся на полуслове, лицо его приняло обычное будничное выражение (только несколько задумчивее, чем всегда) и он, помолчав с минуту, сказал Михалычу.
– Пойдем-ка домой. Помечтали, и будет, полковник.
– Не понял,- удивился Михалыч,- А как же протокол учредительного собрания?
– А его, майор, составите тогда, когда радио как следует почините, и оно не будет самопроизвольно включаться и так же спонтанно отключаться. А то ишь: "Советский гимн!, товарищ Десятый!, Трубы зовут!.." Не те трубы, лейтенант, и не туда зовут. Все, кто можно, уже у труб собрались и больше вокруг них места, похоже, нет. И в ближайшее время, боюсь, не будет. В общем, пойдем-ка, сержант, домой. Пошутили, и будет.
Это был последний раз, когда в деревне Пенисово видели призрак коммунизма. История, как известно, имеет свойство повторяться. Сначала в виде трагедии, потом в виде фарса, затем - в виде фильма и, наконец, в виде учебника истории.
Поэтому второй трагедии как-то не вышло. Но на очереди был фарс. Ах, какой мог бы быть фарс!
В отдельно взятом Пенисове провозглашается Советская власть. Никифорыч добровольно и с песнями раскулачивается, и становится вновь инженером-оборонщиком. Таким образом, границы Пенисова оказываются на надежном замке. Николаич опускает навозный занавес и деревня начинает процветать по бессмертному учению Ленина.
Вьетнамцы восполняют собой беспартийный и безлошадный народ, Николаич с Михалычем - Партию рабочего класса и колхозного крестьянства (причем Михалыч представляет собой её вооруженный отряд, Палыч - бесплатную и бесполезную медицину, а Эдуардыч, этот заблудший люмпенизирующий пролетарий, олицетворяет собой "отдельные, кое-где еще имеющиеся недостатки", с которыми идет вечная и беспощадная борьба).
Жизнь в Пенисовском государстве была бы счастливой и зажиточной. Зажиточной потому, что слишком долго пенисовцы зажились на этом свете, а счастливой потому, что каждый знал, что уж на крайний случай помереть-то всегда можно!
Палыч всем делал мгновенный бесплатный медосмотр и каждый раз завершал его словом "Годен!".
Михалыч самоотверженно совмещал должности министра внутренних дел, министра обороны и председателя КДБ - комитета деревенской безопасности. Иногда на него дополнительно возлагали функции министра по делам национальностей и министра путей сообщения тайной информации.
Бедняга Михалыч иногда переодеваться в соответствующую форму не успевал. Бывало, исполнит работу министра МВД, и сразу срочная работа по делам национальностей подвернется. А после, или даже во время её - опять надо "МВДшить".
А форма-то еще не готова! Не выстирана, да и просохнуть еще не успела! Иногда и на ходу переодевался. Замучался, страсть!
А Николаич тем временем и за Генерального секретаря, и за премьер-министра, и за министра культуры мается. Не успеет написать Указ (а за секретаря-писаря тоже сам), как надо читать народу лекцию "О роли великого русского писателя Ван-Гоголя в мировой живописи".
А тут еще непрерывным потоком приглашения, приглашения... То в почетные доктора Оксфорда не приглашают, то в заслуженные артисты не позовут. И сразу вслед за этим абсолютно не расщедрятся на Нобелевскую премию Мира. Кошмар!
Никифорыч, как и всегда, весь в научных поисках, ему не до общественной жизни.
А Эдуардыч, как и обычно, сидит. Его это положение в принципе устраивает. Сиди, да сиди. Дома. Еду принесут, печку истопят, иногда по праздникам вьетнамские танца спляшут. Красота!
Вот такой мог бы быть фарс. Но его не случилось. Не получилось фарса. Да, может, и хорошо, что не получилось. В России и так слишком много фарсов для одной страны. Капитализм был, социализм был, фарс на капитализм есть. Неужели еще одного фарса не миновать? Кто знает?
А этот фарс закончился, так и не начавшись. Он как-то весь съежился, изображение исказилось, звук пропал, пространство вокруг Пенисова сомкнулось в пузырь, который оторвался от Земли и стремительно унесся в Вакуум, сохраняя свое состояние в виде осколка пространства-времени, одиноко блуждающего в Бесконечности.
