Василий Курочкин - Поэты «Искры». Том 1

Знали ль вы норманнов друга?
Он был славен и учен:
Тени Шлецера и Круга
Из могилы вызвал он.
Знаменитым словопреньем
Целый город оживил…
Ну, так знайте: убежденьем
Он шутил, ведь он шутил!

Знали ль вы норманнов друга?
Он был славен и учен.
От сомнения недуга
Исцелил весь город он:
Он сказал нам: «Вы созрели!» —
И восторгом встречен был…
Ну, так знайте же: на деле
Он шутил, ведь он шутил!

Как профессор и «любитель»,
Он хотел, чтоб целый зал,
Как словесности обитель,
Речи слушал и молчал.
И чтоб он прилежным детям
Слово правды возвестил…
Ну, так знайте, что и этим
Он шутил, ведь он шутил!

Ты — ученый без призванья,
Ты — любитель-журналист.
Ты — поэт без дарованья,
Ты — без мнений публицист.
Ты — ходящий по канату,—
Пусть бы каждый затвердил
Эту дивную кантату:
Он шутил, ведь он шутил!

Поучайте нас, пишите
И смелей! вперед, назад —
Вплоть до старости пляшите,
Если держит вас канат;
Покачнется — и мгновенно
Шест держать не хватит сил,—
Пойте песню откровенно:
Я шутил, ведь я шутил!

Наживая грехом
        Капитал,
Иногда я тайком
        Размышлял:
«Всё бы ладно: ж тье!
        Гладкий путь…
Только совесть… ее
        Как надуть?»

Мне Башуцкий помог.
        Млад и стар,
Веселись — Фео — бог,
        Дорос — дар;
Значит: совесть людей —
        Имя рек —
Божий дар — Дорофей —
        Человек.

Я сошелся с таким
        И верчу
Дорофеем своим,
        Как хочу.
Усмирил я врага
        Злых людей:
В моем доме слуга —
        Дорофей.

Совесть редко молчит;
        Господа,
Дорофей мой ворчит;
        Но когда
Дерзость сделает он
        (Мой лакей!) —
Я сейчас: «Пошел вон,
        Дорофей!»

Я украл адамант.
        «Стыдно вам! —
Заворчал мой педант!.. —
        Это страм!
Бог и кара людей
        Впереди…»
— «Дорофей, Дорофей!
        Уходи!»

Я для бедных сбирал…
        В свой карман;
Зашумел, замычал
        Мой грубьян:
«Жить нельзя!.. Ты злодей!
        Это сви…»
— «Дорофей, Дорофей!
        Не живи».

Умножая доход,
        Я пускать
Стал книжонки в народ;
        Он опять:
«Ты морочишь людей,
        Старый черт!»
— «Дорофей, Дорофей!
        Вот паспо́рт».

Местом он дорожит:
        Я плачу́.
Он же выпить сердит —
        Закачу
«Ерофеичу» штоф
        Похмельней,
И — что хочешь — готов
        Дорофей!

Будь покорен судьбе,
        Маловер,
И бери — вот тебе —
        Мой пример!
Станет стыдно подчас,
        Не робей!
Знай, что совесть у нас —
        Дорофей.

Кружась бог знает для чего
        И для какой потехи,
Мы все смешны до одного
        В своих слезах и смехе.
Друзья мои, когда вам мил
        Смех, вызванный слезами,
Почтим того, кто нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Блуждая ощупью, впотьмах,
        От водевилей к драмам,
Смешные в искренних слезах,
        Мы жалки в смехе са́мом.
Средь мертвых душ, живых могил,
        Полуживые сами,
Почтим того, кто нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Когда друг друга мы смешим,
        Актеры против воли,
И монологи говорим
        Пустые в жалкой роли,—
Он откровенным смехом был
        Всесилен над сердцами.
Почтим его: он нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Почтим его! Сердечный смех,
        Веселость без предела
Дарили жизнью даже тех,
        В ком сердце оскудело.
Тот смех, как милостыня, был
        Сбираем богачами…
Почтим его: он нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Почтим его! Одним лицом,
        Менявшим очертанья,
Он вызывал над сильным злом
        Смех честного страданья,—
И смех на время уносил
        Нужду с ее бедами…
Почтим его: он нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Почтим его! Припомним зал,
        Где, от райка до кресел,
Мужик последний хохотал,
        Последний фат был весел!..
Взрыв смеха общего дружил
        Ливреи с армяками…
Почтим его: он нас смешил,
        Смеясь над нами — с нами.

Почтим его! Нам много слез
        Оставлено судьбою,
Но уж Мартынов в гроб унес
        Могучий смех с собою,
Которым он один смешил,
        Смеясь над нами — с нами,
Который с жизнью нас мирил
        И вызван был слезами.

Откуда ты, с твоей статьею,
Вступивший с временем в борьбу,
Панглосс, обиженный судьбою,
Но слепо верящий в судьбу?
Как ты сберег свои сужденья?
Как ты не умер, о Панглосс!
И в «Библиотеку для чтенья»
Какой Вольтер тебя занес?

Ну да, мы на́ смех стихотворцы!
Да, мы смешим, затем что грех,
Не вызывая общий смех,
Смотреть, как вы, искусствоборцы,
Надеть на русские умы
Хотите, растлевая чувства,
Халат «искусства для искусства»
Из расписной тармаламы.

Ну да! мы пишем на́ смех людям;
Смешим, по милости небес,
И до тех пор смешить их будем,
Пока задерживать прогресс
Стремятся мрака ассистенты,
Глупцов озлобленная рать,—
И на́ смех критики писать
Дерзают горе-рецензенты.

Мы всё смешное косим, косим
И каждый день и каждый час…
И вот добычи новой просим
У «Иллюстрации» и вас.

Две параллельные дороги
Пройти нам в жизни суждено:
Мы снисходительны — вы строги;
Вы пьете квас — мы пьем вино.

Мы смехом грудь друзей колышем;
Вы желчью льетесь на врагов.
Мы с вами под диктовку пишем
Несходных нравами богов;

Мы — под диктовку доброй феи;
Вы — гнома злобы и вражды;
Для нас — евреи суть евреи;
Для вас — евреи суть жиды.

Мы к сердцу женскому, робея,
С цветами, с песнями идем;
Вам — их учить пришла идея
Посредством плетки с букварем.

Для нас — забавны ваши вздохи;
Для вас — чувствителен наш смех.
Увы! Мы с вами две эпохи
Обозначаем вместо вех.

Что ж спорить нам? Простимся кротко
И станем по своим местам,
Вы — с букварем своим и плеткой,
А мы с запасом эпиграмм.