Александр Никонов - Подкравшийся незаметно
- Ты думаешь, акты так вот просто подписываются с бухты барахты?
- Я, конечно, понимаю, но у вас же есть Лукашенко. Вы ему только позвоните, и он тут же прилетит и любую бумажку подпишет. Лишь бы там были написаны слова про "братьев-славян". А вы ему просто лишний "Мерседес" подарите да и все. Ну так как?
- Ты же знаешь, я всех слушаю, но решения всегда принимаю сам. Да и с "Мерседесами" сейчас туго... У тебя все?
- Так точно.
- Ну иди... И посоветуйся на досуге с астрономами. Что-то я сомневаюсь, что на небе есть говно...
...Лебедь легонько щелкнул Коржакова в лобяру, чтобы прервать его воспоминания о беседе Ельцина и Рогозина. В атмосфере что-то дзинькнуло, и живые картины прошлого погасли. Остался только предбанник с двумя голыми мужчинами.
- ...Так что про философию с тобой я говорить не буду. А буду говорить чисто конкретно, за чем мы с тобой вышли в предбанник, - сказал Лебедь и томно потянулся в предвкушении удовольствия. - Ну, показывай свой. Сейчас померяемся.
- Ладно, давай померяемся. Только ты погляди, они за нами не подсматривают в щелку, а то я стесняюсь.
- Что естественно, то не постыдно, - уверенно заявил Лебедь. - Чего тут стесняться-то? Я со многими генералами мерялся. У меня всегда самый большой!
- Ну все равно посмотри.
Лебедь проверил прочность закрытой двери и сугубую зашторенность окошка.
- В Багдаде все спокойно. Показывай.
- А ты не будешь смеяться?
- Не буду, не буду, - Лебедь испытывал странное возбуждение. Он всегда такое испытывал, когда дело касалось оружия. Любил он оружие. - Ну, показывай.
- Сейчас покажу, только ты отвернись.
- Нет, мне хочется посмотреть. А потом я тебе покажу.
- Ну вот, смотри.
Коржаков осторожно показал из штанов кусочек ствола.
Голый Лебедь тоже подошел к своей одежде и смело и просто достал оттуда свое мощное оружие. Увесисто покачал его на ладони.
- Видал?
Коржаков зачарованно смотрел на могущество Лебедя. У него раздувались ноздри.
- Теперь свой доставай полностью! - властно сказал Лебедь.
Коржаков осторожно подчинился, достал из штанов свой ствол. Что ж, он тоже был неплох. Ладно сложен, крепко сбит.
- Во какой у меня...
Пистолеты сблизились. Казалось, между ними сейчас проскочит электрический разряд, настолько велико было напряжение генералов. Они оба тяжело дышали, а их руки, держащие мужское могущество, дрожали. Бесконечные секунды продолжалось это поразительное напряженное молчание. Наконец Лебедь облегченно засопел и выдохнул:
- У меня... У меня больше.
В этот момент напряжение спало и у Коржакова, он понял, что проиграл, но все же не хотел признавать свое поражение.
- Ну разве что на чуть-чуть...
Уже через минуту генералы, позвав охрану в предбанник, сами удалились в парную.
- Ну что, значит, теперь мир? - спросил Лебедь.
Коржаков чуть покраснел и смущенно сказал:
- После того, что между нами было - мир. Альянс. Ты только не говори никому...
Глава 26
Выйдя с работы на улицу Ельцин увидел на своей машине оранжевый блокиратор.
Так, этого еще не хватало. Их же, вроде, отменили.
Надо звонить мэру Лужкову. Он там совсем уже в этой своей кепке...
Ельцин снял с плеч рюкзак с аппаратом правительственной связи "Каскад-3" и покрутил заводную рукоятку. "Каскад-3" дал три коротких гудка и три длинных, что означало соединение.
- Барышня! Барышня! - прокричал Ельцин. - Соедините меня с Лужковым!
...Он лично знал эту барышню. Ею была старейшая работница правоохранительных органов - бабушка-божий одуванчик Светлана Панасониковна Аллилуева, которая лично знала многих партийных деятелей. Все они всегда кричали ей одно-единственное слово:
- Барышня!
Светлана соединяла говорящего с кем попрошено, не забыв при этом дать ему сердобольный совет:
- Иосиф Виссарионович, вашу поясницу лучше лечить накладками из собачьей шерсти. Как рукой снимает.
- Товарищ Фурцева! Третью петельку нужно со спицы снимать, иначе узор не получится.
- Никита Сергеевич, а кукуруза-то за полярным кругом не вырастет.
Все сановники благодарили женщину и желали ей доброго здравия, удивляясь при этом, почему она еще жива.
Светлана Панасониковна опознала голос Ельцина.
- Борис Николаевич, вам нужно бросить пить.
- Да я бросил.
- А что же голос такой?..
- Простыл в Лапландии, - пошутил Ельцин.
- Тогда вам нужно попить горячего молока с маслом какао-бобов. И немного меду туда добавьте... Соединяю!
В трубке захрипело, и сквозь помехи прорезался уверенный голосок городского головы.
- Говорит городской голова.
- Голова садовая, кепка пудовая, - пошутил Ельцин. - Это я.
- Кто я?
- Дед Мороз.
- Что такое?.. Это вы, Борис Николаевич?
- Я, я.
- Здравствуйте, Борис Николаевич. А я думал, Ресин балуется.
- Здравствуй, здравствуй... Ты чего это?
- Чего, Борис Николаевич?
- А того!.. Какой... Кто из твоих мудаков умудрился мне блокиратор на колесо надеть?
- Вам надели блокиратор на колесо, Борис Николаевич? - удивился Лужков.
- Да, любезный, именно на колесо.
- А как вы думаете, кто?
- Конь в пальто!.. Это ты меня спрашиваешь? Кто у нас в городе хозяин? Догадайся с трех раз.
- Я хозяин, Борис Николаевич?
- Молодец, угадал. А президент у нас кто, знаешь?
- Ну, это просто! Президент у нас Ельцин. Значит, вы президент.
- Ну и какого же хрена президенту такую ты отчудил, понимаешь?!. Как я теперь домой поеду?
- А где у вас машина стояла, Борис Николаевич?
- Где всегда, понимаешь. Возле моей работы.
- Так там же теперь стоянка запрещена!
- Это ты к чему? - вдруг испугался Ельцин. Предчувствие чего-то ужасного сдавило его горло непонятной тоской.
- Вы нарушили, Борис Николаевич.
- Ну... - начал было Ельцин, но в горле запершило, слова застряли.
- Боюсь, придется платить, Борис Николаевич.
Ельцин замолчал. Тягостное молчание затянулось.
Первым не выдержал Лужков:
- Борис Николаевич!
- Что? - глухо спросил Ельцин.
- Вы же сами говорили, что перед законом все равны.
- Когда это я такое говорил?
- В 1991 году, где-то в августе примерно. А что?
- Хм, не помню.. Но фраза хорошая. Хорошая фраза. Сам придумал или подсказал кто?
- Кому? - не понял Лужков.
- Ну, кому, кому... Не тебе же... Кто говорил? Я говорил. Значит и подсказали мне. А может, сам придумал?
- Вот этого, честно говоря, не помню. Просто не помню. А это важно, Борис Николаевич?
- Мне сейчас важно домой попасть. А как?
- Борис Николаевич, - в голосе Лужкова были успокаивающие интонации и это разозлило президента.
- Что "Борис Николаевич"? Ну что "Борис Николаевич"?!.
- Борис Николаевич, вы не пугайтесь только. Но если там поблизости никого нет, то наверное они появятся только завтра. Просто эвакуаторная машина не успела до конца смены забрать вашу машину в отстойник, и они поставили блокиратор, чтобы не упустить тачку. Завтра с утра заберут.
- Мне тебя убить?
- Вы не расстраивайтесь, Борис Николаевич... А насчет убить... Меня выбрали москвичи. И никто не вправе со мной что либо сделать. Завтра оплатите за эвакуацию и вернут вам вашу машину.
- Сколько платить?
- Ну, не больше полутора тысяч, я думаю.
Ельцин охнул:
- Да это почти вся моя зарплата за месяц, если верить налоговой декларации!
- Закон превыше всего, - запечалился Лужков. Он и рад бы пофартить другану, да вот незадача...
- Какой такой закон? - возмутился Ельцин. - Твой московский закон противоречит моему федеральному! А я главнее, значит и закон мой главнее твоего!
- Но ведь Москва - это огромный мегаполис со своей спецификой, Борис Николаевич! Я же всегда находил среди вас понимание в этом вопросе!
- А теперь перестал находить! - отрезал Ельцин. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Ведь он все еще главный! - Короче, вышел ты из моего доверия, остолоп.
Ельцин бросил трубку на чугунные рычаги аппарата связи. Однако, надо что-то делать. Не торчать же тут всю ночь. Поймать такси?
Ельцин подошел к бордюру и поднял руку.
Не прошло и сорока минут, как возле него остановилась машина.
- Куда? - весело осклабившись спросил фиксатый шофер с наколками.
- Хорошо, что вы остановились! А то у меня уже рука затекла! обрадовался Ельцин. - Домой.
- А где твой дом, чувачок?
Ельцин растерялся. Он не знал адрес. Его всегда возил домой и на дачу шофер. А сегодня он отпустил водилу на свадьбу и решил доехать сам. Как ехать, он примерно помнил.
- Я помню, как надо ехать. Буду показывать дорогу.
- А далеко ехать-то?
- Минут двадцать.
- Сто штук.
- Сволочь!
- Чего!? - окрысился фиксатый.
