Элиас Лённрот - Калевала

Вековечный Вяйнямёйнен
все на кантеле играет,
все поет, и все играет,
и без пения ликует.
5 Звон летит к жилищам лунным,
радость — к солнечным окошкам.
Вот луна из дома вышла,
села на кривой березе,
солнце из дворца явилось,
10 наверху сосны уселось,
чтобы кантеле послушать,
чтоб игрою насладиться.

Ловхи, Похьелы хозяйка,
редкозубая большуха,
15 тут-то и схватила солнце,
тут-то месяц и достала,
с той сосны схватила солнце,
с той кривой березы — месяц,
унесла домой поспешно,
20 в землю Похьелы суровой.
Месяц, чтобы не светился,
спрятала в утесе пестром,
чтобы солнце не сияло, —
заперла в горе заклятьем.
25 Так притом сама сказала:
«Чтобы вам вовек не выйти,
не светить луне на небе,
не сиять на небе солнцу,
коль не выпущу отсюда,
30 не явлюсь сама за вами, —
девять жеребцов запрягши,
жеребят одной кобылы».

Только месяц затащила,
только солнце водворила
35 в каменную гору Похьи,
внутрь железного утеса,
тотчас и огонь украла,
пламя унесла из печек,
все дома огня лишила,
40 пламени лишила избы.

Ночь без утра наступила,
опустилась тьма без края.
В Калевале ночь настала,
тьма пришла не только в избы,
45 даже в небесах сгустилась,
там, где восседает Укко.

Без огня живется трудно,
очень тягостно без света,
скучно в мире человеку,
50 скучно даже Укко в небе.

Старец Укко, бог верховный,
тот великий Созидатель,
сам немало удивился.
Думает он, размышляет,
55 что там месяц заслонило
что за мгла закрыла солнце,
если месяц не сверкает,
если солнце не сияет.

Вот пошел по краю тучи,
60 пошагал по кромке неба,
в синих вязаных чулочках,
в пестрых кенгах с каблучками.
Ищет, где же скрылся месяц,
солнышко куда девалось,
65 месяца найти не может,
отыскать не может солнца.
Высек искру в небе Укко,
выбил пламя золотое
огненным мечом могучим,
70 искрометной сталью острой
по своим ногтям ударив,
стукнув по суставам крепким,
там на самом верхнем небе,
между звездными садами.
75 Огненную высек искру,
выбил пламя и упрятал
в золотой свой кошелечек,
в свой серебряный клубочек.
Искру дал баюкать деве,
80 дал качать воздушной фее,
чтоб родился новый месяц,
солнца нового начало.

Девица на длинной туче,
на краю небесной тверди
85 эту искорку качала,
убаюкивала пламя
в золотой красивой зыбке,
на серебряных тесемках.

Жердь серебряная гнулась,
90 пела зыбка золотая,
тучи стлались, твердь скрипела,
крышки неба накренялись
от укачиванья искры,
убаюкиванья яркой.
95 Дева искорку качала,
убаюкивала пламя,
в пальцах пестовала искру,
нянчила в своих ладонях,
выпала у глупой искра,
100 выскользнула у небрежной,
выпала из пальцев няни,
вырвалась из рук пестуньи.

Появились в небе дыры,
окна в воздухе возникли,
105 искорка огня сверкнула,
пламени клубок промчался,
пролетел сквозь крышки неба,
проскочил сквозь толщу тучи,
через девять сводов неба,
110 через шесть узорных крышек.
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Cлушай, брат мой Илмаринен,
поглядим пойдем с тобою,
выясним, давай, на месте,
115 что за искра пролетела,
что за пламя проскользнуло
с самых верхних сводов неба
в нижние земные недра.
Может быть, луны корона,
120 может быть, окружность солнца?»

Вот шагают два героя,
Вот шагают, размышляют,
как попасть на это место,
как пройти туда скорее,
125 в край, куда упала искра,
в край, куда огонь скатился.

На пути поток встречают,
реку шириною с море.
Тут уж старый Вяйнямёйнен
130 принялся тесать кораблик,
челн сколачивать в чащобе,
Илмаринен — весла делать,
лопасти тесать из ели,
из сосны гребки большие.
135 Вот уже готова лодка.
Есть уключины, есть весла.
Лодку на воду спускают,
загребают, поспешают,
едут по излуке невской,
140 невский на́волок[208] обходят.

Илматар, творенья дева,
старшая из дев природы,
по дороге повстречалась,
так, красивая, спросила:
145 «Это что же за герои?
Как зовут вас, величают?»

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Кличут нас мужами моря.
Сам я — старый Вяйнямёйнен,
150 он — кователь Илмаринен.
Ты сама откуда родом?
Как зовут, как величают?»

Так им дева отвечала:
«Я древней всех женщин в мире,
155 старшая из дев воздушных,
первая из жен рожавших.
Я пяти достойна женщин,
всем шести равна невестам.
Вы куда, мужи, плывете,
160 поспешаете, герои?»

Молвил старый Вяйнямёйнен,
так сказал он, так заметил:
«Вот погас огонь в жилищах,
пламя в очагах потухло.
165 Без огня живем мы долго,
тычемся давно в потемках.
Вот задумали разведать,
где же тот огонь небесный,
где же искра, что упала,
170 что скатилась наземь с тучи».

Так им дева отвечала,
отвечала, говорила:
«Где огонь, дознаться трудно,
нелегко узнать, где искра.
175 Много бед огонь наделал,
пламя — горя натворило.
Сверзлась искра огневая,
пролетел клубочек красный
с места, где был создан Богом,
180 высечен небесным громом,
проскочил сквозь крышу неба,
сквозь небесный свод красивый,
в дымоход, забитый сажей,
через матицу сухую,
185 в новые покои Тури,
Палвойнена дом без крыши.

Вот когда туда явился,
в новое жилище Тури,
принялся за труд недобрый,
190 за деяния дурные,
опалил девицам груди,
пощипал соски невестам,
сыновьям продрал колени,
бороду обжег у Тури.
195 Мать дитя кормила грудью,
в зыбке плохонькой качала.
Пламя в люльку залетело,
зло большое сотворило:
в зыбке малого спалило,
200 обожгло родимой груди.
В Маналу дитя попало,
в Туони угодил ребенок.
Он для гибели был создан,
был для смерти предназначен,
205 должен был погибнуть в муках,
умереть в больших страданьях.

Мать огонь получше знала,
в Маналу не угодила,
усмирить огонь сумела,
210 покорить заклятьем пламя,
сквозь ушко прогнать иголки,
искру пропустить сквозь обух,
сквозь трубу пешни горячей,
вдоль границы поля Тури».
215 Вековечный Вяйнямёйнен
сам успел спросить у девы:
«И куда же пламя скрылось
и куда умчались искры
от границы поля Тури?
220 В лес умчались или в море?»

Так в ответ сказала дева,
молвила слова такие:
«Искра тут стремглав промчалась,
пламя быстро пролетело,
225 много суши опалило,
выжгло пашни, выжгло нивы,
наконец нырнуло в воду,
в глуби Алуэ скользнуло,
озеро чуть не сгорело,
230 чуть огнем не запылало.

Ночью летнею три раза,
девять раз — осенней ночью
поднималось выше елей,
выше берега вскипало
235 у огня в объятьях жгучих,
у огня в руках могучих.

Рыба на мели осталась,
на поду горячем — окунь.
Рыбы все затосковали,
240 окуни все думать стали:
как же быть, как жить на свете?
Окунь плакал по амбару,
ерш — по каменному замку,
рыба прочая — по дому.
245 Кинулся горбатый окунь,
чтоб схватить огня клубочек, —
пламени не смог настигнуть.
Синий сиг рванулся следом:
проглотил огня клубочек,
250 пропустил в утробу искру.

В Алуэ вода вернулась,
с берегов назад сбежала,
на свое былое место
летнею одной лишь ночью.
255 Времени прошло немного —
боль почувствовал глотатель,
злое жженье — пожиратель,
пламени едок — страданья.

Стал метаться, стал кидаться,
260 день метался, два метался
мимо островов сиговых,
мимо рифов лососевых,
мимо тысяч мысов разных,
сотен островных заливов.
265 Каждый мыс шепнул словечко,
каждый остров весть услышал:
«В тихих водах не найдется,
в тесном Алуэ не встретишь,
кто бы проглотил бедняжку,
270 кто б несчастного избавил
от подобного страданья,
от ужасного мученья».

Светлобокий лох услышал,
синий сиг им был проглочен.
275 Времени прошло немного:
боль почувствовал глотатель,
злое жженье — пожиратель,
пламени едок — страданья.

Стал метаться, стал кидаться,
280 день метался, два метался
среди рифов лососевых,
между щучьими дворами,
мимо тысяч мысов разных,
сотен островных заливов.
285 Каждый мыс шепнул словечко,
каждый остров весть услышал:
«В тихих водах не найдется,
в тесном Алуэ не встретишь,
кто бы проглотил бедняжку,
290 кто б несчастного избавил
от подобного страданья,
от ужасного мученья».

Щука серая примчалась,
светлобокого сглотнула.
295 Времени прошло немного —
боль почувствовал глотатель,
злое жженье — пожиратель,
пламени едок — страданья.

Стал метаться, стал кидаться,
300 день метался, два метался
между лудами для чаек,
меж каменьями для крачек,
мимо тысяч мысов разных,
сотен островных заливов.
305 Каждый мыс шепнул словечко,
каждый остров весть услышал:
«В тихих водах не найдется,
в тесном Алуэ не встретишь,
кто бы проглотил бедняжку,
310 кто б несчастного избавил
от подобного страданья,
от ужасного мученья».

Вековечный Вяйнямёйнен,
с ним кователь Илмаринен
315 лыковый связали невод,
можжевеловую сетку,
красят ивовым отваром,
сеть дубят корьем ракитным.

Вековечный Вяйнямёйнен
320 женщин с неводом отправил.
Жены невод выметали,
сестры в лодку выбирали,
загребали, поспешали —
мыс за мысом, риф за рифом,
325 мимо рифов лососевых,
мимо островов сиговых,
к камышам приплыли желтым,
к тростникам пришли красивым.

Рыбу ловят, рыбу гонят,
330 ботают, веслом табанят,
наизнанку сеть бросают,
криво тоню выбирают:
рыбы той не изловили,
для которой невод брошен.
335 Братья вышли на путину,
невод бросили мужчины.
Чистят невод, мечут в воду,
ботают, веслом табанят
средь заливов, возле мысов,
340 в лудах Калевы опасных:
рыбы все же не поймали,
той, которую ловили.
Не поймали серой щуки
ни в воде заливов тихих,
345 ни средь бурного простора:
невод редок, рыбы мелки.

Сетовали рыбы в море,
щука жаловалась щуке,
сиг к язю пристал с вопросом,
350 лосось спрашивал лосося:
«Неужель мужи исчезли,
Калевы сыны погибли,
кто льняные ладит сети,
нитяные вяжет петли,
355 рыб шестом огромным гонит,
боталом большим пугает?»

Вяйнямёйнен все услышал.
Он сказал слова такие:
«Нет, герои не исчезли,
360 Калевы народ не канул.
Умер муж — родятся двое,
ботала у них покрепче,
на вершок шесты длиннее,
раза в два просторней сети».